И я вдруг испугалась, что вы попытаетесь внедриться в него. Что тогда? Я не могу этого допустить. Слишком много суеты. Его одного мало для двоих. Вот почему я решила познакомиться с вами и все объяснить. Он мой. Я люблю его. Посмеете дотронуться, я выцарапаю ваши глазки и скормлю своему коту. – С этими словами маленькая Сенявина одарила меня ослепительной улыбкой, сжала в кулачке два моих пальца и встряхнула их на прощание.
Я стояла как громом пораженная, глядя, как она беззаботно порхает по фойе.
Насколько я знаю, это была моя первая встреча с личностью, известной как Галилео. Но она стала далеко не последней.
Глава 42
Койл молча стоял в купе поезда, следующего на Берлин, полуприкрыв глаза и обдумывая мой рассказ.
– Ты старше, чем выглядишь.
Я пожала плечами:
– Двигаюсь вместе со временем. Меняю кожу, одежду, тела. Обзавелась МР3-плеером, прокалывала язык, делала татуировки, пластические операции. Впрочем, я сама выбираю, какой мне быть, и большую часть времени все-таки предпочитаю молодость. Молодая плоть, а значит, и характер тоже полон непредсказуемости, свежести и энергии. Физические недуги и бремя ответственности, дурно влияющие на характер, еще не знакомы человеку в двадцать два года, которому по душе стиль панк. Мне это нравится. Полностью отвечает моим наклонностям.
– А кем ты была изначально? – спросил он. – В своем теле… Ну, ты понимаешь, о чем я? В своем настоящем теле? Мужчиной или женщиной?
– А разве это важно?
– Мне просто любопытно.
– Сам-то как считаешь?
– Сначала я решил, что ты была мужчиной. Просто показалось… Впрочем, нам много чего кажется на пустом месте.
– А теперь?
– Не знаю. В темных лондонских переулках убивали и мужчин, и женщин, – ответил он. – Скажи хотя бы, как тебя звали.
– Кеплер будет в самый раз. Как тебе идеально подходит Койл.
– И у тебя нет предпочтений? Я имею в виду, по части половой принадлежности?
– Мои предпочтения сводятся к здоровым зубам и крепкому скелету, – сказала я. – Я также предпочитаю чистую кожу и, могу признаться, питаю слабость к рыжим волосам, если они мне попадаются и не оказываются крашеными. Можешь как угодно относиться к девятнадцатому веку, но тогда ты не нарывался постоянно на крашеные шевелюры, которые выглядят очень натурально, как это бывает сейчас.
– А ты сноб.
– Просто я побывала в телах достаточного количества людей, чтобы сразу видеть, когда они из кожи вон лезут, стараясь казаться не теми, кто есть на самом деле. Я могу помочь тебе, – сменила я тему. – Если Галилео внедрялся в тебя, использовал тебя – и если он действительно твоя цель, – то я в состоянии тебе помочь.
– Каким же образом?
– Ты можешь сообщить мне что-нибудь еще?
Он промолчал.
– Мне нужно знать, на кого ты работаешь.
Снова молчание.
– Ты веришь тому, что тебе говорили во Франкфурте? Веришь, что они действительно пытались разработать вакцину?
Молчание.
– Жозефина стала для меня не более чем временным телом. Она нуждалась в деньгах, а мне хотелось перемен в жизни. Моя с ней связь не означает участия в убийстве тех, кто тебя нанял. Но мне нужно – просто необходимо, – чтобы ты дал мне какую-то причину, хотя бы самое ничтожное основание сомневаться, что, когда я их найду (а я непременно их найду), мне не следует уничтожить их всех до единого.
Наши взгляды встретились. Я видела глаза Койла в зеркалах уже несколько дней подряд, но прежде читала в них одно только презрение.
– Они делают все, что могут, – сказал он. – Прикладывают неимоверные усилия.
Ухмылка искривила мои губы. Жаль было портить столь симпатичное выражение лица, счастливого, вероятно, в ожидании материнства, если только это тело уже знало о своем положении.
– Этого слишком мало, – сказала я, ухватила его за руку и переключилась.
Глава 43
Я лежу без сна на полке спального вагона и вспоминаю… Мэрилин Монро. Какая же это была идиотская затея!
…Жарким осенним вечером в пригороде Лос-Анджелеса я одолжила тело у Луиса Куинна, начинающего актера, фотомодели, который пока вынужден был работать официантом, и, держа на кончиках пальцев поднос с бокалами шампанского, отправилась в гости к звездам.
Дом, конечно же, был роскошным особняком, и, как положено всякому особняку в Лос-Анджелесе, при нем имелся бассейн. Она полулежала рядом с бассейном – шампанское в руке, волосы растрепаны, смех визгливый. Профессионалы утверждают, что кинокамера прибавляет при съемке любому человеку пять фунтов лишнего веса. Хотя мы делаем абсолютно то же самое, когда смотримся в зеркало, разглядывая каждую новую складку кожи на теле, словно новорожденное чудовище. Мне доводилось бывать стройными и красивыми созданиями, но, стоило встать обнаженной перед зеркалом, как я внезапно начинала считать их излишне полными, чересчур испещренными морщинами – словом, воспринимала себя в их телах гораздо хуже, чем когда смотрела на них издали, глазами посторонней.
Мэрилин Монро, на мой взгляд, была более красивой в жизни, чем на экране. Чуть заметный животик и слишком округлый подбородок не портили ее, но зато дома она одевалась так, чтобы порадовать себя, чем добивалась эффекта, не доступного никакому, даже самому опытному костюмеру.
За исключением сегодняшнего вечера. Когда я смотрела на эти пятнистые брюки, на едва державшиеся завязки бикини, у меня создавалось впечатление, что передо мной не сама Мэрилин, а некто, нарядившийся, изображая ее, – причем нарядившийся безвкусно. Почти уродливо.
Я поставила поднос на стол и перепрыгнула в тело продюсера, дожидавшегося своей порции внимания. И пока официант, едва держась на ногах, приходил в себя у меня за спиной, склонилась как можно ниже, чтобы прошептать на ушко Мэрилин:
– Аурангзеб!
Ее лицо скривилось, словно она случайно надкусила кислую сливу. Аурангзеб медленно повернула голову, бросила на меня озлобленный взгляд и прошипела:
– Какого дьявола тебе здесь понадобилось?
– Не могли бы мы побеседовать наедине?
– Не видишь, я здесь с друзьями!
– Вижу. Все вижу. Но поговорить необходимо.
– Ладно. – Она раздраженно ухмыльнулась, взяла полотенце и обернула им свой роскошный бюст. – Мне тут и так уже порядком наскучило.
Она провела меня в дальний конец сада, где кусты зеленой изгороди были пострижены в форме кота с плоской мордой, собаки, вставшей на задние лапы, стакана для коктейля с зонтиком и прочей чепухи, смотревшейся издевательством над растениями. Когда мы укрылись за ближайшим из этих уродцев, она резко повернулась и проворчала:
– Ну что тебе?
– Прошло пять дней, – сказала я. – Уговор был: вошла – вышла. Два дня максимум.
– Господи Иисусе! – Она вскинула руки, неумело изображая разочарование в близком человеке. – Да что с тобой такое, мать твою? Эти люди обожают меня! Они считают меня потрясающей – лучше, чем настоящая Мэрилин. Меня то и дело спрашивают, что я начала принимать, встречаюсь ли с кем-то, потому что выгляжу намного спокойнее, намного… Ну, ты понимаешь, во всех смыслах! – Она не могла подобрать нужных слов. – Сам Джон Хьюстон только что умолял меня снова сняться у него. Сказал, что это будет великолепно!
– Рада слышать. Но только как ты планируешь выходить из положения, когда тебя в самом деле посадят перед кинокамерой? Ты же не актриса. И ничего не сумеешь сыграть.
– Мы в Голливуде, дорогуша! Люди здесь ходят смотреть фильмы просто потому, что мое имя в титрах, и им плевать, как я играю.
– Мне не то чтобы так уж претит мысль о том, что ты разрушишь чужую блестящую карьеру, если до этого дойдет, но рано или поздно начнутся пересуды. Люди склонны к пересудам, а я не возьму на себя ответственность за самый громкий скандал в истории нам с тобой подобных. Если у Мэрилин Монро образуется недельный провал в памяти, ничего страшного не произойдет. В этом городе подобное стало практически нормой. Но если Мэрилин Монро потеряет шесть месяцев, год или целых пять лет и очнется под конец съемок какой-то халтуры категории «Б», поскольку ни в чем другом ты сниматься за нее не сможешь, у нас возникнут большие проблемы, а я стану притчей во языцех как повинный в них «агент по недвижимости». А потому я говорю тебе – выходи из ее тела. Найди другое.
– Нет.
– Нет?
– Нет. – Аурангзеб явно решила твердо стоять на своем. – Я уже здесь. У меня все получается. Может сработать и дальше.
Я сделала шаг назад.
– Это твое последнее слово?
– Да.
– Хорошо.
На ее лице расплылась улыбка, перешедшая потом в приступ мерзкого хохота.
– И это все? Больше тебе нечего мне сказать?
– Да, это все, – ответила я. – Сейчас найду официанта, с помощью которого проник сюда – у него прекрасные руки, – и выберусь наружу. Наверное, отправлюсь в более прохладный климат. В Канаду. Быть может, даже на Аляску. Буду любоваться северным сиянием.
– Боже, да ты, оказывается, законченный слабак. Вот уж не думала!
– Конечно, я – слабак. Жил слишком бурно, а теперь хочу покоя. Но предварительно я кое-что подмешал в твое шампанское.
Ее смех застрял в горле, побулькал в нем, а потом и вовсе затих. На ее лице как в калейдоскопе сменилась череда эмоций, причем все – негативные.
– Ты лжешь! – выпалила она. – Ты бы не посмел.
– Еще как посмел! Я вошел сюда в теле официанта. Если мы с тобой действительно в чем-то хороши, так это в умении смешиваться с толпой. А теперь наслаждайся промыванием желудка.
Я развернулась и неспешно пошла прочь.
– Эй! – крикнула она мне вслед. – Эй, вы! Как вас там…
Но на месте моего имени в ее башке зияла пустота. Между тем, если бы она хотя бы бегло ознакомилась с материалами, которые я для нее подготовила, она бы увидела фото продюсера с краткой биографией на одной из первых страниц. Но Аурангзеб была слишком ленива, чтобы выполнить домашнее задание.
– Эй! – Теперь она визжала уже достаточно громко, чтобы в ее сторону повернулись все головы.