Прикосновение зла — страница 31 из 48

х строений, одно из которых, как я предполагал, было баней, поскольку из-за слегка приоткрытых дверей клубился пар.

– Видишь, Роберт, яблочки уже созрели, – сказала девушка, протягивая руку. – Возьмёшь парней, и в два счёта справитесь. Выкладывайте корзины соломой, ровно укладывайте и только будьте осторожны, – погрозила она ему пальцем, – чтобы яблоки не побили. Когда закончите, можете взять две корзины на здоровье.

– Как скажешь, матушка. – Разбойнику, несмотря на его искреннее желание, не удалось выказать энтузиазм.

– Я ничего тебе не скажу, Роберт. – Она явно расстроилась. – Если вы не хотите мне помочь, вы ничего не должны...

– Матушка, дорогая, мы хотим, очень хотим! – Воскликнул он. – Не бойся ничего, помни! Мы сделаем всё, что ты захочешь, не потому, что ты просишь, а потому, что мы так тебя любим!

– Роберт, мой дорогой! – Она обняла разбойника и поцеловала в лоб. – Я всегда знала, что ты хороший парень. Ну, приступайте к работе, а ты пришли мне Маленького Яся, мне нужно с ним поговорить.

Он явно забеспокоился.

– Только не будь с ним слишком сурова, матушка, – попросил он страдальческим тоном.

– А я когда-нибудь была с кем-то сурова? – Она покачала головой с явным сожалением. – Не бойся за своего Ясика. Всё хорошо закончится.

По выражению лица разбойника я видел, что он имел другое мнение на этот счёт. Но, видимо, он предпочёл оставить его при себе, потому что он развернулся на пятке и исчез во тьме. Потом мы услышали, как всё более сердито и нетерпеливо он призывает товарища.

– Идёмте, господин. – Она взяла меня за руку. – Ужин должен быть готов. Я вижу, что уже приготовили баню, так что, если хотите...

– Мечтаю о бане! – Искренне воскликнул я, ибо мысль о горячей воде после нескольких дней поездки была более чем приятна.

– Может, даже найдётся кто-то, кто вас хорошенько попарит. – Она лучезарно улыбнулась, и я не сомневался, кого она имеет в виду.

– Это никогда не повредит утомлённому страннику. – Я ответил улыбкой.

Мы вошли сначала в сени, а потом в большую светлую комнату. Полы в ней были застелены коврами, узорчатые ковры висели и на стенах. У меня нет намётанного глаза в оценивании материальных благ и определении стоимости предметов, но эти ковры казались дорогими.

– Вам нравятся ванны, господин? Я знала доктора, который говорил, что вода – это смерть. И что христианам достаточно единственной ванны в жизни – крещения.

Я рассмеялся, поскольку я и сам сталкивался с подобными теориями, и, насколько я знал, они вовсе не были редкостью. Ну, впрочем, достаточно было на улицах любого города понюхать сограждан, чтобы убедиться, что забота о гигиене не является занятием, которому они посвящали бы чрезмерно много времени и внимания. Конечно, не все жители нашей Империи были вонючками, одетыми в никогда не стиранные лохмотья, изобилующие всеми видами паразитов. Наряду со старыми теориями, гласящими, что чистое тело должно затмить грязь души, я уже слышал новые, утверждающие, что чистая душа может жить только в чистом теле. И, хотя обе концепции я считал бессмысленными, но из практических соображений, безусловно, предпочитал вторую. Впрочем, у меня не было чрезмерных требований. Я лишь желал, чтобы мои соседи не смердели, словно вымазанные падалью, и я бы почувствовал разницу между раздеванием девушки и заплывом по сточной канаве. Вот такие скромные желания...

– Пусть себе болтают, что хотят. – Я махнул рукой. – Я знаю, что приятно, когда человек пахнет водой, солнцем и цветами, а не воняет, как дохлая собака. Но многим людям, которых я знаю, столь омерзительный запах вовсе не мешает.

– Сейчас вы воняете, как потная лошадь. – Она громко рассмеялась. – Но это ведь обычное дело, когда возвращаешься из поездки. Но ваша одежда довольно чистая, и по вашему дыханию я чувствую, что вы жуёте корень солодки...

– А вы жуёте мяту! – Парировал я.

– Если бы я захотела поцеловать вас, – она смело посмотрела мне в глаза, – то я хотела бы, чтобы вы запомнили этот поцелуй.

– Надеюсь, прекрасная госпожа, что это будет один из многих поцелуев, которые я запомню.

Я взял её тонкую руку.

– Ну-ну, лишь бы вам только не наскучило. – Фыркнула она, но не отняла руку, а, наоборот, слегка сжала мою.

Я хотел прижать девушку к себе, но она вывернулась, юрко, как ящерица.

– Кыш, кыш! – воскликнула она. – Сначала идите в баню. Потом мы поужинаем, а потом, может быть, я позволю вам, – её глаза заблестели, – показать мне, какой вы славный юноша.

Тем не менее, я не сразу добрался до бани, потому что в тот момент, когда я собирался выйти из комнаты, мы услышали стук в дверь. А потом в них появился Маленький Ясик. Сейчас, в ярко освещённом помещении, он выглядел ещё большее и ещё опаснее, чем в темноте. Можно было на самом деле подумать, что медведь-оборотень спустился с гор и застрял в людском обличии. Но разбойник стоял, опустив голову, а его сложенные на коленях пальцы были стиснуты так сильно, и он так громко ими хрустел, что я подумал, что он точно через минуту их себе переломает.

Дорота села в кресло и долго смотрела на прибывшего мужчину. Чем дольше длился этот молчаливый осмотр, тем больше разбойник нервничал. Он ссутулился, покраснел и вздыхал как кузнечные мехи.

– Знаешь, Ясик, о чём я хочу с тобой поговорить? – Хозяйка наконец сжалилась над его мучениями.

Широкоплечий разбойник тревожно поморщился.

– Не знаю, матушка, – сказал он жалобно, и не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что он нагло врёт.

– А мою Касю, наверное, знаешь, а?

– Касю? – Мужчина явно старался придать своему грубому лицу удивлённое выражение.

– Да. Касю. Видимо, ты много ей наобещал, чтобы она пошла с тобой на сеновал...

– На сеновал? – Разбойник так широко открыл глаза, что я мог бы присягнуть, что сейчас он поклянётся всем святым, что не знает, что такое сеновал и для чего он нужен.

– Ты её обрюхатил, Ясик. Девушка плачет ночи напролёт. Аж сердце кровью обливается, когда её слышу.

– Вас это печалит, матушка? – Я бы поклялся, что на лице разбойника отразился ужас.

– А кого бы это не опечалило!? – Она посмотрела на него со злостью. – Такая хорошая девочка. И уберёт. И приготовит. Весёлая. Работящая. А бёдра такие широкие, что будет тебе что ни год детей рожать.

Жалость брала, когда я смотрел на Маленького Ясика и на его физиономию. Я был уверен, что мысль о появлении каждый год новых детей вызывала в нём глубокий страх.

– Матушка, дорогая, я выпил лишнего, и, так уж сложилось с вашей Каськой, что мы, может, и побарахтались на сене, но ни я ничего ей не обещал, ни она мне...

– Ясик! – Резко прервала она его. – Ты мог бы держать свою палку в штанах, а теперь, когда бедняжка потеряла девичью честь...

– Что-что? – Ясик так удивился, что, не колеблясь, прервал хозяйку на полуслове.

– Ты же был у неё первым... – Она посмотрела на него широко открытыми глазами.

– Я? Первым? Матушка любимая! Не первым, не пятым и не пятнадцатым! – Он ударил себя в грудь тяжёлыми кулаками, чтобы придать веса своим словам. – Да, наверное, и не пятидесятым, – добавил он ещё, но настолько тихо, что, наверное, его услышал только я.

Дорота недовольно нахмурилась, потом пожала плечами.

– Что ж, я не знала, что бедная девушка настолько заблудшая. Впрочем, неважно, какой ты по счёту, важно, что у тебя будет ребёнок. Ну, сейчас, сейчас, поговорите обо всём при мне... Касенька! – Закричала она.

На её зов в комнату вошла та самая Касенька. Ну, учитывая внешний вид, её скорее надо было называть Кахой, Кахной или Катериной, а не мягким именем Касенька, которое сулило вид нежного, чувствительного, откровенно эфирного существа. Мне по неизвестной причине имя Катерина рисовало образ черноволосой красавицы с алебастровым лицом, длинными ногами и полной грудью. Между тем, любовница Маленького Яся превосходила меня ростом как минимум на голову, руки у неё были как у профессионального борца, лицо как буханка свежевыпеченного хлеба, и шла она так тяжело, будто вместо ног у неё были приделаны гранитные колонны. Волосы на её голове напоминали лён, вытрепанный до светло-коричневого цвета. При всём этом она, возможно, даже не была уродливой, но если бы добавить ей волосы на подбородке и сгладить грудь, то она легко могла бы сойти за разбойника, а не служанку. Тогда она была бы так похожа на Ясика, что ой-ой-ой...

– Ясичек мой, Ясичек! – Воскликнула она голосом, звучащим как бронзовый рог, призывающий на битву.

Она подбежала к мужчине и сжала его в нежных объятиях. Маленький Ясик застонал и покраснел так, будто кровь вот-вот брызнет изо всех пор.

– Ну-ну, Касенька. – Дорота, видимо, поняла то же, что и я, а именно, что если позволить этим объятиям продлиться чуть дольше, разбойник выйдет из них со сломанными рёбрами. – Хватит, садись, деточка. – Она указала девушке на табурет у противоположной стены.

Касенька подчинилась на удивление послушно, но отошла задом наперёд, уставившись на Ясика счастливым взглядом. Под её ногами прогибались доски, а обувь была такого размера, что, казалось, мы оба с Ясиком могли бы сесть в один такой башмак и плыть на нём, как на лодке. Касенька послала парню горячий поцелуй, завершившийся чмоканьем. Когда она села, табурет болезненно застонал, а его ножки заметно разъехались. Дорота подошла к Касеньке, наклонилась и начала что-то шептать ей в ухо. Ха, значит, это мысль не о появлении детей, а о зачатии этих детей с пришедшей девушкой так напугала разбойника. Ну что ж, неудивительно, ибо если моя спутница могла считаться красавицей, то красоту Касеньки оценил бы только человек, сверх меры жаждавший женских прелестей. Может, схимник, покинувший келью после долгих лет одиночества?

– Зачем же ты её трахнул, братец? – Я не смог удержаться от вопроса, но задал его шёпотом.

– Знаете, темно было, да и водки выпил. Много выпил. – Он вздохнул, словно сердце рвалось у него из груди. – И она не казалась тогда такой отвратительной. Зато когда я увидел это утром... – Он аж вздрогнул.