отрел квартиру, но не нашел никаких прибамбасов из секс-шопа. Может, в холодильнике у нее какие-либо мази, а возможно, и таблетки? Он поспешил на кухню. В холодильнике он обнаружил недопитую бутылку вина, банку с пивом, пакет молока, йогурт и баночку ночного крема. Ну вот, что ночью помогает, то и днем сгодится. Пару раз он приезжал где-то около полуночи, смотрел из машины на окна ее квартиры, не горит ли там свет.
Затем он решил, что они вернутся непременно вечером, и стал ждать их возвращения в квартире.
Мысленно он прикидывал, как это будет происходить.
Бабенка входит и застывает, увидев его сидящим в кресле. «Что вы хотите? Что вы здесь делаете?» Ювеналий, если он будет с ней, что-нибудь вякнет. У него наверняка и сил-то нет! Столько крови потерял… Да и вообще он производит впечатление человека, напрочь лишенного энергии. Квелый какой-то…
Какая бессмыслица, что такому тюфяку, как Ювеналий, Господь ниспослал такой дар! Будь этот дар ниспослан ему, он точно бы знал, что делать. Сначала он бы заявил совершенно определенно, что стигматы — дело рук Всевышнего, затем описал бы видения, которые ему явились, процитировал бы голоса, которые слышал во время своих бдений. И уж, конечно, заставил бы всех поверить в то, что стигматы — это знак одобрения Всевышнего. Разумеется, исцелял бы всяких калек и больных неизлечимыми недугами и в одно прекрасное утро проснулся бы знаменитым. Его имя затмило бы имя Альберта Швейцера, этого протестантского теолога, мыслителя, миссионера, врача, музыковеда, органиста, но… не чудотворца…
Если Ювеналий появится здесь вместе с ней, он сразу велит ему отойти в сторону. Если Ювеналий что-либо вякнет, он прикажет ему замолчать, а затем спокойно объяснит ему, что он подвергается пагубному влиянию блудницы, от которой необходимо избавиться.
А потом он достанет «смит-и-вессон» и убьет ее!
Сразу после этого он отвезет Ювеналия в Олмонт в дом приходского священника. Там надо будет аргументированно обосновать необходимость избавления от «лукавой искусительницы».
Ювеналий постепенно смирится с утратой похотливой бабенки. Он, похоже, покладистый человек и не станет упорствовать.
Но, как известно, человек предполагает, а Бог…
В пятницу Августу потребовалась бумага для типографии. Он звонил на фабрику, угрожал, бранился, но тщетно. Когда ему доставили бумагу и он расплатился, было где-то около восьми и Линн с Ювеналием были уже дома.
Сначала Линн увидела кипу газет на кофейном столике, затем — осколки стекла на полу.
Ювеналий стоял с чемоданами в руках и смотрел на разбитую стеклянную дверь.
— Ну вот, я так и знала! — сказала Линн. — Кто-то здесь побывал и приготовил нам сюрприз. Предчувствие меня не обмануло.
— Успокойся, — произнес Ювеналий спокойным тоном. — Вызови полицию, там разберутся. Надо полагать, этот кто-то проник сюда через балкон.
Линн отодвинула ногой осколки стекла и вышла на балкон. Перегнувшись через перила, она заглянула на соседний балкон.
— Жильцы рядом все время отсутствуют. Там кто-то живет, но я их никогда не видела. У тебя когда-нибудь была квартира? — спросила она, вернувшись в гостиную.
Ювеналий покачал головой.
— Такое ощущение, будто живешь на необитаемом острове, — вздохнула Линн.
Она пошла из гостиной в холл, Ювеналий отнес чемоданы в спальню. Линн заглянула в свой кабинет, потом в спальню и в ванную.
— Не знаю, в чем дело, но на грабеж не похоже. Кое-какие вещи не на своих местах. Злоумышленник что-то искал.
— Он взял что-нибудь? — спросил Ювеналий.
— Кажется, мои трусики, — ответила Линн. — Маньяк какой-то…
У Августа было предчувствие, что он застанет обоих. Но когда он, тихо открыв дверь, вошел в квартиру и заглянул из холла в гостиную, он увидел только Линн, сидевшую на полу к нему спиной, с разбросанными вокруг нее газетами.
«Прекрасно!» — подумал он и, откинув полу своего поплинового пиджака, снял с ремня револьвер «смит-и-вессон». Когда он выстрелит в нее, она упадет на газеты, и так будет еще лучше.
На кофейном столике лежали ножницы, статьи с фотографиями, которые она вырезала из газет.
Август вскинул револьвер и прицелился ей в голову. Он хотел было сказать ей что-нибудь, хотел, чтобы она увидела его, но передумал, опасаясь, что она закричит и попытается убежать, и тогда газеты на полу не принесут никакой пользы. Он видел ее загорелые голые колени и ляжки.
На ней было короткое летнее платье без рукавов или что-то вроде этого.
Подол задрался, потому как она сидела скрестив ноги.
— Послушай, что тут пишут, — сказала она, и Август вздрогнул. — «На первый взгляд кажется, будто они — брат и сестра, их сходство поразительно…» Ты знал, что мы похожи?
Август замер.
— Слушай дальше, — сказала она. — «Но любые мысли о родстве отметаются сразу же, как только вы видите, как они общаются — они понимают друг друга с полуслова, обмениваются долгими взглядами».
— Вот уж не думал, что это кто-то замечает, — отозвался с кухни Ювеналий.
Август бросил взгляд в сторону кухни, затем перевел его на Линн. Он отметил, что осколки стекла убрали.
— Горчицу захватить?
— Как хочешь, — ответила Линн.
— Салат-латук не очень хороший.
— Зато горчица что надо! — засмеялась она.
Ну и ну! Бабенка расселась на своей сраценции, ляжки оголила, а он перед ней на цирлах… Обслуживает, стало быть, по всем статьям. А она, похоже, вертит им как хочет. Ох уж эти бабы! Подол задерут, а мужики и рады стараться…
Ювеналий вышел в гостиную с подносом с сандвичами и миской с картофельными чипсами и замер.
— Что вам здесь нужно? — обратился он к Августу. — Для чего вам понадобилось нарушать наш покой, даже если вы шутите?
— Я не шучу, — процедил Август.
— О боже! — воскликнула Линн, оглянувшись.
— Не двигаться! — заорал он, увидя, что она поднимается.
Но было поздно. Она уже стояла, прижав руки к бокам. Ювеналий поставил поднос и миску на стол.
— Стоять! — гаркнул Август, прицелившись в него.
Ювеналий, не глядя на Августа, подошел к Линн, что-то ей сказал, положив ей руку на плечо.
— Послушайте, Август… — произнес Ювеналий.
— Мне ничего объяснять не надо! — усмехнулся Август. — Я вижу, что происходит, я вижу, что она делает с вами.
— Понятно! — кивнул Ювеналий. — Скажите, что вы задумали?
Этот вопрос Августа не застал врасплох. У него наготове была парочка ответов, в том числе такой: «Оградить вашу жизнь от порока». Но сейчас он сказал с расстановкой:
— Я собираюсь убрать ее с дороги раз и навсегда.
— С дороги? — воскликнула Линн. — С чьей дороги?
— С его дороги, — ответил Август.
— Но разве я стою у него на пути? Он волен делать все, что ему заблагорассудится.
— Август, мне кажется, у вас сложилось неправильное представление о том, что происходит, — сказал Ювеналий. — Мы не сделали ничего предосудительного. Или я чего-то не понимаю?
— А по совести ли вы поступаете? Сомневаюсь в этом. А иначе как можно так долго предаваться греху!
— Мы ведь о моей совести говорим, да?
— Не о ее же, — ухмыльнулся Август. — У нее нет совести, она просто бессовестная…
— Если мы говорим о моей совести, тогда позвольте мне заверить вас, что с моей совестью все в порядке — она не пытается ни укорить меня, ни пристыдить…
— Именно так в жизни и происходит, — заметил Август. — Когда начинаешь жить не по совести, она устраняется, поскольку нарушаются всяческие моральные принципы. Бывает и по-другому: порядочная, чистая совесть мало-помалу превращается в беспомощную и никудышную.
— Почему вы полагаете, что у меня нет совести? — вмешалась Линн.
— У тебя ее нет, — отрезал Август. — Ты… пустышка, в тебе не осталось ни искры духовной жизни.
— Вам ли об этом говорить? — покачала головой Линн.
— Можешь возмущаться сколько угодно, это тебе не поможет. — Он вскинул револьвер. — Пришла пора подытожить свою жизнь. Давай, подводи итоги… И поторопись!
Линн впала в прострацию — глаз фиксировал происходящее, но рассудок в этом не участвовал.
— Ювеналий, скажи ему, что мы не делаем… ничего дурного. Господи… — произнесла она хриплым голосом.
— Вы, Август, рассуждаете о принципах морали с револьвером в руке, — сказал Ювеналий. — С точки зрения нравственных устоев это нормально?
— Вполне, — кивнул Август. — Мы поговорим об этом позже. Я отвезу вас в Олмонт на несколько дней для раздумья в уединении, так сказать. Там вы сможете поговорить с отцом Нестором, со мной… Можете вообще не разговаривать, если почувствуете, что молчание и размышление вам больше по душе. Дам вам почитать свои статьи…
— Почему бы нам не поговорить прямо сейчас?
— Позже поговорим…
Ювеналий шагнул к нему.
— Уберите револьвер и давайте побеседуем.
Август попятился.
— Позже поговорим, — повторил он.
Ювеналий снова шагнул к нему.
— Отдайте мне револьвер!
Август снова попятился и остановился, потому что уперся левым плечом в косяк балконной двери. Он навел револьвер на Ювеналия, целясь прямо ему в грудь.
— Август, ради бога, отдайте ему ваш револьвер! — вымолвила Линн.
Август взглянул на нее, перевел взгляд на Ювеналия, а затем она увидела, как он оттолкнул от себя Ювеналия левой рукой и направил револьвер прямо на нее.
Раздался оглушительный выстрел… И снова выстрел, и еще один… Третий выстрел пришелся в потолок. Ювеналий кинулся под правую руку Августа, отвел ее вверх своей левой, а правой рукой схватил Августа за воротник, вытолкнул его на балкон, приподнял, затем перекинул его через перила — в воздухе мелькнули его руки и ноги… Август вскрикнул, а затем исчез…
Грохот выстрелов все еще звучал в ушах Линн. Она не сводила глаз с Ювеналия. Он стоял к ней спиной, сжав руками перила, смотрел вниз и не поворачивался. И тогда она подошла к нему, прижалась всем телом, взяла его за руки.
— Он не шевелится, — сказал Ювеналий.