и не поддаваться эмоциям, поэтому у меня только дрогнули руки.
– Вы… здесь, – прошептал Роберт.
Я встал на колени рядом с ним. Достал нож и разрезал рубаху на его груди. Две раны от удара вилами были ровными и чистыми, но неприятными. Чудо, что ему не пробили сердце, но, со всей уверенностью, были проколоты лёгкие. Только Богу известно, почему этот человек до сих пор не умер. Хотя его жизнь, без сомненья, уже не затянется надолго.
– Кто это сделал? Кто вас так разорил? Где Дорота?
– Пить, – прохрипел он.
Я не знал, не убьёт ли его жидкость в том состоянии, в котором он находился, но решил, что следует оказать умирающему последнее (или одно из последних) одолжение. Тем более что если бы я отказал ему в воде, то наш разговор был бы сосредоточен на его желании, а не на вопросах, которые меня занимали. Посему я вытащил бурдюк, открыл и осторожно наклонил ко рту Роберта. Затем оторвал кусок рубашки парня (моя ещё могла мне на что-то сгодиться, его уже нет), намочил эту тряпку и осторожно обтёр ею лицо умирающего.
– Лучше? – Спросил я.
– Как-нибудь выкарабкаюсь, а? – При каждом слове из ран от вил вытекала ярко-красная свежая кровь.
– Конечно, брат, – кивнул я со всей серьёзностью. – Теперь рассказывай, что случилось.
Умирающий человек, как правило, не слишком приятный собеседник, но благодаря деликатности, точности задаваемых вопросов, а также умению не допускать отклонения от темы, мне удалось восстановить события, которые имели место после моего ухода из окрестностей Херцеля. В начале, дня через два после моего исчезновения, Дорота, возможно, и не была в восторге, но она смеялась, что каждому мужчине нужно немного свободы. Она говорила: «Проголодается и вернётся», не обязательно подразумевая при этом приём пищи.
Эберхард разослал людей по окрестным деревням и городкам, приказав всем выглядывать человека с моей внешностью. Со дня на день Дорота становилась всё более злой и всё больше и больше плакала, пока, наконец, на третий день Маленький Ясик не сжалился над ней и не рассказал, что я вернусь, когда прощусь с умирающим батюшкой (оказалось, что вопреки моим прогнозам он мог очень долго хранить тайну). Тогда она поняла, что я вообще не собираюсь возвращаться, потому что знала правду и знала, что у меня не только нет отца, но я никогда его даже не знал. И тогда начались истерики, стоны и плач, от которых ничего не помогало. И чем больше Доротка впадала в отчаяние, тем больше, казалось, это отчаяние разделяла сама природа.
Выпал снег и молниеносно ударили заморозки (в середине сентября!), град выбил окрестные поля, а люди начали страдать от ранее невиданной болезни, которая проявлялась красными, жутко зудящими коростами по всему телу. Ко всему этому добавились другие несчастья. Стадо коров по неизвестным причинам взбесилось и затоптало молодого пастушка, двое маленьких детей утонули в спокойном ручье, а известная добродетелью женщина, чей муж уже год работал на другом конце империи, родила близнецов, хотя все клялись, что ещё несколько дней назад её живот был плоским, как доска. Люди не только начинали гневно смотреть один на другого, но и, прежде всего, начали гневно смотреть в сторону двора Дороты, потому что повсюду распространилась новость о том, что это моя недавняя хозяйка мстит другим за свои обиды. И, наконец, кто-то выкрикнул во весь голос это волшебное слово: «ведьма!». А когда крикнул один, подхватил второй, услышал третий и поддержал четвёртый. И так и пошло до того момента, когда толпа, вооружённая вилами, цепами и факелами, оказалась у дома Дороты.
Это всё, что Роберт мог рассказать мне перед смертью. Ещё он добавил, что понятия не имеет, где сама Доротка, поскольку она успела убежать в лес. Но он также сказал, что я не должен беспокоиться о её жизни, потому что девушка знает окружающие леса лучше всех оленей вместе взятых и может двигаться бесшумно, как паук. Что ж, и то хорошо. Далее Роберт успел меня попросить, чтобы я похоронил его на лесной поляне, под дубом, и с любимым луком в правой руке. Я торжественно пообещал ему это, ибо умирающего не следовало огорчать отказом, но и не думал сдержать это обещание. Беспокойство о мёртвых в то время как живым может понадобиться моя помощь казалось по меньшей мере странным. Дорота могла прекрасно знать окрестные леса, но, как ни взгляни, она была изгнанной и потерянной девушкой. И чем скорее я её найду, тем больше шансов спасти ей жизнь и вывезти её из этого опасного района. Ибо, повторю ещё раз: насколько мне известно, она не имела никакого отношения к счастью или несчастью окружающих жителей.
В этой девушке я не обнаружил ни крупицы магии, ни реакции на какие-либо ритуалы, направленные на выявление демонов. Конечно, она могла быть столь могущественным существом, что ускользала от моего понимания дел, но разве позволила бы она тогда разрушить свой дом и убить своих близких разгневанной толпе? Как ведьма или демон, она могла не заботиться о жизни своих слуг, но не позволила бы причинить им вред по чисто амбициозным причинам. Она считала бы их своей собственностью, а нападение на эту собственность воспринимала бы как нападение на саму себя. Впрочем, в этом не было ничего нечеловеческого. Я бы сказал, что большинство дворян или феодалов имело точно такое же представление о собственности и имуществе, да и ваш покорный слуга не любил, когда кто-то пытался распоряжаться его вещами.
Так выглядело то, что я знал. Но сердце и непогрешимый инквизиторский инстинкт (я не раз уже мог понять, что иногда он превышает знания, опыт и логические рассуждения) подсказывали мне, что всё не так просто. Слишком много было совпадений между настроением Дороты и судьбой окрестного населения. Она не была ведьмой, но могла иметь «хороший глаз», как святые нашей Церкви. Разве у нас не было свидетельств о том, что святой появлялся в пустынной местности, бил посохом по скале, а потом из скалы начинал бить источник кристально чистой воды? И мало ли было заявлений о том, как кто-нибудь из святых в благодарность за гостеприимство делал так, что у крестьян вырастала пшеница, как тополь, а во дворе бегали свиньи, большие, как коровы? Важной во всём этом была одна проблема: святые получали свою силу только благодаря Господу Богу (или Ангелам, но Ангелы черпали силу от Господа, так что это одно и то же). Не благодаря силам природы, их собственной силе или прочтению каких-то специальных заклинаний. Что нет, то нет! Сила святых проистекает только из их чистой веры в Господа и уверенности, с которой они отдавали Ему свои души, сердца и тела. Могли ли способности Дороты опираться на подобную основу? Даровал ли, в таком случае, её силы Господь? Хм, что ж, ходили слухи, что святые нашей Церкви не всегда вели отшельническую жизнь, и некоторые очень ценили мирские наслаждения (до поры, ясное дело), но в этом случае мы видели пример девушки, творящей чудеса, и в то же время, что и говорить, нескромной...
Ха, это были не те вопросы, о которых в данный момент должен был беспокоиться ваш покорный слуга. Пусть богословы изучают, кто, когда и почему может творить чудеса. Я всего лишь простой инквизитор, и ум у меня как лезвие испанского меча: острый, но не способный изгибаться в сто разных сторон ста разными способами. Сейчас моя задача – найти Дороту. И этому я должен посвятить все силы. Тем более что время бежит неумолимо...
Я уже кое-что выяснил о лесах в окрестностях Херцеля и знал, что они обширны, обманчивы и опасны. В них легко было заблудиться, и ещё легче, попав в глухие заросли деревьев или кустарников, выбраться на краю непроходимого ущелья или оказаться над крутым руслом ручья. Короче говоря, человек, не знающий окрестностей, целыми днями кружил бы здесь, не зная даже, что если нарисовать маршрут, которым он идёт, тот напомнил бы след, оставленный шатающимся пьяницей. Дорота, хотя она и выросла в этих горах, могла и не знать окрестности так же хорошо, как местные разбойники, но она, безусловно, знала достаточно, чтобы спрятаться, где она хотела, и не заблудиться. Каким же образом я мог найти девушку? Если бы у неё была любимая собака, которая привела бы меня к ней, радостным лаем указывая на пещеру или дупло, в котором она пряталась! Но у неё не было любимой собаки, и даже если была, теперь её обугленные останки лежали в развалинах, бывших до недавнего времени домом. Я сел под деревом и задумался. Где я мог найти помощь? У кого? Все друзья Доротки, люди, которые, возможно, знали её любимые места, были уже мертвы. Кроме Мушки, но тот вернётся через два-три дня, а я не мог ждать так долго. И тогда я вспомнил о цепочке! О тонкой серебряной цепочке с медальоном, которую она подарила мне вместе с кольцом святого Иоахима. «Возьми это, потому что это по-настоящему моё», – сказала она. А раз это было по-настоящему её, то предмет был связан с Доротой особого рода связью. Перенесясь в иномирье, я найду эту связь и, пройдя по её следу, доберусь до места, где скрывается девушка. Оставалось только ответить себе на вопрос: что я сделал тогда с серебряной безделушкой? Я был голый, так что я оставил её на секретере. Кольцо тоже. Они лежали рядом друг с другом. Потом через кольцо я продел ремешок и для безопасности повесил себе на шею. Он смирно висел там до сих пор. А что я сделал с цепочкой? Что с цепочкой, меч Господень?! Я оставил её на секретере... Да, теперь я вспомнил. Я повесил кольцо на шею, а незаметная цепочка с медальоном осталась между рамкой зеркала и стеной. Однако я не довольствовался объяснениями моей памяти. Для собственного спокойствия я начал обыскивать одежду: брюки, рубашку, кафтан... И вот...
И вот во внутреннем кармане кафтана я ощутил хрупкие, тонкие звенья! Когда я вытащил цепочку на свет, чуть не поцеловал её от радости. Теперь мне только нужно было найти укромное место, где я мог бы спокойно отдаться трансу перехода в иномирье. Уединённое, потому что, во-первых, трансформация, которой я подвергался, могла вызвать ужас у случайного наблюдателя, во-вторых, в течение нескольких часов после сеанса я был слаб, как новорождённый котёнок, и даже ребёнок без проблем забил бы меня насмерть кулачками. Не говоря уже о том, что мной может заинтересовать