Воздух наполнился ароматом яблоневого цвета, и меня до краев залило то ощущение мира, которое приходит только с молитвой. Я не была уверена, что поступаю правильно, но я поднялась и распахнула плащ, показав всем чашу в моих ладонях.
– Но это же... – начала фразу Догмэла.
– Не может быть, – выдохнул Айслинг.
– Но это она. – Иви смотрел на меня без малейшей иронии. Он покачал головой. – Она у тебя с того момента, как ты сюда вернулась?
Я кивнула.
– Как? – спросила Догмэла. – Как?..
– Она явилась мне во сне, а когда я проснулась, я ее увидела наяву.
Несколько стражей встряхнули головами, словно пытаясь очнуться.
Иви вдруг ухмыльнулся:
– Ты упала на колени, когда я предположил, что нам нужно стараться сделать тебя королевой, а не играть в сыщиков.
Чаша в моих ладонях вздрогнула, и мое тело тут же среагировало. В одно мгновение кожа засияла белым светом, волосы образовали вокруг головы алый нимб, а глаза вспыхнули золотым и зеленым, так что на миг я поймала их отблеск боковым зрением. Сила исчезла так же мгновенно, как и пришла, и оставила меня с бешено колотящимся сердцем.
– М-м-м, – протянул Иви, – это было забавно.
– Ты просто хочешь ее трахнуть, – сказала Догмэла таким тоном, словно это было чем-то грязным. Необычное отношение к сексу среди фейри.
– Да, – охотно признал Иви, – но от этого мое предположение не становится менее верным.
– Полицейские вот-вот вернутся, – сказала я немного сбившимся после вспышки силы голосом.
– А когда они вернутся, ты полностью уйдешь в расследование, – проворчал Холод. – Что бы мы ни решили, это нужно делать сейчас.
Я посмотрела в его старательно холодные глаза.
– Ты хочешь сказать, что мне нужно взять тайм-аут от расследования двойного убийства, чтобы заняться сексом?!
Готорн рассудительно произнес:
– Я печалюсь о гибели Беатриче и репортера, но в чем-то Иви прав. Ни моя жизнь, ни жизнь моих соратников-стражей не изменится, если эти убийства останутся неразгаданными. А вот восхождение на престол принца Кела изменит множество жизней. – Он снял шлем, открыв заплетенные в косу волнистые волосы и зелено-розово-красные глаза. Он был красив, но все сидхе красивы. Никогда раньше я не думала, как он смотрится в сравнении с остальными стражами. Я как будто не видела его до сих пор по-настоящему, не замечала ни ясного лица, ни широких даже для сидхе плеч...
Я заметила краем глаза движение Холода.
– Мередит, что с тобой? – Его рука парила над моим плечом, как будто он хотел до меня дотронуться, но не решался.
Я оторвала взгляд от Готорна и почувствовала внезапное головокружение.
– Это чаша так действует?
– Готорн, – укоризненно произнес Холод, и единственного слова оказалось достаточно.
– Я не пытался ее околдовать! Только подумал, как бы хотел я получить то, что досталось Мистралю в том коридоре. Все, а не только глоток.
– Не могу тебя осуждать, – вздохнул Холод. – Но если твое желание так легко преобразилось в магию, то в том коридоре тебе перепал не один лишь глоток наслаждения.
– Я тоже мечтаю положить конец моему воздержанию, – вмешался Айслинг, – но перед нами – чаша! Как вы можете говорить о чем-то другом?!
– Наверное, я мечтаю сильнее, – буркнул Готорн. Аматеон пробормотал в глубоком раздумье:
– Чаша вернулась в руки Мередит. Как это могло случиться?
В его глазах, будто сделанных из цветочных лепестков, отражалась мучительная борьба.
– Хочешь сказать, сна не должна была выбрать для возвращения грязную полукровку вроде меня.
Он сглотнул так болезненно, словно давился годами предубеждений и предрассудков.
– Да, – выговорил он, скорее прошептал. Он упал на колени, словно ноги у него подкосились или его сбила с ног какая-то неведомая сила.
Он смотрел на меня, и многоцветье его глаз блистало на свету – не магией, а слезами.
– Прости меня, – сказал он тем же сдавленным полушепотом, словно извинение вырывали у него из глотки. – Прости меня!
Не думаю, что он меня умолял о прощении.
Я держала чашу в руках, но когда она поплыла к Аматеону, ее двигала не моя воля.
Он спрятал лицо в ладонях.
– Я не могу...
Широкие плечи начали вздрагивать от беззвучных рыданий. Я переложила чашу в одну руку, чтобы другой тронуть его за плечо. Он всхлипнул и обхватил меня за талию, вцепившись в меня так крепко и внезапно, что я чуть не упала на него. Чаша задела краем его макушку, и этого хватило с лихвой.
Я стояла посреди огромной бесплодной равнины. Аматеон по-прежнему обнимал меня, зарывшись головой мне в живот. Не уверена, что он заметил перемену.
Снова запахло яблонями, и я повернулась туда, откуда повеяло ароматом. Холм, снова и снова являвшийся мне в видениях, возвышался неподалеку. Я различала дерево на его вершине, дерево, под которым в бушующих молниях стояли мы с Мистралем. Эту равнину я тоже видела, но никогда еще не спускалась на нее.
Аматеон поднял голову и взглянул на меня. Край чаши проехался по его волосам. Почувствовав прикосновение металла, он прижался к чаше тем же движением, каким склоняются в ласковую ладонь. И только тут заметил окружающий пейзаж.
Он потянулся рукой к земле, постаравшись, правда, не разорвать контакт с моим телом и с чашей. В руке у него оказалась горсть серой пыли, настолько сухой, что она просыпалась меж его пальцев, как песок.
Он снова взглянул на меня, глаза блестели от слез, которые он то ли не отваживался, то ли не мог пролить.
– Когда-то долина была другой. – Он снова прижался к чаше, словно ждал от нее утешения. – Здесь уже ничего не прорастет. – Он разжал руку и подставил ее ветру, тут же подхватившему пыль. – Здесь больше нет жизни.
Он протянул мне покрытую сухой мертвой пылью ладонь, как ребенок подставляет ушибленное место, чтобы на него подули – и все пройдет.
Я открыла рот, чтобы пробормотать что-то утешительное, но голос прозвучал не мой, а слова были далеки от утешительных.
– Аматеон, ты сохранил свое имя, хотя забыл, кто ты и что ты, – сказал голос ниже, чем мой, глубже, с более раскатистыми гласными.
– Земля умерла, – проговорил он, и слезы наконец полились из его глаз.
– Разве я похожа на мертвую?
Он нахмурился, потом качнул головой. Волосы снова потерлись о чашу, но мне показалось, что шелковая мягкость его волос ласкает мою кожу, кожу живота и ног. Я вздрогнула.
– Богиня?..
Я коснулась его щеки.
– Неужели это было так давно, Аматеон, что ты меня уже не узнаешь?
Он кивнул, и с его щеки скатилась первая слезинка. Одинокая капля влаги упала на серую землю, оставив крошечный черный след. Но вся земля под нашими ногами словно вздохнула.
– Ты нужен нам, Аматеон.
И я согласилась с Богиней. Он был нужен земле, нужен мне, нужен нам.
– Я твой, – прошептал он. Он снял меч с пояса и протянул его, как предлагают жертву. А потом запрокинул голову, подставив горло. Глаза он закрыл, будто в ожидании поцелуя, но не поцелуя он ждал. Я вдруг поняла, что если земля так отреагировала на одну его слезинку, то другие телесные жидкости будут восприняты еще лучше.
И еще я поняла, какую он предлагает жертву, и от овладевшей мной Богини я знала, что его кровь вернет жизнь этой земле. Он был Аматеоном, богом земледелия, но не только им: еще он был той искрой, тем толчком, что позволяет семенам прорасти в земле. Он был магическим мостом между спящим семенем, темной землей и самой жизнью. Его "смерть" вернет это все земле.
Я качнула головой:
– Я только что спасла ему жизнь, я не отберу ее тут же. Ее голос снова прозвучал из моих губ:
– Он не умрет так, как умирают люди, но так, как умирают злаки. Чтобы восстать и напитать свой народ.
– Я не спорю, – сказала я, – если такова твоя воля, пусть так и будет, но не от моей руки. Я слишком старалась сохранить своих людей в живых, чтобы начать их убивать.
– Но это не настоящая смерть. Это лишь сон и видение. Аматеон предлагает нереальную, а мистическую плоть и кровь.
Аматеон открыл глаза и опустил голову и меч.
– Богиня права, принцесса. Это не настоящая земля, и мы здесь не наяву. Моя смерть здесь не станет настоящей смертью.
– Ты не видел те же видения, что я, Аматеон. Мне приснилась чаша, а когда я проснулась, я нашла ее в своей кровати, очень даже настоящую. Я не хочу убить тебя здесь и обнаружить там в коридоре твое истекающее кровью тело.
– Ты оставишь эту землю бесплодной? – спросил голос моими губами. Вести одними и теми же устами диалог за обе стороны казалось чуть слишком шизофреничным для душевного комфорта. Да еще и энергия, энергия Богини, стала как будто тяжелей и весомей, ее присутствие уже не приносило мир в мою душу.
– Чем я тебя огорчила?
– Ничем. Я тобой очень довольна, Мередит, более чем кем-либо за очень долгое время.
– Я слышу твои слова, но я чувствую твое... нетерпение. Я как будто раздражаю тебя чем-то, и не теперешним сопротивлением.
Она ответила мыслью, но я, смертная женщина, должна была произнести мысль вслух, чтобы понять.
– Ты думаешь, я напрасно трачу твои дары, пытаясь разгадать эти убийства.
– У тебя есть твоя полиция. Уже в этот самый момент Кромм Круах заставляет их применить людскую науку для твоей пользы.
Мне понадобилась пара мгновений, чтобы сообразить, что она говорит о Рисе, называя его настоящим его именем.
– Не настоящим, – поправила она моими устами, – но последним из истинных имен, которыми он обладал.
– У Риса было имя еще старше, чем Кромм Круах?
– Да, хотя помнят его немногие.
Я хотела уже спросить какое, но почувствовала, как она улыбается, и услышала слова:
– Ты отвлекаешься на мелочи, Мередит.
– Прости меня, – сказала я.
– Я не об имени Кромм Круаха, я об этих смертях. Умершие родятся снова, дитя. Зачем так скорбеть о них? Даже истинная смерть еще не конец. Другие найдут для тебя улики и убийц, но есть обязанности, которые ты не можешь перепоручить, Мередит.