ть дыхание. Твердые бугры его рук сжимаются, челюсть сжимается.
— Что такое? — Я дышу.
Он глубоко вздыхает, затем медленно открывает глаза. Взгляд, которым он одаривает меня, переворачивает мое сердце. От нежности в его глазах до твердой линии подбородка. От хриплого сглатывания в его горле до неподвижной позы его тела, жесткой и напряженной, когда он осторожно застегивает мое пальто, укрывая меня.
— Лу, — шепчет он хриплым от боли голосом. — Ты никогда не будешь моей.
— Что? — Мое лицо вытягивается, боль расползается в груди и образует сотни крошечных узлов. — Но я…
— Нет, ты не такая. Если бы ты была моей, я бы не трахал тебя на дереве посреди зимы. Я бы отнес тебя в теплую постель и занялся с тобой любовью у камина. Если бы ты была моей, я бы просыпался с тобой каждое утро и напоминал тебе, каково это — быть любимой мной. Если бы ты была моей, Лу… Тебе не нужно было бы, чтобы я отмечал тебя, потому что ты бы знала.
Я никогда раньше не была ошеломлена, потеряв дар речи. Никогда, до этого момента. Мое дыхание сбивается, грудь вздымается, я застываю на месте.
Он делает шаг назад, подальше от меня, и я уже знаю, к чему это ведет, прежде чем его фигура начинает колебаться. Он опускает голову, глядя на свои ноги, прежде чем снова поднять глаза и встретиться с моими. Он нежный, тихий.
— Что касается меня, я был твоим с того дня, как встретил тебя. — Мое сердце останавливается, время застывает, пока я перевариваю слова, слетающие с его губ, поглощая их целиком. — Возможно, ты никогда не будешь моей, но я всегда буду твоим.
А потом он ушел.
Ничего, кроме бесплодного луга и разбитого сердца после него.
Глава 43
В те времена когда я была молодой и увлеченной диснеевскими сказками, я спросила своего отца, существуют ли родственные души и как я должна была узнать, когда найду свою.
Он посмотрел мне в глаза и сказал:
— Ну, я не знаю, есть ли родственные души, но, черт возьми, это точно кто-то твой. Впрочем, это легко понять, когда ты его находишь. Ты знаешь почему?
Я покачала головой, жаждая большего. Я хотела Чудовища моей Красавицы, и я собиралась заполучить его.
— Потому что одним взглядом они могут заставить вас увидеть лучшие стороны того, кто вы есть. В них отразится самая чистая версия вас самих. И когда они уйдут… — Он сделал паузу, ущипнул себя за переносицу и мягко покачал головой. — Когда они уйдут, они заберут с собой частичку тебя. Понимаешь, тыковка? Когда ты со своим кем-то, ты не можешь не чувствовать это глубоко в своих костях
Как я ни старалась, я никогда не могла понять, о чем он говорил. Иногда, когда я была с Бобби, я вспоминала слова отца и задавалась вопросом, может быть, это то, что я испытывала. Когда от прикосновений Бобби у меня порхали бабочки, или когда я чувствовала себя разочарованной после того, как была вынуждена отменить планы с ним. Но та боль, которую я ожидала испытать, когда порвала с ним, так и не появилась. Потом я начала думать, что, может быть, этого никогда не будет. Может быть, то, что было у папы и мамы, было такой редкостью, как бы мы ни старались, это случалось лишь с некоторыми из нас.
Теперь, когда я смотрю на свое отражение в зеркале в ванной, я ясно вижу, о чем говорил папа. Когда Смерть-Энцо ушел от меня сегодня, я почувствовала это. Я услышала треск, как мое сердце разорвалось пополам. Это был не беспорядочный разрыв, как я ожидала, а гладкая, чистая линия, которая точно знала, где нужно сломаться, чтобы причинить мне наибольшую боль. Трещины расползлись по моему сердцу, кусочек рассыпался по его следу.
Это то, что чувствуешь, когда твое сердце разбито из-за кого-то. И я, наконец, понимаю, почему папа так и не смог исправить свое без мамы. Потому что как вы можете снова сделать что-то цельным, когда у вас не хватает половины кусочков?
Одна рука у меня на груди, глаза закрыты, пока я лежу под одеялами и концентрируюсь. Мой желудок сжимается от предвкушения, нервы на пределе, готовые в любой момент сработать без предупреждения. Кажется, я вот-вот побью свой двадцать второй рекорд отсутствия сердцебиения.
Пятнадцать секунд. Глубокий вдох. Шестнадцать. Не вздрагивай. Семнадцать. Давай, сердечко. Восемнадцать. Пожалуйста. Девятнадцать.
Резкий стук в дверь заставляет меня открыть глаза, и я громко выдыхаю, теряя концентрацию. Когда я решаю проигнорировать это и возвращаю свое внимание к своему неисправному сердцу, удары учащаются.
— Лу? Ты там, внутри?
Клэр. Я ворчу и скатываюсь с кровати, ковыляя к двери.
Ее глаза припухшие и блестящие. Впервые с тех пор, как я встретила ее, ее волосы уложены не идеально. Вместо этого они беспорядочной кучей лежат у нее на макушке, а ее наряд сегодня даже не подобран по цвету. Я хмурюсь, задаваясь вопросом, имеет ли Дилан к этому какое-либо отношение, и открываю дверь шире, чтобы отойти в сторону.
— Привет, — тихо говорю я, запирая дверь за ней. — Ты в порядке?
— Да, я в порядке. Я в порядке. — Она плюхается в ногах моей кровати, ее руки нервно подергиваются, когда она оглядывается на смятые одеяла. — Ох. Прости, я тебя разбудила?
Я качаю головой, направляясь к кровати, сажусь рядом с ней.
— Нет, прошлой ночью я почти не спала. Какое-то время не спала.
Она кивает, опускает взгляд, закусывает губу.
— Клэр?
— Нет. Нет, я не в порядке. — Слезы текут по ее щекам, когда она снова смотрит на меня. Она качает головой, закатывая глаза к потолку. — Я такая глупая. Такая, такая глупая.
Мне не нужно спрашивать, о чем она говорит, потому что я и так знаю, поэтому я просто обнимаю ее и крепко прижимаю к себе.
— Поверь мне. Это не ты такая глупая, Клэр.
— Я — я должна была догадаться, верно? Я имею в виду, что это за парень, который отказывается от тебя три раза за одну неделю?
— Глупый тип.
— И что это за девушка, которая не видит этого насквозь?
— Доверчивый тип. Любящий тип. Хороший тип.
Она только дрожит рядом со мной, прижимаясь крепче.
— Я не знаю, Лу. Иногда я задаюсь вопросом, нужно ли мне быть жестче, перестать быть такой наивной. Может быть, тогда я не попала бы в такую переделку, как эта.
— Что? — Я отстраняюсь, крепко держа руки на ее плечах, когда смотрю ей в глаза. — Раз ты решила во что-то верить, значит, ты не крутая?
Она показывает на себя, ее нос морщится от отвращения.
— Я думаю, сейчас это довольно очевидно, не так ли?
Я качаю головой.
— Нет, я не думаю, что это вообще очевидно. Ты хочешь знать правду? — Она ничего не говорит, пристально глядя на меня. — Иногда я думаю, что такие люди, как ты, самые сильные из всех нас. Такой человек, который может найти красоту во всем. Который предпочитает верить в любовь, а не в ненависть. Который не просто надеется на счастливый конец, но и обладает всем необходимым, чтобы создать счастливый конец. Так легко злиться, ненавидеть, видеть худшее в ситуации. Но активно выбирать лучшее? Вот в чем вся смелость.
Когда я произношу эти слова, правда, которую они скрывают, звучит во мне с полной ясностью, мой разум стремится ухватиться за любую соломинку надежды, которую он может найти. Я ловлю себя на том, что смотрю на Клэр в новом свете, когда вспоминаю свою ситуацию с Энцо. Может быть, я смогу научиться у нее нескольким вещам.
Она долго молчит, на самом деле так долго, что я задаюсь вопросом, не сказала ли я что-то не то. Но затем ее губы начинают дрожать, и она притягивает меня к себе в самом крепком объятии, которое я когда-либо получала в своей жизни. Мои глаза расширяются, но я беру себя в руки и сжимаю ее в ответ. Мне следует серьезно подумать о том, чтобы заняться написанием открыток Hallmark.
Звон из ее кармана заставляет нас оторваться друг от друга. Она вытирает глаза и смущенно хихикает.
— Вот это штука — бодрит, да? Держу пари, ты не ожидала, что начнешь свой день таким образом.
Я пожимаю плечами, думая о том, как мне приходилось начинать свои дни в последнее время — приложив руку к сердцу, чтобы проверить, работает ли оно все еще.
— Могло быть и хуже.
Она хмурится, затем открывает рот, как будто собираясь что-то сказать, когда ее телефон звонит снова. На ее лице появляется гримаса, когда она читает сообщение.
— О-о-о.
— В чем дело? — Спросила я.
— О, просто Пол. Когда он пришел сегодня утром за своей зарплатой, я перехватила его, чтобы он мог накрыть стол, пока я сбегаю к тебе. Но, эм, я думаю, что он, возможно, просто немного под кайфом. Типа, даже больше, чем обычно.
Мои брови сходятся, когда я наклоняюсь, чтобы взглянуть на экран. Это картинка. На самом деле селфи. Пол за стойкой регистрации, склонившись над дохлой мухой. Его длинные волосы распущены, падают вокруг лица, и в его ошеломленных глазах стоят слезы, когда он указывает на насекомое.
Под изображением написано: Я не знаю, что случилось. Мы просто разговаривали. Клянусь, Клэр. Мы просто разговаривали.
Я не могу подавить смешок и качаю головой.
— Бедный парень.
Клэр хихикает вместе со мной.
— Да, думаю, мне лучше пойти помочь ему, пока там, внизу, не стало еще страннее.
— Хороший план.
Она быстро улыбается, в последний раз обнимая меня, затем спрыгивает с кровати и направляется к двери. Поворачивая ручку, она оглядывается на меня.
— Эй, Лу?
— Да?
— Ты тоже такой человек, ты знаешь. Из тех, у кого есть все необходимое, чтобы создать свой собственный счастливый конец.
Я смутно улыбаюсь, обдумывая эти слова, пока за ней закрывается дверь. Прижимая руку к сердцу, я прислушиваюсь к тишине, которая отвечает. Тяжелый якорь страха закручивается у меня в животе от неподвижности под моей ладонью.
Возможно, у меня не будет своего собственного счастливого конца в этой жизни. Но я думаю, что могла бы создать такой же для кого-то другого. Кого-то, кто заслуживает такого же честного шанса на счастье, на