– Возвращайтесь домой, господин бургомистр, господа советники, – решительно приказал я. – Вы больше ничем не можете помочь, оставьте это дело в руках Святого Официума.
– Как же так? – Изумился бургомистр и раскрыл рот. – Вы сами? Против нечистой силы? А если и с вами случится что-нибудь плохое?
Я усмехнулся.
– Мы, инквизиторы, господин Бромберг, являемся панцирем, который защищает мягкое тело, – объяснил я. – Какая из меня была бы броня, если бы я не отважился принять на себя удар дьявольского клинка?
Бургомистр встал и развёл руками.
– Благородный вы человек, благородный. – Мне показалось, что он собирается прижать меня к своей пышной бороде, поэтому я отступил на шаг, так что он только коснулся пальцами моих плеч.
– До свидания, господа. Бог даст, я скоро вернусь с хорошими новостями. Ах, да. – Я задержался ещё на минуту. – Прикажите хорошенько запереть Грольшиху. Только пусть её никто не трогает в моё отсутствие. Проследите за этим, будьте любезны.
Я вышел на главный двор ратуши. Озарённое заходящим солнцем небо медленно затягивали полосы серых облаков. Через час будет уже темно, а вечер и ночь не лучшее время, чтобы искать сорванца, который наверняка все улицы, закоулки, укрытия и тайники в окрестности знает как свои пять пальцев. Но только после того, как я найду ублюдка Грольшихи, я смогу продолжить расследование. Возможно, я не напоминал прекрасной Ариадны, но её способ добраться от нитки до клубка определённо был достоин подражания. Существовал способ, с помощью которого я мог выследить сына Марии. Для этого было достаточно иметь предмет, с которым парень был связан. Любимую игрушку, клочок ношеной одежды, ба, даже миску, из которой он обычно ест. Эта вещь была связана с владельцем невидимой нитью, и я, руководствуясь этой нитью, мог попытаться добраться до маленького Грольша. Однако ничто не даётся даром. Подобное предприятие связано с проникновением в иномирье, место, находящееся где-то в астральной сфере, скрытой от восприятия подавляющего большинства людей. И это, к сожалению, означало усилия, боль и огромный риск. Я обладал силой погружаться в магической транс сколько себя помнил. Но в нашей славной Академии меня научили, как этим трансом управлять, как его избежать и как защитить себя от опасностей иномирья, когда я решусь на столь опасное посещение. И меня неоднократно предупреждали, что если я буду злоупотреблять своей силой или позволю себе малейшую ошибку, то когда-нибудь я могу либо не вернуться из рискованного путешествия, либо, вернувшись, умру от шока или внутреннего кровотечения. Но имел ли я, однако, другой выход? Я мысленно вздохнул. Конечно, я мог подождать, пока парня поймают стражники или соседи. Это могло занять день или два, неделю или две недели. За это время таинственный колдун мог навредить многим людям. Ба, он мог даже начать охоту на меня самого, зная, что я стою за арестом Грольшихи. Я вздохнул ещё раз, на этот раз не только мысленно, потому что услышал свой вздох. Хорошо. Я отправлюсь в жилище Марии Грольш и осмотрю её вещи и вещи её сына. Возможно, в их комнате я найду что-то, что наведёт меня на след? Всё это время я надеялся, что обойдётся без использования экстраординарной способности, ибо до сих пор помнил страдания, сопровождающие меня во время последнего посещения иномирья. Боль невероятной силы, казалось, окружающая всё тело и текущая внутри него, словно стремительный поток огня. Это была боль, которая в каждый миг казалась невыносимой, казалось, достигала апогея, но в каждый следующий момент оказывалась стократ хуже, чем в предыдущий. Это было необычно, когда ты переживаешь мучения, не в силах себе представить, что они могут быть ещё сильнее, но, однако, приходит время (и приходит оно быстро!), которое доказывает тебе, что это неправда, что та сильнейшая боль – это лишь мелкое неудобство, а ужасающим пыткам ты будешь подвергнут именно сейчас.
Я вздрогнул, ибо одного воспоминания о последнем путешествии в иномирье хватило, чтобы вдоль моего позвоночника пробежала ледяная дрожь. И меня охватили тошнота и слабость, словно я слишком долго грел голову на июльском солнце. Ну, прекрасно, если таким образом я отреагировал на одну лишь мысль о посещении иномирья, интересно, как я смогу выдержать само это путешествие?
В вечерних сумерках доходный дом, в котором жила Грольшиха и её сынок, выглядел ещё хуже, чем во время моего первого визита. Это был действительно печальный, запущенный дом. Вокруг него носился запах гниющих отходов, а из тёмных сеней бил едкий, разъедающий ноздри запах застарелой мочи. Дверь, ведущая в квартиру Марии, оказалась, конечно, заперта, но я решил не переживать из-за этого небольшого неудобства. Хватило двух сильных пинков, чтобы ввалиться внутрь вместе с дверью. Ремней бы нарезать из такого плотника, пробормотал я, думая о ремесленнике, который продемонстрировал столь некачественную работу. А впрочем, зачем было особенно стараться в доме, с самого начала строившимся с расчётом, что он будет служить жильём беднейшим, низшего сорта жителям города? Хватало того, что благодаря милости городского совета у них была крыша над головой, и им не приходилось рыться в мусорных кучах, словно крысам или червям.
Сначала я поднял дверь и прислонил её к стене, загораживая вход, поскольку я не желал компании любопытных соседей. Потом я открыл ставни, во-первых, чтобы впустить в комнату остатки дневного света, а во-вторых, надеясь, что свежему воздуху удастся хоть немного разогнать и духоту, и вонь. Я подошёл к тюфяку, который, как я предполагал, служил постелью маленькому Грольшу. На матрасе лежало грязное, дырявое одеяло, а из-под него торчали стебли почерневшей соломы. Я отбросил одеяло ногой, ибо врождённая деликатность не позволяла мне взять в руки заросшее грязью сукно. Ба, я бы побрезговал сделать это, даже если бы у меня были перчатки на руках! Под одеялом я не нашёл ничего, кроме старых штанов, но между стеной и тюфяком я увидел кончики изношенных ботинок. Ха, это уже кое-что. Маленький Грольш, вероятно, обувал эти ботинки в церковь по воскресеньям, а может лишь по большим праздникам, в обычный будний день бегая по улицам босиком, как почти все бедные дети. Ботинки должны быть его сокровищем, и весьма ценным, если он спал вместе с ними. А значит существовала большая вероятность того, что в иномирье я увижу нить, соединяющую парня с его башмаками, и благодаря этому найду место, где он прячется. Однако существовала ещё одна опасность, скорее угроза, что путешествие в иномирье окажется лишь пустой тратой сил. Дело было в том, что после посещения иномирья я в течение длительного времени, чаще всего не менее нескольких часов, был полностью лишён сил и погружался в такой глубокий сон, что он мог даже показаться летаргическим. Не сменит ли парень за эти несколько часов своего укрытия? Не переберётся ли в другое место? Конечно, я отдавал себе отчёт в том факте, что я ищу оправдания, чтобы не предпринимать варварски-мучительную попытку. Но в то же время я знал, что эти оправдания не лишены правоты. Я присел на обшарпанный сундук и уставился на башмаки маленького Грольша. Попробовать или нет? А может всё же ограничиться обычными поисками? Распространить по городу весть о разыскиваемом парне? Это не иголка в стоге сена. Он должен что-то есть, должен передвигаться по улицам, рано или поздно кто-нибудь его заметит. А если бургомистр назначит награду за поимку парня, то многие жители Виттлиха воспылают искренним желанием отправиться на поиски. Что уж поделать, если так устроен мир, что закон ярче всего сияет в блеске золота.
И когда я сидел, погружённый в свои мысли, я внезапно услышал шаги в коридоре. Тихие шаги. Кто-то осторожно ставил ноги, но недостаточно осторожно, чтобы ухо инквизитора не уловило скрип старых досок. Кто-то приближался, пока, наконец, не встал под выбитой дверью. Я слышал учащённое дыхание этого человека, а затем до моих ушей донеслось приглушённое, но чрезвычайно мерзкое ругательство. Я сразу вспомнил слова Элизы Грюнн, которая упоминала о грязном языке маленького Грольша. Возможно ли, что мне действительно повезло, и рыба сама заплыла в сачок? Я бесшумно поднялся и сделал два шага, чтобы встать под стеной, в месте, не видимом человеку, переступающему порог.
Я затаил дыхание. Кто-то очень осторожно, стараясь соблюдать тишину, отодвинул на несколько дюймов дверь, затем я увидел, как в щель, образовавшуюся между дверью и стеной, проскользнула невысокая фигура. А ведь, похоже, мне действительно повезло! Кто мог таким образом посетить этот дом, как не разыскиваемый сын Марии? Зачем он пришёл? Может, он знал о медяках, спрятанных матерью? Или, быть может, (я аж мысленно захихикал) он явился, чтобы забрать ботинки? Я спокойно подождал, пока он войдёт внутрь, и ясно ощутил, что, обманутый тишиной и темнотой, царящими в комнате, он почувствовал себя в безопасности. Тогда я прыгнул. Он даже не успел вздрогнуть, когда я схватил его, рванул за руку и бросил его на тюфяк. Он был так ошеломлён, что только сжался в углу, но ничего другого он уже и не мог поделать, потому что я перекрывал ему единственный путь к бегству.
Маленький Грольш вовсе не выглядел как двенадцатилетний, если, конечно, ваш покорный слуга может что-то судить о возрасте детей. Во всяком случае, это был коренастый мальчик с лицом, напоминающим натёртую ногу, и с зачатками бороды, курчавившимися на подбородке и под носом. Честно говоря, я удивился, что Элиза Грюнн вообще позволила ему войти на территорию своей усадьбы, а не только приблизиться к ребёнку. Но кто знает, может быть, у него был прекрасный характер...
– Значит, ты выследил меня, мерзкая вонючка! – Зарычал он, словно разъярённый пёс.
Что ж, всё-таки у него не было прекрасного характера... Забавно, как недалеко падает яблоко от яблони. Я был удивлён, увидев в нём ярость, а не страх. Ну, насколько я знаю жизнь, страху он быстро научится. И он должен будет постараться, чтобы наука не стала слишком болезненной...
– Ты сын Марии, да? – Произнёс я мягким тоном. – Не хочешь повидаться с матерью?