(озадаченно). Как зачем? Вы же любите картины!
Л е й т е н а н т. Ну и что?! Какое тебе дело до этих картин? Ты что, совсем сдурел?! На кой черт они сейчас нужны?! За ними же обязательно кто-нибудь припрется сюда…
Давно возникшее в лейтенанте раздражение наконец прорывается; он даже пытается приподняться на локте, но боль в груди останавливает его, лейтенант опять откидывается на спину…
А н д р е й (простодушно). Никто не припрется. Там никого не было. А чего они там пропадать будут? Не съедим же мы их. Посмотрим только. Может, и вправду хорошие… (Наклоняется к лейтенанту.) У вас бинт сбился… погодите… (Почти против желания лейтенанта поправляет повязку на его груди.) Вы не нервничайте. Вам нервничать нельзя. И не ерзайте. Сестра что сказала? Чтобы лежали спокойно. Недолго осталось. Завтра, точно, приедут за нами, а в госпитале вас быстро поставят на ноги. Вы даже не думайте об этом… Подумаешь, легкое задето. И с одним легким можно жить. Вон туберкулезники — совсем маленький кусочек у них там иногда остается, и то дышат… (Отходит к ящику, садится на пол.) А хотите, я вам расскажу, как я к войне подготовился? Еще не знал, что она будет, а уже морально был в полной боевой готовности. Физически тоже, конечно, но это давно, с детства. А вот морально… Хотите, расскажу? (Пауза.) Слышь? (Пауза.) Это вы правильно делаете, что молчите… Вам сейчас разговаривать вредно… А слушать можно… А еще лучше — поспите… Я вам буду рассказывать, а вы понемногу засните… Хорошо? (Пауза.) Ну, я начинаю… Лежал я как-то в больнице Семашко. Это самая большая больница в Баку. В хирургическом отделении. Шесть дней на спине держали, а на седьмой разрешили вставать. Мамка как раз у меня сидела, — проведать пришла, — помогла мне, и вышли мы с ней на балкон. Там такой длинный, во всю палату, балкон был, пол из плит таметных, такие в ванных кладут, в шашечку. Настроение у меня было паршивое: история там у меня одна случилась, ерунда вроде, а впервые в жизни чувствую — неинтересно жить дальше, будто все уже было и ничего нового не случится, одно и то же будет, как колесо, крутиться перед глазами. А все потому, что из-за этой истории понял я свои возможности в жизни и место, которое мне в ней отведено. (Вдруг весело.) Да нет, вы не думайте, вообще-то я оптимист. (Радостно смеется.) Но, наверное, у каждого бывает такой момент, когда вдруг понимаешь, что из тебя получилось, не замечаешь, не замечаешь этого — и вдруг раз, и все ясно: ровно столько и ни грамма больше… Да, выхожу я на балкон и смотрю — парень на лежаке деревянном загорает. Повернулся себе на бок, руку поднял, чтобы загар везде ровным получился, и книжку читает. А у самого ног нет, вот такие культи из живота торчат, как колбаски маленькие. Маме даже дурно моей стало. Я с ним, значит, разговариваю, а сам думаю: ну как он теперь жить будет, бедняга? А он лежит себе загорает… Оказалось, что двадцать лет ему всего, только что окончил военное училище и получил младшего лейтенанта. Как раз выпил после последнего экзамена с друзьями и, когда домой возвращался, попал под электричку — обе ноги разом… Рассказывает мне все, а сам улыбается. Мне за него страшно, а он улыбается, грустная такая улыбка, но — все равно улыбается… Мол, что поделаешь, друг, плохо, но жить все равно надо, другой-то жизни у нас нет, одна, не поменяешь ее и другому не отдашь! И так эта мысль дошла до меня тогда, что понял я: как бы плохо ни было, все равно хорошо уже то, что живешь; хорошо потому, что при всяких трудностях нет-нет да какая-нибудь радость тебе выпадет. А тут как раз война началась. И оказался я к ней отлично морально подготовленный. (Смеется. Ухватившись за ящик с картинами, поднимается на ноги, подходит к лейтенанту, нагибается над ним.) Вы спите?
Л е й т е н а н т (после паузы). Нет.
А н д р е й. Может, картины посмотрим?
Л е й т е н а н т. Оставь меня в покое.
А н д р е й. Я вам мешать не буду. Я только развешу их, а вы сами смотрите. Я же знаю, вы любите картины. Мне говорили…
Л е й т е н а н т (не сразу). Что тебе говорили?
А н д р е й. Я все про вас знаю… Я же для вас их притащил. Вы их посмо́трите, и вам легче станет. Я точно знаю, что художнику нужно. Я как увидел их, сразу понял, что они для вас лучше любого лекарства. Я такие вещи хорошо понимаю. Вы пока поспите, а я их вытащу.
Пауза. Лейтенант лежит, уставившись взглядом в свод церкви.
Мне знаете кто сказал, что вы художник? Горбылев. Он ваши картины на выставке в Москве видел, когда студентом был. Я сперва не поверил, а потом, помните, вас в штаб вызвали стенгазету оформлять Первого мая, тогда я убедился. И очень захотел с вами поближе познакомиться, но у вас характер, сами знаете, — не подступиться. Я и так, и сяк… Я вообще-то легко знакомлюсь, если мне кто нравится, но с вами никак не получалось. Хорошо вот повезло — обоих нас ранило. Я сразу подумал, как вас увидел на носилках: теперь надо вместе держаться, больше такого случая не будет. Еле уговорил, чтобы с вами оставили. Они хотели, чтобы кто-нибудь здоровый остался, а я говорю: «Да зачем это надо? Чего это вы без нужды боевую мощь Советской Армии подрываете? Пусть здоровые воюют, а мы как-нибудь сами обойдемся. Оставьте меня с ним — и полный порядок будет. Ну, нога у меня легонько поранена, так это пустяк, — если нужно, так я сто километров могу на одной ноге проскакать». В общем, уговорил… Очень мне хотелось с вами поговорить. Я, знаете, большой любитель картин всяких. Скульптуры я меньше люблю. Тоже интересные бывают, но картины я с детства обожаю. Даже в кружок ходил, акварелью рисовал на бумаге… (Усмехается.) А потом уже другая краска пошла — масляная, клеевая, а вместо бумаги потолки и стены. Карлуша взял в свою бригаду. «Способности, говорит, у тебя есть, будешь альфрейщиком…» Ну, это потом… Потом я тебе все про себя расскажу. Ты совет мне дашь, что мне дальше делать, после войны, — может, еще не поздно на художника выучиться… Теперь-то я понял, что учиться надо было. Сколько мамка мне говорила: «Учись, Андрюха, учись, без образования никому ты не нужен будешь». (Вздыхает.) Ну, это потом… А сейчас давай о картинах поговорим… Я их развешу тут и расскажу вам, что я про них понимаю, а вы меня поправите, если что не так. Хорошо? (Пауза.) А потом вообще про художников поговорим… Вы мне про себя расскажете: как вы художником стали, где учились, какие картины рисовать любите… (Берется за ящик с картинами.)
Тишину нарушает далекий шум автомобильного мотора. Андрей прислушивается к нему; убедившись в том, что шум приближается, опираясь на винтовку, скачет к лестнице, ведущей на колокольню. Лейтенант лежит не шелохнувшись. Шум мотора прекращается где-то совсем рядом. Слышны голоса. На небольшую площадку перед церковью выходят ш о ф е р и А д а л а т, они в военной форме. Андрей наблюдает за ними с колокольни.
А д а л а т. Посмотрим церковь и поедем дальше.
Ш о ф е р. Нет уж, я назад должен ехать. Нет у меня времени твои ящики искать. Может, их в Минск увезли.
А д а л а т (осматривая землю). Следы сюда ведут.
Ш о ф е р. Я долго ждать не могу. Меня в штабе ждут.
А д а л а т. Но хотя бы те три ящика, которые нашлись, мы должны забрать?
Ш о ф е р. Тебе не ясно сказали, для ящиков утром дадут грузовую машину? А у меня газик консервами набит и скаты слабые…
А д а л а т. Ну ладно, пошли.
Направляются к входу в церковь. С колокольни раздается голос Андрея.
А н д р е й (громко и грозно). Стой… Кто такие?
Шофер и Адалат бросаются на землю.
А д а л а т. Свои.
А н д р е й. Вижу, что свои. Чего хотите?
Ш о ф е р (разозлившись). Я тебе покажу «чего хотите»! Ты что людей пугаешь?
А н д р е й. А кто вас знает, кто вы такие!
Ш о ф е р (поднимаясь на ноги). Ты что, форму не видишь?
А н д р е й. Форму вижу. Чего хотите?
А д а л а т. Нас за картинами прислали.
А н д р е й. Какими картинами?
А д а л а т. Немцы не успели вывезти картины.
А н д р е й. Ну?..
А д а л а т. Двух ящиков не хватает… Следы ведут сюда, в церковь…
А н д р е й. Документ есть?
А д а л а т. Какой документ?
А н д р е й. А такой, что картины вам полагаются.
А д а л а т. Тебе же объяснили. Нет у нас документа. Нам приказано отвезти картины в музей.
А н д р е й. Документ есть?
Ш о ф е р. Ты что заладил: документ, документ… Говорит тебе человек, за картинами его прислали…
А н д р е й. А ты не лезь! Может, он украсть хочет…
Ш о ф е р (тихо, чтобы не было слышно на колокольне). Надо бы документ взять.
А д а л а т. Какой еще документ?!
В церкви зашевелился лейтенант. Воспользовавшись замешательством Адалат и шофера, Андрей спускается вниз.
А н д р е й. Слышь, что захотели? Картины хотят забрать.
Л е й т е н а н т. Не морочь людям голову.
А н д р е й. Пусть бумагу привезут.
Л е й т е н а н т. Зачем тебе бумага?
А н д р е й (упрямо). Без бумаги не дам — я их на себе тащил. Даже посмотреть не успели.
Л е й т е н а н т. Сколько их человек?
А н д р е й. Двое.
Л е й т е н а н т. На машине?
А н д р е й. Да.
Л е й т е н а н т (решительно, приподнявшись на локте). Я поеду с ними.
А н д р е й. Зачем?.. Не надо, Коля, за нами же завтра приедут. Чем тебе плохо здесь?.. Картины посмотрим.
Л е й т е н а н т. Да провались ты со своими картинами! (Пытается подняться на ноги, от напряжения тяжело кашляет.)
Андрей бросается к нему, укладывает на место.
А н д р е й. Ты куда, Коля? Вам же нельзя… Ляжь, ляжь… Ты же знаешь, твое слово — закон, как скажешь, так и будет. Ты только не волнуйся. Я сейчас. (Скачет к лестнице.)
А д а л а т. Припугнуть его надо.