– Не так, как раньше, – правдиво ответил я, поскольку лгать ей не имело ни малейшего смысла.
– Жаль. Я любила тебя.
Какое-то время она продолжала смотреть на кроны деревьев над моей головой, потом опустила глаза. Я был поражён и, признаюсь, слегка напуган тем, что не смог выдержать её взгляда. Но я не находил в этом взгляде ничего зловещего, в нём не было угрозы или предзнаменования кошмара. Это был чистый, спокойный взгляд существа, столь далёкого от меня, что, казалось, нас разделяет пропасть куда большая, чем та, что разделяла меня и красных муравьёв.
– Что теперь будет? – Осмелился спросить я.
– Я позволила себе слишком долгий сон. Радость ничегонеделания, пребывания в летаргии в этой человеческой оболочке. В этой и в предыдущих. На протяжении стольких веков. Теперь... – она лучезарно улыбнулась, – теперь я проснулась.
– И что ты собираешься делать... проснувшись?
– Ты боишься? Да, ты боишься, – ответила она сама себе. – Не волнуйся, я не собираюсь существовать в этом мире. Он отвратителен. А вы ещё отвратительнее, с вашей ужасающей верой в насилие, желанием отнимать жизни. А я забочусь о жизни. Обо всём живом.
– Разве забота о сорняках не вредит цветам? И разве, заботясь о волках, ты не причиняешь вред оленям? – Вообще-то, я мог бы не вступать в подобные дискуссии с демоном, но я высказал эти предложения раньше, чем успел прикусить язык.
– Природа жестока, – согласилась она со мной. – Но вы смерть и жестокость превратили во что-то вроде дегенеративного искусства. Впрочем, – она махнула рукой, как знатная дама, отпускающая плохо работающего слугу, – я не собираюсь с тобой об этом говорить. У меня есть для тебя другое задание. Задание, которое ты выполнишь или проигнорируешь. По собственной воле.
Я знал, что он смотрит на меня, но хотя, Бог свидетель, я старался изо всех сил, я не смог поднять глаза и взглянуть на неё.
– Помни, однако, – продолжила она, – что каждое наше действие вызывает последствия. Иногда очень отдалённые во времени. Но всегда.
– Говори, госпожа, пожалуйста. – Слова «госпожа» и «пожалуйста» мои губы, казалось, произнесли помимо моей воли.
– Попробуй спасти местность, которую она любила. Я думаю, она была бы рада видеть, что не всё было разбазарено.
Я уже заметил, что демоница говорит о Дороте «она». Как видно, она всё больше теряла чувство связи с девушкой, в теле которой спала.
– Это не в моей власти, – сказал я честно. – Боюсь, что это не в чьей-либо власти, кроме власти Бога. Если ты считаешь себя богиней, так сотвори чудо, – добавил я, и сам подумал, что так дерзко говорить с кем-то гораздо сильнее меня может быть вредно для моего здоровья.
Она рассмеялась, и этот смех тоже звучал иначе, чем радостный, тёплый смех Дороты. Не то, чтобы он не был прекрасен, он был, но казался нечеловеческим.
– Боги редко творят чудеса, Мордимер, – бросила она легкомысленно. – Они, скорее, пытаются так управлять событиями, чтобы создавать необычные совпадения вероятностей. Постарайся, и посмотрим, что получится из твоих усилий. Прощай, инквизитор. Кто знает, может, когда-нибудь наши дороги снова пересекутся.
– Ты хочешь уйти? В иномирье? Я ещё не слышал о демоне, который вернулся бы туда по своей воле.
– Любопытство... Ты боишься меня и хочешь, чтобы я ушла, но не можешь удержаться, чтобы не приобрести хотя бы крошек и обрывков знаний. Это мне всегда нравилось в людях. Это неугомонное любопытство. То, которое заставляет открыть дверь, хотя за ней видно только тьму, и слышен только глухой шум.
Последнее предложение она произнесла так, что, стыдно признаться, но я уселся на землю. Не знаю, от страха ли. Просто ноги сами подломились подо мной, когда я услышал новое звучание её голоса.
– Я ухожу вовсе не в иномирье, как вы его называете, – сказала она уже своим обычным, вежливым и звонким тоном. – Ваш мир для меня лишь одна из комнат дворца, а место, которое ты называешь иномирьем – коридор, из которого ведут входы во все эти комнаты. Существа, которых вы называете демонами, толкутся в коридоре, и иногда им удаётся, лишь с помощью извне, проникнуть в одну из комнат. Я же прохожу там, где хочу пройти.
Демоны широко известны своим хвастовством, поэтому я не собирался придавать особого значения откровениям этой демоницы, хотя то, что она сказала, было, несомненно, интересно.
– Зачем задавать вопросы, если не собираешься верить в ответ? – спросила она. – Прощай, Мордимер.
– Прости, – сказал я неожиданно для самого себя.
Она кивнула так, словно ожидала, что я это скажу. Впрочем, возможно, именно так и было?
– Если сможешь, сделай что-нибудь для них, – сказала она. – Сделай для них то, чего хотела бы Дорота. Что-то, чтобы она могла тобой гордиться.
Я кивнул, хотя, в конце концов, инквизитору не должно было быть дела, гордилась бы им или нет деревенская девушка, которой он оказал честь, трахнув её разок-другой. Тем более что эта девушка уже была мертва...
И тогда демоница исчезла. Не развеялась туманом, не прошла через магические врата, не растаяла в воздухе, как привидение, а просто исчезла. Так быстро, что если бы я лишь на мгновение смежил веки, я бы не увидел этого исчезновения. Я, конечно, знал, что демоны не появляются и не исчезают, как этого хотели бы завзятые сказочники, то есть с треском, блеском и в парах вонючего серного дыма. Да, некоторые демоны именно так и делали, но не по необходимости, а потому, что подобное поведение от них ожидалось. Признаюсь, однако, что никогда в нашей преславной Академии не учили и не рассказывали о демоне, который исчезал бы в мгновение ока, без какого-либо жеста или заклинания. Удивила меня ещё одна вещь: демоница ничего от меня не просила и ничего от меня не ожидала, кроме туманно выраженного желания, которое я мог исполнить или нет. И, наконец, в-третьих: самой страшной перспективой для любого демона было возвращение в иномирье. Все адские монстры, будь то самые зловещие или принадлежащие к более мягким видам, защищают себя от возвращения в свою вселенную всеми руками и ногами, пастями и когтями, и что у них ещё есть. Между тем, демоница, с которой я только что столкнулся, казалось, исчезла из нашего мира без какого-либо принуждения, совершенно добровольно. Если только она действительно исчезла. Может быть, она лишь переместилась в пространстве, но всё ещё оставалась в нашем измерении? Эта мысль беспокоила меня, потому что это означало, что демоница может посетить вашего покорного слугу. И какими бы ни были побуждения к этому посещению, я предпочёл бы избежать подобной встречи.
Однако пока мне оставалось закончить то, что начал. Я снова взялся за ветку, вырыл глубокую яму, после чего положил в неё тело Дороты. Я не мог удержаться, чтобы не поцеловать её на прощанье прямо в губы. Они были столь удивительно тёплыми, что я заколебался. Может, она жива? – подумал я. Может, демон, покидая это тело, вернул ему при этом жизнь? Я приложил ухо к груди Дороты, затем прикоснулся пальцами к шее и, наконец, поднёс ухо к её рту. Нет, я ничего не почувствовал. Ни малейшего колебания, ни малейшего следа дыхания. Я положил тело в яму и накрыл его свежими еловыми ветками, потому что не хотел засыпать землёй лицо и тело этой девушки. Я знал, что теперь это просто мясо, как мёртвая собака или лиса. Ничего не значащие останки, которые скоро сгинут, источенные червями. Этот труп не был важен, ведь душа человека давно вознеслась к алтарю Господню. Но мёртвое лицо Дороты всё ещё выглядело таким невинным и трогательным, что я не мог заставить себя замарать его влажной после дождя землёй. Еловые ветки, ярко-зелёные и душистые, показались мне гораздо лучшим саваном. Позже уже эти ветки я присыпал землёй, а потом затащил на недавно выкопанную могилу несколько тяжёлых веток, чтобы усложнить задачу падальщикам, если они попытаются выкопать тело. И только после всего этого я установил на могиле наскоро сколоченный крест. Я прочёл перед ним молитву, прося Господа принять эту девушку к своему сиянию и не наказывать слишком строго за шалости, совершенные с юношей, перед чьей привлекательностью она не имела сил устоять.
Я знал, что произойдёт, если Инквизиториум в лице Теодора Тура и Игнатия Уйма узнает о характере и причинах событий, произошедших в Херцеле. Оба немедленно начнут расследование, вызовут инквизиторов из других городов и свернут горы в поисках воображаемых колдунов и их приспешников. Они не поверят мне на слово, да и почему они должны верить в спонтанность явления, которому мы все были свидетелями. Я уже даже не говорю о том, чтобы рассказать подробности разговора с Доротой, ибо если бы я придал огласке этот разговор, от этой местности, скорее всего, не осталось бы камня на камне. Да и на вашего покорного слугу, вероятно, начали бы смотреть с подозрением, как на того, кто забавлялся в постели с воплощением одной из Старых Богинь, как она хотела бы себя называть, или могучим суккубом, как называли бы это инквизиторы. Кто знает, не зародится ли в каком-то опасно разгорячённом уме идея подвергнуть инквизитора, который так долго и так интенсивно общался с демоном, чуть более тщательному изучению. А это, как вы, наверное, догадались, любезные мои, не было бы милой беседой за сладким вином с глазированными пряничками. Независимо от того, чем закончились бы подобные исследования, я мог быть уверен в одном: моя инквизиторская карьера или вообще бы закончилось, или, в лучшем случае, встала на месте, словно застрявший в болоте воз. И не было бы в этой юдоли слёз силы, которая могла бы этот воз вытащить. Так что вы понимаете, что я хотел избежать подобного развития событий, ибо всё ещё осмеливался судить, что моим призванием было стать полезным инструментом в руках Господа. И, думая «инструмент», я имел в виду отточенный меч из испанской стали, а не лопату.
План, который я хотел реализовать, уже приобрёл в моей голове вполне реальные формы, теперь его надо было только воплотить. Первым шагом должна была стать беседа с нашим сотрудником.