Упаси Боже, подумал я, потому что это означало бы, что сперва мне пришлось бы трахнуть твою мать, что, в свою очередь, значило, что я напился бы до потери человеческого образа. Но надо признать, что мальчик позабавил меня неуклюжей попыткой снискать мою жалость и мою приязнь.
Я ласково ему улыбнулся и игриво погрозил пальцем.
– А ты шутник. – Я подошёл и протянул руки, как будто хотел распутать верёвки, стягивающие его запястья.
А потом свернул ему шею.
На следующий день я посетил бургомистра. Достойный отец города пировал в компании двух советников. Первый напоминал жирную собаку со свисающими щеками и толстыми, засаленными губами, а второй казался не чем иным, как скелетом, покрытым человеческой кожей. Однако, пожалуй, он выглядел так не из-за недоедания, предположил я, глядя на то, как много еды он положил себе на тарелку. Я сел за стол и коротко рассказал бургомистру и его товарищам о том, что произошло в Виттлихе. Моя история немного отклонялась от истины, потому что вину за все беды города я возложил на старую Грольшиху, которую я назвал «искусной в своём деле ведьмой, особенно любимой Сатаной». Я объяснил, что она наводила мощные чары, которыми она отнимала у людей свободу воли и могла руководить ими, как умелый кукольник марионетками. Затем я приказал освободить Роберта Пляйса, и на всякий случай выразил уверенность в том, что он не будет требовать от города компенсации за несправедливое заключение. По опыту я знал, что иногда городские суды предпочитали приговорить кого-то к смерти, вместо того, чтобы признать, что арестовали и допрашивали невиновного, поскольку это признание иногда могло быть связано с солидными компенсациями.
– Как это, мастер инквизитор, освободить? – Бургомистр вытаращил глаза, а его поглаживающие бороду руки приобрели такую скорость, что я подумал, что ещё немного и волосы начнут летать в воздухе.
– Святой Официум руководствуется принципом справедливости, – сказал я торжественным тоном. – А в этом случае справедливым будет освобождение от вины и наказания невиновного человека.
– Яростный гнев Господа! – Вскричал напоминающий собаку советник, и капельки слюны из его рта полетели во все стороны. – Какой он там, мерзавец проклятый, невиновный. Сам признался, даже пальцем не пришлось погрозить.
– Это правда, это правда. – Бургомистр схватил запальчивого товарища за локоть, но было видно, что если он и не согласен с ним, то только в том, каким способом он высказал своё мнение, а не в самом этом мнении. – Страшно выпускать человека, который виновен в столь гнусном преступлении...
– Да и шум может подняться, – добавил елейным голосом второй советник. – Горожане у нас спокойные, но если их допечь, то и бунт поднять готовы. А кто заплатит за ущерб? Кто вернёт почтенным мещанам жизнь, а их дочерям, жёнам и сёстрам добродетель?
– Это правда, это правда, – снова добавил бургомистр. – Поверьте мне, дорогой мастер: для всех будет лучше, если Пляйса осудят и казнят. Город у нас тихий. Богобоязненный. Но пятнадцать лет назад было у нас здесь... – он сплюнул зубы, – что-то вроде...
– Бунт, по-человечески говоря, – добавил толстый советник. – А дело было так, что один дворянин убил трёх знатных горожан. В тот же день его схватили, и все были уверены, что он будет осуждён на смерть, как и следовало бы. Потому что у нас, знаете, с незапамятных времён есть привилегия, которая даёт нам право судить тех, кто совершил преступление на территории нашего города.
– Хоть бы он оказался и принцем крови, – добавил Бромберг.
– Судьи, однако, освободили преступника, руководствуясь не милосердием, а жадностью, ибо мы знаем, что им до краёв наполнили золотом кошельки, – закончил за товарища тощий советник.
– Беспорядки продолжались три дня. – Бургомистр уставился прямо на меня тяжёлым взглядом, как будто я был в ответе за это восстание пятнадцатилетней давности. – Было сожжено несколько домов, одна церковь...
– Склады у реки...
– А несправедливые судьи? Что с ними? – Спросил я.
– Поймали их и повесили...
– Куда там, повесили. Хьюго на куски разорвали, а потом его дочь и жену изнасиловали так, что обе с ума сошли.
– И кто же, наконец, усмирил бунтовщиков?
– Мы призвали на помощь отряды его светлости Рупрехта, князя Миттлхейма.
– И помогли?
Бургомистр невесело рассмеялся.
– Помогли. Но их помощь стоила нам столько, что, кто знает, не лучше ли было бы подождать, пока бунт сам по себе не угаснет.
– А солдаты принца оказались хуже самих мятежников. – Толстый советник покачал головой. – Боже, убереги нас на будущее от подобных спасителей.
– Святая правда, – согласился с ним бургомистр. – Итак, вы понимаете сами, мастер, что, наученные горьким опытом, мы готовы дуть на воду, лишь бы только Виттлих не испытал подобной катастрофы.
– Кроме того, мы уже обещали, что на ярмарке в день Святого Андрея Отравителя мы готовим казнь. Из многих окрестных городов съедутся люди, чтобы не пропустить такую оказию. Если мы отменим зрелище, вы знаете, на какое посмешище мы выставим город? – Первый советник уставился на меня таким взглядом, будто хотел просверлить меня насквозь.
– Да и палачу задаток дали, – зашептал второй советник.
– Это правда, это правда. Мы выставим себя как на позор, так и на убытки...
– Большим позором будет убить невиновного, – сказал я. – А счет за такой поступок вам выпишет Бог на небесах. И бьюсь об заклад, что он будет больше, чем задаток палачу.
– Да какой он невиновный! Ну, если бы он был невиновен, клянусь вам, провалиться мне на месте, сам бы его из камеры выпустил. – Бургомистр на этот раз уже не поглаживал бороду, а стукнул себя кулаками в грудь.
– Я говорю, что он невиновен! – Я нахмурился и повысил голос, потому что глупое упрямство отцов города начинало меня злить.
– Дражайший мастер, – залепетал советник, напоминающий скелет, – а кого, извините, волнует, какова истина? Люди здесь ищут не истины, а возмездия, божьей справедливости и зрелища. И вы всё это у них задумали отнять во имя чего-то, чего они и не смогут понять, и не захотят согласиться с этим.
– Смилуйтесь. – Толстяк молитвенно сложил руки. – Вы ещё человек молодой, горячий, всё вам кажется простым. Чёрное чёрным, белое белым, не так ли? А это не так, мастер. Поверьте мне, ибо я стар: всё серое. Только одно серое больше, а другое серое меньше...
– Лучше помалкивайте, если собираетесь нести подобную чушь, – сказал я резко. – Я вас, господа, не спрашиваю, как поступить, но как инквизитор отдаю приказ освободить Роберта Пляйса и снять с него обвинения, – я понизил голос, а потом обвёл взглядом всех троих. – Надеюсь, вы отдаёте себе отчёт, сколь ужасное наказание грозит за воспрепятствование служителю Святого Официума?
– Мир! Мир между христианами! – Закричал бургомистр громким голосом.
– Дорогой мастер, – снова зашептал худой, – если бы дело касалось только нас, мы бы с радостью с вами согласились. Но ведь речь идёт не о нас, а обо всём городе. Вы освободите Пляйса, и тут же начнётся бунт. Как Бог свят, начнётся! Одних братьев госпожи Эсмеральды семеро, и вы даже не представляете, сколько они найдут сторонников!
– Это правда, это правда. – Бургомистр уцепился за край моего камзола. – Уступите, мастер Маддердин, уступите. Дайте крутиться колесу справедливости.
Достоинством бывалого воина является умение ясно понимать, когда нужно уступить противнику, чтобы затем было легче поймать его в ловушку. Я решил попробовать этот трюк.
– Ладно, господа, – сказал я. – Пляйс останется в тюрьме, как вы этого хотите. Но, – я поднял палец – вашей задачей будет рассказать всем, что он был околдован и использован против своей воли могущественной ведьмой, что вы нашли в нём вины не больше, чем в хлебном ноже, которым злодей ударил друга в сердце. Через неделю-другую горожане сами придут просить освободить Пляйса. А вы тогда любезно согласитесь...
Бургомистр и советники переглянулись.
– Ну что ж, – неуверенно произнёс Бромберг. – Может, это и выход... Но если никакая делегация не придёт просить за Плейса, то я...
– Это ваша забота, чтобы она пришла, – решительно прервал я его.
– Вот как... – Бургомистр значительно посмотрел на меня. – Я понимаю, о чём вы.
– Но зрелище придётся отменить, – вмешался толстый советник. – И перед соседями опозоримся.
– А зачем его отменять? Сожжёте ведьму вместо невинного человека. Это даже лучше...
– Куда там... Нищенка... Старая и страшная. Что это за зрелище? А здесь? Богатый дворянин! Есть разница, признайте сами, – советник по-прежнему не давал себя убедить в моей идее. – А никого другого виновного больше нет.
– Если вам не хватает виноватых, выберите кого-нибудь из невиновных, – рявкнул я, поскольку уже устал от этого разговора. – Однако от Пляйса держитесь подальше. Мы поняли друг друга?
На мгновение воцарилась тишина. Наконец, Бромберг жалобно вздохнул.
– Пусть будет по-вашему. – Я снова заметил, что он сильно сжимает локоть товарища, чтобы тот не вмешался в разговор. – Дайте нам неделю, и мы всё устроим.
Я надеялся, что они уступили искренне и не собираются устроить мне неприятный сюрприз. Они ведь должны были знать, что нельзя безнаказанно обманывать инквизиторов. Впрочем, это были люди, обременённые имуществом и семьями. Я полагал, что они не намерены рисковать всем из одного безрассудного желания настоять на своём.
– Прекрасно. Благодарю вас за оказанную помощь, господин бургомистр, господа советники. Искренне вам благодарен, – сказал я вежливо, стараясь, чтобы, упаси Бог, они не увидели в моих словах иронии.
– Это мы ваши должники, – ответил бургомистр, – помня, что вы спасли город от ужасных чар...
– О да, в наших сердцах, должники в наших сердцах, – быстро добавил худой советник, видимо, испугавшись, что слово «долг» я мог понять буквально.
Я кивнул им головой, дал знак бургомистру, чтобы он меня не провожал, и вышел. Из прихожей я ещё слышал, как они обсуждают, не приговорить ли вместе с Грольшихой и не сжечь двух пивоваров, которые забили городского стражника. Я скривился и с отвращением причмокнул. Какая бессмысленная жажда уничтожения направляла этих людей и как они боялись толпы, потакая её наихудшим инстинктам. Но это не моё дело. Совет может обвинить несчастных пивоваров в убийстве, и пока к обвинениям не присоединятся подозрения в колдовстве, это дело не будет интересовать Инквизитор