М у р а д. Простите меня, Лена.
Л е н а. Это вы нас простите.
Р а м и з (Мураду). Ешьте утку. И пейте водку… Выпьем за львов! И тех, кто бегает по джунглям, и тех, кто сидит в клетке.
Л е н а. Львы в джунглях не живут.
Р а м и з. Ничего. Научим. (Пьет.)
Мурад и Лена смотрят друг на друга.
(Отодвигает от себя тарелку.) Ну, с уткой покончено. (Мураду.) Вкусно?
М у р а д. Да, очень вкусно.
Р а м и з. То-то же. Ленка у меня прекрасно готовит. Приходите к нам на плов. А, Ленка? Свари нам плов! (Мураду.) Вы любите плов?
М у р а д. Да.
Р а м и з (жене). Ну вот, видишь, товарищ любит плов. Утка твоя ему понравилась, надо и пловом его угостить. Свари плов, и опять так же втроем — все свои, никого лишнего — сядем и пообедаем. Вы какой любите? С каштанами или с курицей?
М у р а д. Мне все равно.
Р а м и з. Тогда и тот, и другой. (Жене.) Слышала? И тот, и другой.
Л е н а. Рамиз, прекрати.
Р а м и з. Ну почему? Я стараюсь угодить гостю, а ты недовольна.
Л е н а. Да ну тебя! (Мураду.) Я чай поставлю.
Р а м и з. Заварной чайник у Гасана. Вчера гости у него были.
Л е н а. Ничего, я возьму. (Мураду.) Это сосед наш. Я сейчас вернусь.
Р а м и з. Скажи ему, что попозже зайду в нарды поиграть.
Л е н а. Хорошо… А может, ты сам сходишь за чайником?
Р а м и з (смотрит на нее внимательно). Ну, если тебе так хочется… (Медленно поднимается и идет к двери.)
М у р а д (сразу же, как Рамиз выходит из комнаты). Лена, простите меня. Я поступил подло тогда. Никогда себе этого не прощу… Но все оказалось так сложно… Сын… И все остальное… Я не смог через это перешагнуть…
Л е н а. Я понимаю вас.
М у р а д. Мне казалось, что я выдержу. Но жертва оказалась непосильной для меня. Я не могу без вас, Лена. Вы не представляете, что вы для меня значите. Я отказался от всего и вернулся к своему делу, к своей теме. Вы помогли мне сделать то, на что я не решался много лет. Вы вошли в мою жизнь навсегда. Я думаю о вас непрерывно, каждую минуту, каждую секунду… Я говорю с вами по ночам, перебираю по каждому слову все, что было сказано за эти три дня. Единственные настоящие три дня в моей жизни… Я мучаюсь и мучаю окружающих меня людей, я не могу работать, не могу есть, не могу спать, я не могу жить без вас, Лена… Не могу… Вы верите мне?
Л е н а. Верю.
М у р а д. Я хотел заставить себя забыть вас. Я убеждал себя, что воспринимаю все так остро только потому, что это у меня впервые в жизни. И все вокруг говорят мне то же самое, уверяют, что дело в моей неопытности, что у них подобные истории бывали десятки раз и все проходило само собой, рассасывалось так, будто и не было ничего… Я пытался поверить им… Противно было их слушать, но я не мог не говорить о тебе — сердце болело. Это смешно, что я жалуюсь тебе, но у меня страшно болит сердце по нескольку часов в день, никогда раньше не болело, ничего серьезного нет, наверное, но я задыхаюсь от этого, как будто воздуху не хватает, особенно по ночам… А когда начинаю говорить о тебе с кем-нибудь или сам с собой — все проходит. Я повторяю одно и то же, все с самого начала: как мы познакомились с тобой, о чем говорили те три дня, как мучаюсь без тебя сейчас… одно и то же… Я разыскал друзей детства — десять лет с ними не виделся — и им тоже все рассказал. Все обязательно что-то советуют. А мне нужно только, чтобы слушали. Они уже поняли это и смеются надо мной… И никто мне не верит, когда я говорю, что не могу без тебя. Будто мне все это только кажется… Лена, я действительно не могу без тебя. Я просто схожу с ума. Поверь мне.
Л е н а. Я верю.
М у р а д. Никто мне не верит. А я должен был увидеть тебя, услышать твой голос, дотронуться до твоих рук… Лена, что мне делать? Что делать?! Я погибаю, Лена! Только ты можешь меня спасти…
Л е н а. Что я должна для этого сделать?
М у р а д. Быть со мной. Простить мое предательство и быть со мной. Мы должны жить вместе, Лена, я не могу без тебя. Мы должны жить вместе…
Л е н а (после паузы). Это невозможно.
М у р а д. Невозможно?
Л е н а. Да.
М у р а д. Но ведь… Неужели ты не простишь меня?!
Л е н а. Не в прощении дело, кто я такая, чтобы прощать или не прощать?.. (Сделав над собой усилие.) Пойми, ничего у нас с тобой не получится… И тогда бы тоже не получилось, наверное…
М у р а д. Да?! Ты стала так думать?!
Л е н а. Ты бы всю жизнь мучился из-за семьи, я знаю, а я бы — из-за того, что мучаешься ты. Ты ведь не из тех, кто может навсегда порвать с прошлым. Это бы все время висело над тобой. Ты бы страдал из-за сына так же, как страдаешь сейчас из-за меня… Я потом поняла, когда ждала тебя, долго ждала…
М у р а д (ловит ее руку, заглядывает в глаза). Почему ты говоришь о том, что было тогда? Сейчас все будет по-другому. Поверь мне. Эти три месяца меня многому научили, Лена. Я понял, что просто не могу жить без тебя, физически не могу. Тогда я не знал этого так твердо. А теперь знаю.
Л е н а (мягко). А я знаю то, что я тебе сейчас сказала.
М у р а д. Лена, ты ошибаешься, уверяю тебя…
Л е н а. Нет, не ошибаюсь. Тогда еще, может, что-нибудь и получилось бы, а сейчас — нет.
М у р а д (после паузы, тихо). Я знаю, это из-за него, из-за твоего мужа.
Л е н а. Да. Из-за него тоже… Я действительно не смогу уйти от него, пока он сам меня не бросит…
М у р а д. Значит, и тогда все было возможно только потому, что он бросил тебя?
Л е н а. Да. Но мне было очень хорошо с тобой. Я так хотела, чтобы ты вернулся… Ждала тебя, потому что впервые в жизни была кому-то нужна больше, чем он мне. Всегда было наоборот: я любила сильнее, чем любили меня, и постепенно становилась рабой. А с тобой все могло быть иначе. Мы могли бы оба быть счастливы… Если бы не твоя семья… Мы слишком поздно встретились…
М у р а д. Это неправда!
Л е н а (тихо). Нет, правда. Мы должны были встретиться с тобой десять лет назад, когда мне было шестнадцать, а тебе двадцать два. Когда не было еще этюда «Лебедь и охотник», номера «Каучук», Москвы, Грузии, Узбекистана, переломов, смертей, болезней, твоего сына… Десять лет назад ничто бы не мешало нам полюбить друг друга… А сейчас поздно. Мне не надо было сходить с поезда в Гудермесе, когда родители послали меня на фабрику имени Володарского. Мы бы обязательно встретились с тобой, если бы я доехала до конца. И все было бы хорошо.
М у р а д (почти плача, не отпуская ее руки). Лена, умоляю тебя, еще не поздно, еще не все потеряно. Я не смогу, ты понимаешь, я просто не смогу, я сойду сума, я умру без тебя.
Слышны шаги Рамиза.
Л е н а. Возвращается хозяин с чайником…
Входит Р а м и з.
Р а м и з. Ну, как дела? Обо всем поговорили?!
Л е н а. Да.
Р а м и з. Ну, тогда поставь чай и займись «хворостом».
Л е н а (Мураду). Я быстро. Потерпите немножко. (Идет в кухню.)
Р а м и з. А мы пока побеседуем. (Садится напротив Мурада, берет в руки книжку со львом на обложке, разглядывает ее, смотрит на Мурада, как бы сравнивая с рисунком на обложке.) Какой же ты лев без хвоста? Тебе надо хвост пришить. Хочешь, я пришью тебе хвост?
М у р а д (долго смотрит на него непонимающе). Что?..
Р а м и з. Хвост тебе надо пришить!
М у р а д. Какой хвост?.. А-а-а… Слушайте… Я понимаю, вам неприятно, что я здесь нахожусь… Но всему есть предел.
Р а м и з. Предел, говоришь?.. Интересно. Об этом я и не подумал. А какой у тебя предел?
М у р а д. Слушайте, оставьте меня в покое. Я не могу сейчас с вами говорить.
Р а м и з. Не можешь? Странно. Ты что же думаешь, я тебя так просто отпущу отсюда? Хочешь прийти в мой дом, выяснять отношения с моей женой и не пострадать за это? Нет, дорогуша, так бывает только в Париже…
М у р а д. Прошу вас, поговорим в другой раз. Когда хотите, только не сейчас. Я не в состоянии.
Р а м и з. А что с тобой? Боишься меня, что ли? Неужели так страшно? Чувствуешь, к чему дело идет? Ну, скажи — чувствуешь?
Оба говорят почти шепотом, чтобы разговор их не был слышен Лене.
М у р а д. Поверьте, это бессмысленный разговор… Я не понимаю, о чем вы говорите… а вы никогда не сможете понять меня.
Р а м и з. Почему это?
М у р а д. Потому что я сейчас вообще ничего не понимаю… А объяснить вам, почему, — смешно.
Р а м и з. Смешно?
М у р а д. Да, смешно. И весь наш разговор с вами сейчас смешной и ненужный.
Р а м и з. Это пока смешной, а потом будет грустный. Очень грустный. И не волнуйся, я тебе все объясню. Ты все поймешь, на всю жизнь.
М у р а д. Прошу вас… Мне очень трудно сейчас… Я на все согласен. Но сейчас я не могу говорить с вами.
Р а м и з. А почему не можешь?
М у р а д. Ну, не могу, понимаете, совсем не могу. Невозможно мне сейчас говорить о чем бы то ни было.
Р а м и з. А почему?
М у р а д (тихо, после паузы). Вы же знаете, почему. Вы же все знаете.
Р а м и з. Знаю. Но хочу, чтобы ты сам сказал об этом.
М у р а д. Зачем это вам?
Р а м и з. Потому что ты все врешь, сороконожка, все, от начала до конца!
М у р а д. Что я вру?
Р а м и з. На жалости работаешь, на сострадании. Женщины любят жалеть, вот ты и ловишь ее на этом. «Ах, я несчастный, никто меня не любит, никто не понимает, а я люблю только вас, не бросайте меня, вы единственная в этом мире, у меня сердце болит, я умру без вас!»
М у р а д. Вы подслушивали нас.
Р а м и з. Нечего мне делать — тебя подслушивать. По твоей роже видно, что на большее ты не способен. «Люблю! Умру! Страдаю!» Да что ты, сороконожка, знаешь про любовь?! Ты же от одного вида крови сознание теряешь, наверное, а болтаешь о смерти, о любви… (Неожиданно). А я тебя убить могу из-за этой женщины, понимаешь — убить!.. Хотя ей ни разу не говорил, что люблю ее. Ты разбрасываешься словами, ни за одно из которых ответить не сможешь. Ни за одно! Начитался книг и врешь всем про себя и про свои чувства, как будто герой. А на самом деле весь ты липовый. И как она этого не понимает! Насквозь же ты виден! Ничего в тебе своего нет — все синтетика. И жизнь прожил липовую, ничего настоящего не было — ни женщин, ни друзей, ни врагов, ни крови, ни злости, ни войны, ни смерти, — все липа… Один раз в жизни настоящего человека встретил — и то струсил, страшно стало… Она бы выдавила из тебя всю липу…