Она подлетела к самому моему лицу.
– Как я могу доверять тебе, принцесса, когда ты так жестоко оскорбила меня и весь мой двор?
Дойл сказал:
– Ты говоришь об оскорблении уже не в первый раз. Ты считаешь, что принцесса вас оскорбила. Но чем?
Нисевин развернулась к нему в воздухе, потом отлетела подальше, чтобы видеть нас обоих сразу.
– Вы арестовали одну из моих фей, не спросив моего разрешения. Беатриче тоже не была сидхе, она была моей. Хоть и пойманная в ловушку человеческого роста, она оставалась феей. Она несла проклятие, но вам или Андаис она не принадлежала. Убийца – из моего народа, жертва – из моего народа, а вы мне даже словечка не прислали! Ни с одним другим двором вы бы так не обошлись!
Она подлетела так близко, что ветер от ее крыльев трепал мои волосы.
– С Курагом, царем гоблинов, ты бы связалась. Ему не пришлось бы узнавать все из слухов и сплетен. Шолто, царь слуа, сидел прошлой ночью на троне твоего консорта. Его людей ты не арестовала бы без его разрешения! – Она взлетела к потолку и осталась там, носясь взад-вперед над нашими головами, как вспугнутая бабочка.
Я смотрела на нее: вся – сияние и белизна, сплошь – задетое самолюбие и раненая гордость, и выше всего – страх. Страх, что ее двор стали ценить так мало, что она и впрямь осталась королевой лишь номинально. Она была права, мы виноваты.
– Я должна была послать к тебе гонца, когда мы арестовали Душистый Горошек. Я должна была послать к тебе гонца, как только мы узнали, что одна из убитых – фея-крошка. Ты права, я бы оповестила Курага и связалась бы с Шолто. Я бы не поступила с ними так, как поступила по отношению к тебе.
– Ты – принцесса сидхе, – заявил Холод. – Ты никому не обязана давать отчет в своих действиях.
Я покачала головой и потрепала его по руке.
– Холод, я то и дело отчитываюсь в своих действиях всем подряд.
– Но не феям-крошкам же, – сказал он, и лицо его было высокомерным, холодным и умопомрачительно красивым.
– Холод, либо феи-крошки – самостоятельный и полноправный двор, и тогда они должны требовать уважения к себе, либо нет. Королева Нисевин имеет основания гневаться.
Он сжал рукоять меча, но промолчал. Оскорбить фей-крошек более какого-то предела – значит уничтожить их как двор, как народ. Он этого не хотел.
– Мерри права. – Гален медленно встал, так же осторожно выбирая место, куда ступить, как и я. Маленькая фея сладко спала в его ладони. – Может, я и не люблю королеву Нисевин и фей-крошек, но она – королева, и у них свой двор. Мы должны были послать к ним кого-нибудь с сообщением. – Он посмотрел в глаза маленькой королеве: – Не знаю, есть ли тебе до этого дело, но я прошу прощения.
Нисевин медленно спустилась вниз. Крылья стали двигаться медленней, изящными взмахами, иллюзия прекрасной ночной бабочки восстановилась.
– После того, что мы с тобой сделали, ты предлагаешь нам извинения. – Она смотрела на него так, словно никогда раньше не видела по-настоящему. – Ты нас боишься, ты нас ненавидишь. Зачем тебе проявлять к нам любезность?
Он нахмурился, пытаясь выразить словами то, что было для него так просто. Он поступил правильно, по случаю его поступок оказался верным еще и политически, но последнее для него было не важно.
– Мы должны были извиниться, – сказал он наконец, – Мерри все объяснила. Я не знал, согласится ли с ней кто-нибудь еще, так что я ее поддержал.
Нисевин подплыла ко мне.
– Он извинился, потому что это было правильно.
– Да, – подтвердила я.
Она снова взглянула на него и опять на меня.
– Ох, принцесса, не отпускай его далеко, его слишком опасно оставлять одного среди сидхе.
– Слишком опасно? – удивился Гален. – Для кого?
– Для тебя прежде всего, – хмыкнула Нисевин, подлетая к нему. Она уперлась в бедра тонкими бледными ручками. – В твоем лице я вижу доброту – доброту и мягкость. Ты неправильно выбрал двор, зеленый рыцарь.
– Мой отец был пикси, а мать – неблагая сидхе. – Он встряхнул головой достаточно резко, чтобы Нисевин отлетела подальше. – Нет, сияющий двор меня не примет.
Нисевин многозначительно оглядела цветы и свою очарованную свиту.
– Теперь мог бы и принять.
– Нет, – возразил Готсрн, – Таранис не прощает сидхе, присоединившихся к темному двору. Он мог бы простить изгнанника, сотни лет скитавшегося среди людей, но... – он снял шлем, – для тех, кто пришел сюда, обратной дороги нет.
– Как знать, – протянула Нисевин.
– Королева Нисевин! – позвала я.
Она повернулась ко мне, сложив руки перед собой, личико старательно спокойное.
– Что значит "как знать"?
Она пожала плечами.
– О, если кого-то принимают за муху на стене, ему случается слышать всякое...
– Что же?
– То, чем я могла бы поделиться со своей союзницей, если б она чтила наш договор.
– Если ты не будешь брать мою кровь сама, нам нужен новый посредник.
Она развернулась в воздухе и посмотрела на Ройяла и его сестру.
– Ройял, – позвала она.
Он стал прямее, почти по стойке "смирно", хотя без крыльев он явно не мог служить в гвардии Нисевин.
– Да, моя королева!
– Хочешь ли ты отведать крови принцессы и передать мне ее сущность?
– С радостью, моя королева!
Пенни прильнула к нему:
– Нет, Ройял, не надо!
Он отстранил ее от себя и посмотрел в глаза.
– Вспомни, сколько мы мечтали о крыльях!
Ее руки бессильно повисли.
– Вечность.
– Я не дала крыльев Шалфею, – напомнила я.
– Нет, – согласился Ройял, – ты дала крылья ему. – Он указал на Никку.
– Но Никка не пил мою кровь, когда это случилось.
Ройял кивнул и сошел с тележки. Он поднял взгляд на меня.
– Это случилось во время секса.
Я уставилась на него. В нем было дюймов десять роста[19], немного меньше, чем у куклы Барби. Я попыталась подобрать вежливый ответ и в конце концов выдавила:
– Мы чуточку отличаемся по размеру.
Он ухмыльнулся.
– Шалфей предоставил двору очень полный отчет. Я хочу выпить крови, когда ты будешь заниматься любовью с кем-то другим, и надеюсь, что обрету крылья.
Я качнула головой:
– Может, Никка – особый случай.
Ройял одним плавным движением стащил с себя рубашонку и уронил ее на пол. Он стоял передо мной обнаженный, миниатюрный и совершенный. Он повернулся кругом, демонстрируя мне рисунок крыльев, покрывающий его спину и бедра. Крылья были почти черные, прочерченные тонкими темно– и светло-серыми ломаными линиями. Верхние края крыльев заворачивались ему на плечи, а низ спины и ягодицы украшал яркий черно-красный рисунок из изящно закругленных полос, напоминающий гофрированную нижнюю юбку.
Он повернулся, и я увидела, что ниже черных и красных полос располагалась кайма из темных, почти черных пятен, обведенных по краю белым и очень тоненько – золотым. Кайма заходила на бедра, так что ноги по бокам тоже были украшены ярким рисунком.
Крылья Никки принадлежали давно вымершей ночной бабочке, летавшей под небом Европы тысячи лет назад. Но рисунок на спине Ройяла я узнала.
– Ты – совка-ленточница, тополевая ленточница.
Он с улыбкой оглянулся на меня через плечо.
– Это одно из имен, данных нам людьми.
Ему понравилось, что я узнала его бабочку. Маленькое личико вдруг посерьезнело.
– Ты знаешь другое имя ленточницы?
Мое сердце забилось чаще, что было глупо. Он размером с детскую игрушку! Жар его глаз не должен был произвести такой эффект, но во рту у меня пересохло, а голос чуть подрагивал.
– Ночной возлюбленный.
– Правильно, – сказал он. Он пошел ко мне, и если б это не было так глупо, я бы попятилась. Мужчина ростом с мое предплечье не мог казаться таким пугающим, но вот казался.
Гален шепнул над моим плечом:
– Он ведь понимает, что секса ему не обломится?
– А, так не мне одной захотелось сделать шаг назад?
– Ага.
– Ты и вправду искусен, – сказал Дойл.
Я с удивлением на него посмотрела, но он обращался к маленькому человечку.
– О чем ты? – спросила я.
– Гламор, – бросил Дойл.
– Неужели все феи-крошки так владеют гламором, как Шалфей и этот новенький? – спросил Рис.
– Не все, но многие, – ответил Дойл.
Рис поежился.
– С этим я постель делить не буду. Шалфей преподал мне урок, в повторении я не нуждаюсь.
– Ты сегодня в меню не значишься, Рис.
– Как ни странно, я этому рад.
– Тогда с кем я буду тебя делить? – спросил Ройял. Когда я смотрела на него, возбуждение и угроза становились более ощутимыми.
– Это сильнее, когда я на тебя смотрю.
Ройял кивнул.
– Потому что ты только смотришь. Так с кем я разделю тебя сегодня?
– Со мной, – ответил Гален, – но если честно, я не уверен, что выдержу. Принести извинения королеве я мог, но я все разно не хочу, чтобы кто-то из вас ко мне прикасался.
– Ты прикасаешься к одной из нас прямо в эту минуту, – напомнила Нисевин.
Гален взглянул на сонную фею в своей ладони.
– Но это ж совсем другое!
– Чем? – удивилась она.
– Она не страшная... – И он протянул руку с феей к Нисевин.
Ройял расхохотался, словно колокольчики радостно зазвенели на ветру.
– А я страшный, зеленый рыцарь?
Я стояла достаточно близко, чтобы заметить, как бьется жилка на шее Галена.
– Да, – сказал он, и голос его прозвучал так же сдавленно, как мой.
Смех Ройяла перешел во что-то более темное.
– Такие слова кружат голову мужчине, зеленый рыцарь. – По его лицу ясно было видно, как он польщен тем, что Гален его испугался.
– Гламор порой становится сильнее при физическом контакте, – сказал Адайр. Он не снимал шлема.
– Ты спрашиваешь, так ли это со мной, лорд дубравы? – повернулся к нему Ройял.
– Просто размышляю, – ответил Адайр, словно спрашивать о чем-то фей-крошек было ниже его достоинства.
Ну, Адайр мог разыгрывать сноба сколько ему угодно, но не ему предстояло ложиться в постель с эльфами.