– Ужин! – ответила она. – Я приезжала сюда в отпуск несколько месяцев назад и теперь вдруг вспомнила это маленькое местечко. Превосходно, подумала я, просто превосходно. Лучшего укрытия и не придумаешь!
Я скинула ботинки, почувствовав, как вода сочится из моих носков на каменный пол перед очагом. Из кухни внезапно донеслось громкое шипение масла, а потом звук, напоминавший козлиное блеяние. Я пошла в ту сторону, пригнувшись, ожидая увидеть Янус.
Это оказался высокий мужчина, привыкший сутулиться, слегка склоняя вперед плечи и голову. Черная рубашка с длинными рукавами была наглухо застегнута. Длинные черные брюки набегали на пару огромных тапочек, отделанных мехом. Он помешивал жарившуюся в винном соусе свинину, обложенную картошкой.
– Можешь подать мне это? – Его рука потянулась в сторону бутылки с вином.
Я молча подала ему вино. Пальцы, ухватившиеся за бутылку, были красно-желтыми. Красными снизу, желтыми сверху, где шрамы зажили неровно и остались борозды.
– Спасибо. – Мужчина (то есть Янус) плеснул в сковороду вина, и снова раздалось шипение. Потом он сам приложился к горлышку.
– Тебе здесь нравится? Я всегда мечтала однажды удалиться на покой в небольшой горной деревушке.
– На покой от чего?
– Не знаю. От всего. Если честно, я даже пыталась уйти от мира пару раз, но мне быстро наскучило. Политика, политика, политика. Знаешь, как тяжело устроить деревенский праздник?
– Даже не догадываюсь.
– Кошмар! – воскликнул он. – Каждый норовит стать главным.
Я взяла бутылку с вином, понюхала и пробормотала:
– Не будешь возражать, если…
– Угощайся.
Когда я наливала себе вино, у меня тряслась рука, хотя я не находила этому никакого психологического объяснения.
С бокалом в руке я повернулась, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. Оказалось, что посмотреть можно только в один глаз. Второй давно удалили, и глазницу покрывал тот же зигзаг вживленной кожи, что проходил по лицу и шее, скрываясь где-то под воротником рубашки. Вероятно, глаз был когда-то красив. Небесной голубизны. Но теперь его прятала грубая кожаная заплатка, уродовавшая лицо Янус. Почувствовав мой взгляд, она ненадолго подняла голову от сковороды, улыбнулась и продолжила готовить.
Я крутила ножку бокала между пальцами.
– Что у нас на ужин?
– Свинина в паприке, красном вине, с белой фасолью, жареной картошкой, черной капустой. А на десерт тебя ожидает сюрприз.
– Не уверена, что смогу справиться с чрезмерным количеством сюрпризов.
– Ты сильная, Кеплер. С тобой все будет хорошо.
По тонкому, чуть искривленному оконному стеклу барабанил дождь, и ночная тишина усиливала звук.
– Где ты оставила Грету? – спросила я.
– В поезде на Нарбонн.
– Не самая плохая идея.
– Я так и подумала, что ты ее одобришь. Заняло потом некоторое время, чтобы вернуться назад, но зато я чиста. А где ты бросила… Как бишь его?
– В больнице.
– И ты теперь вроде похожа на…
– Санитара. А ты?
– Марсель… как-то там. Живу немного отшельником.
– Вижу почему. Химическое или физическое воздействие?
– Взрыв газа, – ответила она, пожав плечами. – Мне пересаживали кожу. Есть специальные растяжки. Не знаю, слышала ли ты. Их внедрили мне в затылок. Они наполнены солевым раствором, и от этого за пару месяцев кожа вытягивается, нарастает, и лишнее можно постепенно убирать. А растяжку переместить в другое место. Занимательный процесс, доложу я тебе.
– А тебе откуда все это известно?
– Провела в клиниках немало времени. – Раздался металлический звук, когда Янус постучала ложкой по краю сковороды. – Помешай пока немного сама, ладно?
Я взялась за дело.
– Если ты все еще на стадии растяжек, – заметила я, – значит, ожоги сравнительно свежие?
– Да, относительно.
– Тебе больно?
– В спальне есть морфий.
– Ты его принимаешь?
– Нет.
– Хочешь, принесу?
– Нет.
– Хочешь, добуду другое тело?
– Нет.
Картошка переворачивалась и снова ложилась на дно сковородки, когда я перемешивала ее. Янус по-хозяйски хлопнула в ладоши. Мизинец на правой руке отсутствовал. Как и большой палец. Три остававшихся казались до нелепости длинными рядом с обрубками.
– Кушать подано!
Я понесла блюдо в гостиную, служившую одновременно и столовой. Янус превзошла саму себя. Свинина оказалась нежнейшей, картофель хорошо прожаренным, капустные листья пропитались перцем, а соус хотелось слизывать с тарелки.
– Где ты научилась так готовить? – спросила я.
– У жены.
– У какой жены?
– У своей жены, – ответила она. – У Полы. Женщины, на которой я была жената.
Часы на камине отсчитывали секунды, а Янус снимала с тарелки остатки картошки и соуса кончиком изуродованного пальца.
– Ты с ней с тех пор встречалась? – спросила я. – Ты виделась с Полой Морган, женщиной, для которой стала мужем?
– Она умерла.
– Умерла?
– Умерла. Майкл Морган выжил, а Пола Морган умерла. Возможно, она не выдержала потери любимого человека и его замены на взрослого ребенка, занявшего привычную оболочку. Или артрит оказался не обычным артритом. Быть может, она просто от всего устала. Вероятно, наелась досыта. Кто может знать реальную причину, когда умирают скромные, незначительные люди?
Палец Янус описал еще один круг по тарелке, собирая последние остатки соуса. Его язык, мелькнувший в открытом рту, показался до странности здоровым, розовым, не тронутым шрамами. Нижняя губа отвисла, оказавшись с одной стороны толще, чем с другой, словно ее погрызла крыса, пока Марсель спал.
– Ты сказала, что часто бывала в больницах.
– Да, так и есть.
– Я разговаривала с Осако в Париже.
– Я любила Осако, – сказала Янус. – У Осако были чуткие пальцы.
– Она упомянула опухоль.
– Да. Это стало проблемой.
– И Майами…
– Мы все время будем разговаривать только о прошлом, Кеплер?
– В Майами у тебя было тело на «Фэйрвью руаяль». Без волос на голове. Я подумала сначала, что это дань моде, но сейчас вспоминаю, что бровей не было тоже. А как насчет Греты? Интересный выбор. Гораздо старше, чем все твои излюбленные Адонисы с круглыми попками, толстый слой косметики, уже очень дряблая плоть…
Янус слизала соус с края тарелки.
– Иногда, – сказала она, – хорошо попробовать немного новизны.
– Янус… – Я отложила вилку в сторону, положила руки на колени. – Ты ни о чем не хочешь мне рассказать?
– Конечно хочу, дорогая, – ответила она. – Дело в том, что я умираю.
– И как тебе это чувство?
– Неплохо. Совсем неплохо. Знаешь, возможно, это лучшее из всего, что я сделала за последнее время.
– Ты уже пыталась. Но никогда не доводила до конца.
Она чуть заметно вздохнула:
– Пока не доводила.
– Опухоль у Осако. Она ведь не просто причиняла неудобство.
– Верно.
– Но ты сбежала. А у мсье Петрэна была такая очаровательная задница. Знаешь, ведь если бы ты захотела сигануть с крыши, то нашла бы человека… Словом, смертельно больного, готового спрыгнуть вниз.
– А ты сама пробовала? Встать на краю. Посмотреть, куда полетишь. Зная, что это пока вовсе не обязательно.
– Я не тороплюсь умирать.
– До поры до времени.
– Мне кажется, что тобой движет какое-то видение, фантазия, а не обязательство.
– Кеплер…
– Меня зовут Самир. – Она тоже принялась вертеть ножку бокала оставшимися пальцами одной руки и большим пальцем другой.
Грета делала то же самое, когда мы ели утку в Монпелье. Мне понадобилось усилие, чтобы не выдать удивления.
– Успела изучить Самира, как обычно? – спросила она.
– Нет, не получилось.
– Странно для «агента по недвижимости». Меня всегда удивляло, зачем ты взялась за такую работу. Ясно, что не ради денег или доступа к плоти. Ты могла все легко заиметь иначе. Что это было? Любопытство?
– Нечто в этом роде. – Мне трудно было отвести взгляд от бокала, продолжавшего вращаться и вращаться между ее пальцами. И я заговорила, чтобы отвлечься: – Легче расположиться в теле, когда знаешь его друзей. Познание всегда должно быть первым шагом при выборе кожи, а мы часто совершаем трагические ошибки, обходясь без него. И возможно… Необходимо своего рода родство с объектом. Например, я решаю стать нейрохирургом. Но мне вовсе не интересно вскрывать людям черепа и рыться в их мозгах. Я не для этого хочу быть нейрохирургом. Мне нужно лишь уважение коллег, любовь студентов, восхищение друзей, знающих, каким сложным делом я занимаюсь. Люблю ли я свою мать? У меня искренняя улыбка или фальшивая? Ношу ли я пурпурные кружевные трусики под моими солидными коричневыми брюками? Я смотрю на людей, как архитектор мог бы рассматривать здание. Вот это – хижина с осыпающимися по краям стенами… А это – дворец, ждущий своего повелителя… Или крохотный коттедж, в котором нет укрытия от озлобленной ненависти и взаимной лжи. Дом с террасами, зажатый между себе подобными. Я смотрю их фильмы, ношу их одежду, нюхаю мыло, которое они предпочитают. Знаешь, есть нечто весьма занятное в том, какое именно мыло выбирает для себя незнакомец. Вот это и есть самое интимное познание. А в нашем положении мы имеем еще и то преимущество, что нам не надо прощать себе прегрешений прошлого – ведь грешили не мы. Нас не ослепляет история жизни, мешающая наслаждаться ее чудесами. «Агент по недвижимости» как раз ищет людей чудесных и цельных, живущих полной жизнью, и если ты поразмыслишь над этим достаточно долго, то, возможно, поймешь, как это здорово. Что ты выбираешь не просто кожу… Не только тело, но личность. От внешности до свойств души.
Бокал вращался в пальцах Янус, но она не сводила взгляда с моего лица. А потом вдруг спросила:
– И ты ни разу не попробовала прожить настоящую жизнь? Десять лет, двадцать? Иметь длительные отношения?
– Мне не хватало терпения.
– Почему?
– Потому что это тяжело.
Молчание. Лишь тикали часы да стучали в окно капли дождя. Потом с ноткой осторожности в голосе она произнесла: