– Давай-давай, всё будет хорошо. Ну, подъём!
– Давай. – Елена медленно встала, подала Кире пакеты, и они начали упаковывать продукты.
Глава 7
Днём пошёл снег, город карусельно кружился в волшебстве предновогоднего дня. Взбудораженные люди куда-то спешили, покупали последние подарки, недостающие продукты, в магазинах выстроились очереди, город утонул в пробках и заторах.
С Васьки на Ладожскую добирались на «Лексусе», в который всё поместилось. Глеб безжалостно отпилил несколько нижних веток у красавицы-ёлки и взял с собой для «атмосферы», а Кира прихватила серебристый «дождик» и несколько игрушек. Притихшая кошка сидела в пластиковой переноске, испуганно озираясь вокруг.
Напряжение понемногу отпускало. По дороге Глеб рассказывал какие-то весёлые истории из жизни начинающего бизнесмена, кем был когда-то давно, и Кира заливисто хохотала. Елена невольно улыбалась, заражаясь всеобщим весельем. Он старался. И она видела, что он старается. И видела, что Кира видит, что он старается. И помогает ему. От этого на душе теплело. Елена ощущала, как постепенно расправляются плечи и как комок, то и дело подкатывающий к горлу, исчезает. Было странно возвращаться домой, но своему дому она была рада.
В её доме не было паркета, печных изразцов, чуланов, старинных столовых приборов и ёлочных игрушек, но здесь не было и того высокого потолка с лепниной, который она совсем не хотела вспоминать.
Ёлочные лапы украсили и поставили в вазу, а под неё уместили немногочисленные подарки. Оливье выложили в красивую салатницу, торт отправили до поры – в холодильник. Кира где-то раздобыла неработающую длинную гирлянду с мелкими фонариками, Глеб её починил и повесил на стену. Глашка боязливо забралась под диван.
– Настоящий Новый год! – Кира держала паяльник за ручку. – Он уже остыл? Можно класть обратно?
Глеб потрогал:
– Ага. Да, хороший был год. А следующий будет ещё лучше.
– В следующем году у меня родится сын. – Кира не спешила уходить.
– Уже известно, что мальчик? – удивился Глеб.
– Пока нет, но я так чувствую. – Она пошла в коридор, увидела Елену, стоящую на кухне. – Мам, может, съедим что-нибудь, я страшно голодная.
– Еды полно, – Кира повысила голос, – Глеб, ты как насчёт поесть?
– Очень хорошо! – крикнул он из комнаты, встал, подошёл на кухню. – И вообще предлагаю сесть за стол, будем смотреть «Иронию судьбы», объедаться оливье и провожать этот замечательный год.
– Гм… так рановато ещё. – Елена посмотрела на часы, на которых было только восемь вечера.
– Для оливье рано не бывает! – убедительно сказал Глеб.
Под бой курантов писали желания на крохотных бумажках, сжигали их, бросали в бокал с шампанским и с апельсиновым соком – и выпивали. Кто-то где-то когда-то пообещал, что так загаданные желания сбудутся. И все в это поверили. И каждый загадал примерно одно и то же – остаться вместе: теми, кем они так отчаянно пытались стать друг для друга – семьёй.
– Всё будет хорошо.
– За последний день ты сказал эту фразу раз сто. – Елена улыбнулась.
– И скажу ещё столько же, пока ты в это не поверишь.
Они стояли возле окна и смотрели во двор, в котором почти беспрерывно взрывались петарды и кричали пьяные весёлые люди, поздравляя друг друга с Новым годом. Были съедены оливье и селёдка под шубой, выпито шампанское. Новый год с шумом входил в настоящее, подтверждая незыблемость и неумолимость времени.
Елена и Кира получили в подарок сделанные Глебом украшения: Елена ажурное кольцо розового золота, Кира – кулон с опалом на тонкой цепочке.
Кира заснула. Она впервые оказалась дома после того, как вышла из больницы, и теперь уютно свернулась калачиком в своей постели – несмотря на грохот за окном. Елену тоже клонило в сон.
– Я не знаю, что будет дальше, – она отстранилась, посмотрев на него, – ты для моей дочери номинально – дядя. Мне даже выговорить такое странно. И я не знаю, стоит ли ей это говорить. И ты, пожалуйста, молчи, пока я не приму окончательного решения.
– Не буду, но я не против такой племянницы. – Глеб покосился на кровать. – Может, присядем? Или приляжем? Или… моё место на диване в гостиной?
– В гостиной-гостиной, – Елена с хитрецой смерила его взглядом, – ладно уж, так и быть, пущу тебя в кровать.
– Премного благодарен. – Он отвесил ей шутливый поклон и тут же плюхнулся на покрывало.
Задумался и сказал уже более серьёзно:
– Никто не знает, что будет дальше, в том числе между нами, но… так или иначе Кира – мой единственный кровный родственник, который остался, не считая десятой воды на киселе – в виде троюродных сестёр с детьми. И если это признать, то именно Кире достанутся в наследство все блага семьи Вересовых.
– В каком смысле? – Елена посмотрела недоумевающе.
– В прямом, – кивнул Глеб, – я не безумно состоятельный человек, но и не нищеброд, Лен. Та квартира на Васильевском с печкой – полностью моя, как и мастерская, как и небольшой ювелирный бизнес, как и родительская дача. Не пойми неправильно, я планирую ещё жить и жить, но тем не менее в случае моей своевременной или безвременной кончины всё это унаследует твоя дочь. Если ты признаешь её моей племянницей.
– Во дела! – Елена опешила. – Я об этом не думала.
– А я подумал, – спокойно ответил он, – так что ты имей это в виду. Девочке необязательно рассказывать всё, ей можно рассказать только ту часть правды, которую ты сочтёшь нужной.
Он говорил разумные вещи, был спокойным и уверенным.
– Мне нужно подумать, – Елена тоже легла на кровать, – это всё слишком неожиданно.
– Думай, – легко согласился он, повернувшись, – но повторю: я – не он!
Они лежали друг напротив друга. Глеб медленно коснулся её лица, светлых стриженых волос, щеки.
– Всё будет хорошо. – Он придвинулся ближе.
Что-то внутри неё оттолкнулось от дна и всплыло, вырываясь на волю. Из глаз закапали слёзы. Она не понимала, что с ней происходит, потому что не плакала очень давно и уже забыла, как это бывает. С глухими рыданиями она уткнулась ему в грудь и плакала, плакала, избывая ту черноту, что теснилась внутри долгие годы.
Он молча гладил её по голове, пока она не затихла в его объятиях.
Его объятия крепкие, как всегда. Он держит меня за плечи, пока мы идём встречать его невесту. Я внутренне улыбаюсь тому, что он идёт рядом и не знает, что вот тут, у меня на груди, которую он так боготворит, лежит его смерть.
Нужно выбрать правильный момент. Всё зависит только от правильного момента.
– Ты же помнишь, мамочка, если тебе станет нехорошо, у меня всегда с собой лекарство.
Мерзкая тварь! Он говорит мне это каждый раз, постоянно, всегда… чтобы я, не дай бог, не забыла!
– Да, конечно, милый, не стоит беспокоиться, я помню. Я же веду себя хорошо. Ты доволен?
– Ты у меня умница, – он останавливается, гладит меня по отросшим волосам и целует в щёку, – самая лучшая мама на свете!
«Вот и пребывай в этой иллюзии, подонок!» Может быть, сейчас? Нет. Он слишком близко, у меня не будет пространства на замах.
Улыбчивая Маша здоровается, кивает. Приносит продукты, что-то говорит. Идём на кухню. Я достаю длинный нож, беру разделочную доску…
Может быть, сейчас? Я успею достать маленький ножик, он не заметит его, если делать всё медленно. Нет, не получится, он будет начеку, если я оставлю овощи и подойду к нему, и остановит меня раньше, чем я успею что-то сделать.
Нож должен быть у меня в руке, а он – находиться рядом, чтобы я могла дотянуться до горла, но не вплотную. Или всё-таки бедро? Нет, он в джинсах, они слишком плотные.
Маша щебечет, не умолкая, и мне нужно что-то отвечать этой глупой девке.
Жарко. Почему-то сегодня очень жарко… Я чувствую, как сердце колотится о рёбра, и кажется, что он может услышать.
– Знаете, Светлана, я тут нашла новый рецепт, – Маша радостно машет ножом, зажатым в руке, – если в овощной салат с авокадо добавить клубнику и кешью, то получится очень вкусно. А мы как раз всё привезли!
«Я не Светлана!»
– Замечательно! – Я чувствую, как маленький ножичек, спрятанный в лифчике, сползает вниз, касаясь лезвием кожи.
Мне хочется запихнуть ей эти кешью в рот, чтобы она заткнулась, но я послушно режу клубнику тонкими ломтиками.
Может быть, сейчас? Мы идём на веранду, он как раз на нужном расстоянии. Сердце выстукивает причудливый ритм, жар стекает по позвоночнику в ладони.
Я несу салатницу и могу бросить ему в лицо, выхватить нож… Ну, давай!
Рядом радостная Маша несёт бутылку вина и корзиночку с хлебом. Я могу выхватить у неё бутылку, оглушить его, а потом… но я иду дальше.
Маленький дворик залит розовым закатным светом. На круглом столе скатерть, плетёная ваза с фруктами. Настоящие тарелки, ножи и вилки. Мне всё это кажется удивительно красивым. Когда он успевает менять антураж? Куда уносит мой железный стул с наручником?
Мы ставим на стол салат, хлеб, неизменные оливки, которые он так любит, вино и сыр. Бокалы. Со стороны мы похожи на счастливое семейство.
Может быть, за столом? Он расслабится, нальёт ей вина, скорее всего, и мне… И это придаст храбрости…
А если не получится? Я зажмуриваюсь – не думай, не думай, не думай… Я стараюсь не думать о тех, кого оставила там, за этим двориком с весёлой лужайкой, о моих близких.
Если я буду думать о них, то сойду с ума, а если я не буду, то не выживу.
Он мне это сказал ещё в самом начале – мои близкие тоже окажутся здесь, если я буду плохо себя вести. Он их не убьёт, не покалечит, а заберёт так же, как забрал когда-то меня.
– О чём задумалась? – Его голос возвращает меня в реальность.
Мы рассаживаемся за столом, Маша ближе к нему, то и дело касаясь его плеча или руки. Он проникается всеобщим благодушием и наливает мне немного вина. На этот раз красного.