– Этого я не отрицаю. Интересно только, почему отказались от соблюдения обычая, о котором мы говорим. Между нами говоря: разумного обычая.
– Честно говоря, я думаю, что дело, – Тур поморщился, – неясное, запутанное, неправдоподобное, и даже слишком постыдное в своей неопределённости, чтобы претендовать на чью-либо помощь в его расследовании.
– Хо-хо-хо. – Я покачал головой. – Постыдное в своей неопределённости... Но не настолько, однако, неясное и запутанное, чтобы отказаться от направления двух инквизиторов, не так ли?
– Ты хочешь нас допросить? – Лицо Игнатия покраснело, уж не знаю, из-за нервозности и гнева или из-за того, что он смешивал водку с вином.
– Упаси Боже! – Я поднял руки оборонительным жестом. – Как бы я посмел? Я лишь веду непринуждённый товарищеский разговор о методах, используемых в разных отделениях Святого Официума.
Игнатий опрокинул бокал водки, запил бокалом вина, но всё это время не спускал с меня сурового взгляда.
– Да, да, – лениво поддержал меня Теодор Тур. – Сидим себе, беспечно общаемся... Кстати, скажи мне, будь любезен, как, находясь здесь, как ты сам нам сказал, инкогнито, ты объяснишь местным приятельскую беседу с инквизиторами?
– Я купец. Купец говорит со всеми. С псарём, палачом, инквизитором. – Я широко улыбнулся, и Тур ответил мне такой же широкой улыбкой.
– Что такое? – Внезапно вспылил Уйм, но он уже не был в состоянии сконцентрировать взгляд на моём лице, поэтому опустил голову и что-то забормотал сам себе.
– Любит выпить, хотя и не должен, – вздохнул Тур. – Однако уверяю тебя, когда он трезв, это муж великого сердца, с разумом быстрым, как горный ручей.
– Жаль, что он так ловко умеет ставить на нём дамбы, – отозвался я.
– Если бы вы читали воспоминания святого Иеронима, вы бы знали, что даже этот избранный Богом человек постоянно каялся в своей неумеренности.
– Я согласен, Теодор. Только обрати внимание, что святой Иероним жалел, что не может отказаться от чашечки супа из лебеды, и даже не вспоминал о вине и водке.
– Невоздержанность есть невоздержанность. – Теодор пожал плечами. – Хотя лучше жалеть, что ешь ветчину, чем жалеть, что ешь сорняки, не так ли? Потому что жалость в обоих случаях одинакова, но в первом из них, по крайней мере, во рту останется лучший вкус.
Надо признать, что Теодор Тур оказался человеком с интересным образом мышления, и весьма остроумным. Поэтому я решил без дальнейших проволочек перейти к делу.
– Чьё поручение вы выполняете? – Спросил я мягко. – Кроме вашего отдела Инквизиториума? Кого так интересует это дело? Или, вернее, эти... мощи?
Уйм резко поднял голову и переглянулся с Туром. Теодор кивнул, словно позволяя товарищу говорить от их общего имени. Уйм быстро выпил свою любимую винно-водочную смесь, после чего заговорил на удивление трезво:
– Мы получали информацию об этой странной местности, но, признаюсь, мы не придавали ей особого значения... На самом деле, не придавали никакого значения, потому что слышали и не такие сказки.
– Именно, – поддакнул Тур. – Но когда мы говорили о деле, у нас как раз гостил местный граф, человек с пылким воображением и огромным богатством...
– А такие совпадения бывают... прибыльными.
– Именно. Он уговорил нас, чтобы мы официально занялись этим делом, и пообещал, что с избытком покроет все расходы. Взамен он хочет получить наш отчёт.
– Только отчёт? – Я поднял брови. – Ах, ну да, – догадался я. – А в случае удовлетворяющего его отчёта наступил бы черед торговли, не так ли?
Уйм улыбнулся уголками губ.
– Может, да, может, нет. Если бы реликвия и вправду нашлась...
– ...вы продали бы её графу, – закончил я.
– Там ей было бы лучше, чем здесь, – пожал плечами Тур. – Жаль было бы оставлять в этом диком краю останки великого святого.
– Вы действительно в это верите? – Я посмотрел инквизитору прямо в лицо. – Вы верите, что где-то здесь лежит утерянная реликвия, которая оказывает столь сильное воздействие на округу?
– Здесь речь не идёт о вере, – на этот раз заговорил Уйм. – Мы опирались на факты, а факты таковы, что в определённом районе недалеко от Херцеля люди живут лучше других...
– Нет, дорогой товарищ, – перебил я его. – Факты таковы, что ходят слухи о том, что есть такие деревни, где живут лучше. Слухи, – ещё раз повторил я с нажимом. – И только.
– Ты ошибаешься, Мордимер, – сказал Тур.
– Может, я ошибаюсь, а может, и нет. И у тебя нет доказательств ни того, ни другого.
– Ну что ж, останемся каждый при своём мнении, – ответил он вежливо.
Только теперь я понял, что существует огромная вероятность, что мои братья инквизиторы знают больше, чем хотят сказать.
– Кто-то из вас это умеет? Бродить по иномирью? Вы там увидели... реликвию?
Тур долго помолчал.
– Ты задаёшь странные вопросы, Мордимер, и из них я заключаю, что либо ты сам умеешь перемещаться по этой проклятой земле, либо находишься в близком знакомстве с тем, кто это делает.
Я ничем не дал понять, что его догадки верны.
– Мы этого не умеем, хотя я встречал инквизиторов, которые даже в иномирье могут нести факел нашей веры...
Безусловно, Теодор Тур не знал, о чём говорит. Если бы у него было представление о том, как выглядит и насколько опасно иномирье, он бы никогда не бредил о том, чтобы нести туда факел веры. Величайшим достижением посещения иномирья было безопасное возвращение оттуда с требуемой информацией. Безопасное это такое, после которого человек мог встать через несколько часов, а уже через несколько дней переставал блевать от одной мысли о боли, которую он испытал во время путешествия.
– ...в этом случае, однако, мы имели дело с молитвенным трансом одного из наших братьев. Его указания привели нас в район Херцеля.
– Вот как. – Я не собирался подвергать сомнению достоверность такого транса, потому что понимал, что местные инквизиторы сделали всё, чтобы исключить вероятность помешательства или одержимости.
– Он сказал, что священный источник счастья горит здесь, как извергающийся вулкан.
– И он упоминал о Святом Иоахиме? О его останках?
– Это уже как два плюс два, – сказал Уйм, – где всегда выходит четыре.
– Или, по крайней мере, что-то около четырёх, – пробормотал я.
– Тебя не убеждает эта теория? Ты не веришь в силу святых реликвий?
– Честно, Теодор? Не очень. Или, по крайней мере, не в силу тех, которые лежат где-то захороненные в земле, и никто не знает об их существовании. Я верю в силу реликвий, которые являются объектом веры, на которые возлагается упование...
– Итак, ты полагаешь, что не божественная сила проявляется в реликвиях, а они просто являются зеркалом веры общества? – Уйм прищурил глаза.
– Спаси, Теодор, не то твой напарник сейчас меня сожжёт, – подмигнул я Туру, но тот сохранил серьёзную мину. – Однако я отвечу на твой вопрос. – Я обратил взгляд на Игнатия. – Я считаю, что божественная сила даёт реликвиям способность быть зеркалом веры. И, насколько я знаю, доктрина склоняется именно к этой версии, хотя и выраженной немного более сложным языком. – Говоря о сложности, я не грешил против правды, поскольку трактат о происхождении силы реликвий насчитывал около тысячи страниц. И это было настолько сложное чтение, что я в основном ограничился разглядыванием прекрасных иллюстраций.
– Вы оба правы, – резюмировал Тур. – Если реликвия уже является зеркалом, она сияет, и вы можете увидеть упомянутое сияние. А кто поручится, что это сияние не выражается в даровании району удачи? Может, эти несчастные останки, зарытые где-то в глухом месте, требуют, чтобы кто-то выкопал их и отдал им должное? И тогда... представляете, как они тогда засияют?
И сколько золота мы возьмём за них с графа, мысленно дополнил я высказывание коллеги-инквизитора.
– Что вы собираетесь делать? Как вы будете искать?
– Сказать ему? – Тур посмотрел на Уйма, и я видел, что ему не терпится похвастаться.
– Нет, – твёрдо ответил Уйм. – Он уже узнал местность лучше нас. Кто знает, если ты ему скажешь о нашем методе, не догадается ли он, где искать.
– Правда. – Теодор кивнул головой. – Прости, Мордимер. Видишь, я был прав насчёт Игнатия: ум быстрый, как горный поток. Когда мы уже выкопаем реликвию, я не премину рассказать тебе об использованном способе, но сейчас... – он развёл руками, – профессиональная тайна.
– Именно, – обрадовался Уйм. – Давайте выпьем за это!
Мне нравятся женские украшения. Эти блестящие, разноцветные безделушки, которых так много в шкатулках и шкатулочках как знатных дам, так и горожанок или крестьянок побогаче. Броши, кольца, булавки, диадемы, пуговицы, серьги, а также гребни, щётки, зеркальца. Когда Дорота вышла из комнаты, чтобы дать кое-какие распоряжения слугам, я сел за её секретер (да, да, у неё был секретер с большим хрустальным зеркалом, стоивший, вероятно, целое состояние) и начал разглядывать вынутые из шкатулки драгоценности. Дорота, как я думал, не совсем понимала ценность предметов. Так что рубиновое ожерелье, украшенное бриллиантами, соседствовало с медной цепочкой с надетым на неё причудливо изогнутым жёлудем. Браслет, искрящийся от сапфиров, лежал рядом со скромным оловянным крестиком. А представительное рубиновое кольцо накрывала плетёнка из дешёвого необработанного горного хрусталя. Я взял это кольцо в руки и пригляделся к нему на свету.
– Красивое, правда? – Услышал я.
Каким образом девушка открыла дверь и подошла прямо к самому моему креслу так, что я этого не услышал?! Боже, это я потерял слух или она проявляла хитрость лисицы? В любом случае, я был рад, что сижу у секретера голый, как новорождённый, потому что мне стало стыдно при одной мысли о том, что она может заподозрить, что я хочу её ограбить. А так, по крайней мере, всё было ясно. Даже не знаю, где бы я мог спрятать украденное.
– Невероятно красивое, – честно ответил я.
На камне был выгравирован щит, разделённый на четыре части, стало быть, это украшение принадлежало когда-то какому-то мужу благородного происхождения. Я осмотрел кольцо ещё внимательнее, и тогда на внутренней стороне кольца увидел надпись: «Domini Canus».