ые тщеславные из них не делали этого с такой высокомерной небрежностью.
– Вы «агент по недвижимости»? – спросила она в третий раз с возраставшим нетерпением в голосе, и я ответила:
– Да.
– Мне нужен мужчина.
Я преодолела неприязнь и жестом указала ей на кресло:
– Не желаете ли присесть? Чем могу быть вам полезна?..
Но у нее не было времени на обмен любезностями.
– Молодой, сильный. С полной историей перенесенных заболеваний. Это важно. Мне нужна будет его кардиограмма, анализы крови, размер объема легких, вероятность аллергических реакций. Как думаете, сможете подобрать кого-нибудь из бывших военных?
– Разумеется, я проведу поиск. Мадам заинтересована в кратком или длительном пребывании?
– В кратком. Семейная история меня не волнует. Но нужен блондин. Мне нравятся блондины. Только не слишком курчавый. И без волос на спине. Пусть хоть бреется, но я терпеть не могу волосатые тела.
– Есть ли еще пожелания помимо бывшего военного-блондина с хорошим сложением, здорового и бреющего спину?
Она подумала и добавила:
– Было бы неплохо, если бы у него оказалась своя лодка.
– Лодка?
– Я имею в виду нечто большое и красивое. Яхту. Причем морского класса.
– Я, конечно же, проведу исследование рынка, мисс…
Она посмотрела на меня так, словно только что впервые увидела:
– Что, мисс?
– Как мне к вам обращаться? Мисс…
Она оглядела себя, причем ее почти откровенно удивили как мой вопрос, так и собственный женский пол. Потом снова перевела взгляд на меня, по-прежнему пораженный и недоумевающий:
– Откуда мне, на хрен, знать? А это имеет значение?
– Я все-таки «агент по недвижимости», причем единственный в городе. У меня множество клиентов, и, учитывая, как часто они меняют тела от встречи к встрече, мне приходится вести список клиентов. На будущее.
– То есть вам нужно имя?
– Если вас не затруднит.
Она снова задумалась и улыбнулась:
– Зовите меня Ташей. Нет. Зовите Тулей. Мне кажется, Туля подходит мне больше. – А потом улыбка исчезла, и воспоминания, которые она вызвала, погрузились под зыбкую поверхность настоящего. – Так что найдите мне настоящего красавчика.
За работу я брала пятьдесят тысяч фунтов.
Для нее я подобрала Эдди Пиерса, бывшего морского пехотинца, обожавшего ходить под парусом. Мышцами груди он мог вышибать двери, и создавалось впечатление, что он способен поднять мой письменный стол на кончике пальца.
Я спросила:
– Вам нравится то, что вы видите?
Таша – или, быть может, Туля – захлопала от восторга в ладоши, воскликнув:
– Он так красив! Он невероятно красив! Да, конечно, я хочу именно такого!
– Могу я поинтересоваться, для чего?
– Для чего? Что за странный вопрос! Я хочу его, потому что он – это он. Я хочу его, потому что в нем все потрясающе. Его тело прекрасное и загорелое. Его жизнь – достойна зависти. Мне нравится, как он рассекает волны на яхте, подставив лицо морскому ветру. У него полно женщин, которые его любят, мужчин, обожающих его. Даже незнакомые люди смотрят ему вслед, когда он проходит мимо. Я хочу его, потому что мне скучно, а он – нечто совсем новое для меня. Мне нужна его красота. Разве вы не понимаете? Вы сами не влюблены в него?
– Да, – ответила я. – Мне все понятно.
– Но вы влюблены в него? – требовательно повторила она вопрос.
– Пока нет. Но могла бы влюбиться.
Услышав мой ответ, она улыбнулась, а потом обхватила себя руками, словно не давая вырваться наружу ощущению торжества.
– А я уже люблю его, – произнесла она на счастливом выдохе. – И знаю: он полюбит меня тоже.
Через два дня она уже плыла на его яхте через Ферт-оф-Форт[13] в сторону открытого моря и бескрайнего горизонта.
А четыре дня спустя дрейфующую яхту обнаружили рыбак из Данди и его экипаж. Когда допрашивали шкипера, он выглядел так, словно живьем проглотил одну из пойманных им рыб, которая все еще извивалась и билась у него в желудке. Он говорил об увиденном почти неслышным шепотом, сказал, до какой степени рад, как счастлив, что случайно прикоснулся к руке выжившей женщины, и потерял сознание. Потом он ничего не помнил до того момента, когда уже оказался на берегу.
Понимая, что не хочу ничего знать, но при этом не имея выбора, я прочитала отчет о вскрытии Эдди Пиерса. Под палубой собственной яхты он претерпел все мыслимые виды насилия и мучений. От его могучей плоти остались лишь клочья, и его агония длилась по меньшей мере два дня. И все же, как заключил судебный медик, в данном случае имелись свидетельства некоего странного обоюдного согласия. Потому что даже истерзанное долгими пытками тело Эдди невероятным образом нанесло не меньше страшных ран, причинило невероятную боль и женщине, которая, едва живая, была найдена рядом с его трупом. Ее последними, предсмертными словами, когда рыбаки вынесли ее на палубу, стал вопрос, заданный чуть слышным шепотом:
– Вам нравится то, что вы видите?
Через три дня моя контора в Эдинбурге закрылась, а я, уже став кем-то другим, стояла на платформе вокзала.
Еще двумя днями позже в организацию со штаб-квартирой в Женеве был доставлен анонимный документ. В нем содержался список банковских счетов, разбросанных по всему миру. Причем последний платеж на сумму в пятьдесят тысяч фунтов был сделан «агенту по недвижимости» в Эдинбурге, хотя при попытке выяснить обстоятельства оказалось, что такого агента официально никогда не существовало.
– Так ты настучала на самого Галилео, – сказала Янус.
– Да, – ответила я.
– Хорошо. Но слишком уж смело.
Я объяснила, что слила данные о нем «Водолею». Они тогда назывались иначе, оставаясь теми же по сути, – убийцами во имя высокой цели. «Водолеем» они стали позже. Я дала им все, чтобы они смогли отследить его через финансы. По счетам, которыми он пользовался, когда носил другие тела. Именно поэтому он пытался убить меня в Майами, поэтому погибло столько других людей. Я думала, что помогаю «Водолею» расправиться с Галилео. На самом же деле все, чего я добилась, – оказала помощь ему.
Глава 67
Мы в молчании пешком вернулись в отель. Оставшись в номере одна, я легла на кровать, снова просмотрела свой бесполезный бумажник, а потом включила телевизор, прощелкав все каналы сначала в одну сторону, потом в обратном порядке. Политика из Брюсселя, футбол из Марселя, восхитительные полицейские из Америки, опасные грабители из России. Озабоченные репортеры у остова еще одного сожженного здания неизвестно где.
Интересно, подумала я, озаботило бы хоть что-то из всего этого Себастьяна Пьюи? Его лицо в зеркале вроде бы выдавало способность к ощущению вины, но, как и от всех эмоций, отражавшихся на его гладкой физиономии, он, вероятно, и от него избавился бы достаточно быстро.
Зубная паста в гостиничном тюбике зерниста и оставляет во рту легкое жжение. Я выключила свет и стала слушать истории то об экономическом спаде, то о развитии. В местных новостях показывают детишек с выпавшими молочными зубами, победивших в конкурсе на лучший рисунок с пейзажем города. За этим следует рассказ о начатой женщинами кампании против издевательств над домашними животными. Мое сознание начинает постепенно отключаться, когда ведущий новостей громко откашливается, возвращаясь к главному событию момента, начало репортажа о котором я ухитрилась пропустить.
Два образа, которые красноречивее любых слов. Сначала показывают женщину-корреспондента, продрогшую до костей на холодном ночном ветру. Все вокруг залито лучами прожекторов подсветки Бранденбургских ворот. Рядом полиция. Повсюду камеры других телеканалов.
Кадр. Но не из самого фильма. В кадре компьютер, на котором видно какое-то не слишком четкое изображение. Я слушаю слова журналистки, а потом, туго завязав пояс гостиничного халата, скатываюсь по ступеням вниз, в вестибюль. Дежурная за стойкой дремлет. Компьютер для общего пользования свободен. Найти сюжет не составило труда – больше времени ушло на загрузку. Видео с Ютьюба, оказавшееся в центре этой сенсационной истории, впервые появилось еще шесть часов назад. Его удаляли и выкладывали снова, удаляли и выкладывали, удаляли и выкладывали. К четырнадцатой реинкарнации его успели просмотреть триста сорок семь тысяч сто двенадцать пользователей. И их число неуклонно росло.
Фильм снимался на камеру мобильного телефона последней модели. Вот оператор весело машет рукой сам себе. Его лицо кажется гигантским, когда объектив телефона направлен ближе к носу. И он объявляет по-немецки:
– Это специально для тебя!
Следует серия изображений стен и мостовой, пока он вставляет телефон в невидимый штатив. Потом, ярко освещенный прожекторами подсветки главной достопримечательности Берлина, открывает большую черную сумку и достает канистру с бензином. С ухмылкой он выливает на себя жидкость, его волосы прилипают к лицу, с одежды капает. Когда все вылито до конца, он снова машет в объектив телефона, а потом раскидывает руки в стороны, зазывая аудиторию.
Откуда-то извне доносится крик, и создатель фильма просто сияет от счастья.
– Подходите ближе! Вы как раз вовремя! – призывает он и манит кого-то к себе.
Он достает из кармана зеленую зажигалку, и тут в кадре появляется охранник. Одну руку он держит на кобуре с пистолетом, а вторую вытянул вперед, стараясь успокоить, утихомирить героя фильма, но тот лишь подбадривает:
– Ближе! Улыбайтесь! Вы станете настоящей знаменитостью.
Слова охранника звучат неизбежными в таких случаях банальностями: «Пожалуйста, сэр, успокойтесь, сэр, позвольте вам помочь, сэр». Но подходить ближе он не решается, даже чуть подается назад, когда герой фильма крутится посреди бензиновой лужи, наслаждаясь переполохом, но потом вдруг останавливается, поворачивается к охраннику с совершенно бесстрастным лицом, вытягивает руки и просит: