Сил оказывается мало, я стараюсь не думать и не обращать внимания на мелькающие темные круги перед глазами.
Нет, только не сейчас, ты просто НЕ можешь потерять сознание. Ещё немного, давай ещё. Уже почти.
Кровать балансирует, но не подаётся.
Ещё! Липкий пот катится по спине, сердце колотится пойманной рыбой. Я выбиваюсь из сил.
Ну, давай же, чёрт возьми!
Ж-ж-жах!
С лязгом и грохотом кровать падает на левый бок, совсем близко от второй, на которой лежит Маша.
А-а-а-а!
Треск. Боль. БОЛЬ! Кипяток в висках, в глазах.
Мне кажется, что меня облили горячей смолой. Под веками сиренево и ярко. Тошнота подкатывает к горлу.
Замри. Дыши. Глотай. Ещё… раз, два…
Темнее, темнее… холоднее… Просто боль. Пережить. Ты переживёшь. Открывай глаза.
Лежу на боку – надо мной нависающий край кровати, наручник, наманикюренные грязные пальцы Маши. И кольцо, посверкивающее бриллиантом.
Удар пришёлся на запястье, плечо и скулу, другая рука дёрнулась, и наручник прорезал кожу.
Больше всего болит запястье, наверное, я его сломала, но борт кровати даже не погнулся, и наручник прикреплён накрепко.
В таком положении находиться невозможно, но обратно не перевернуться, если только попробовать перекатиться на живот, но тогда кровать окажется лежащей на мне.
Где-то сверху звук. Скрип… Кашель… что? Кто это?
Поднимаю глаза и вижу, как нависающая Машина кровать дёргается. Это она? Жива?! Звук рвоты, кашель, всхлип… Её тошнит, но она не просыпается? Кажется, она захлёбывается. Ч-чёрт!
– Во-ло-дя! – кричу изо всех сил. – По-о-моги… Помоги!
Я подползаю ближе к Машиной кровати, чтобы ухватиться за неё. Ну, давай же, давай!
Время становится невероятно плотным и ломким, как грифель. Я подтягиваюсь и хватаюсь за ножку кровати. Маша хрипит. Если я приподнимусь ещё, то смогу взяться за борт и опрокинуть кровать.
– Держись! – ору я ей. – Держись ты!
В глазах темнеет, голова полнится больным звоном. Выдох… Я извиваюсь, пытаясь согнуться, хватаю её за пальцы вместе с бортом и дёргаю так сильно, как могу.
Кровать падает на меня, я пытаюсь увернуться, закрыться… Инстинктивно зажмуриваюсь. Чувствую удар по голове, край её наручника попадает в бровь, рассекая её. Скрежет колёсиков по полу, брызги её рвоты – вонь новой волной ударяет в меня, и я сдерживаю позывы тошноты.
Теперь Маша висит в наручниках и кандалах на боку, как я, наши лица близко друг к другу, она разлепляет ресницы и болтает головой, её взгляд больной и мутный.
Зачем я её спасла?
Её слипшиеся волосы свисают серыми нитками, в ней не узнать ту девушку, которая стояла недавно на залитой солнцем лужайке, обнимая своего жениха.
Она стонет, кашляет, отплёвывается. Смотрит на меня, морщится.
– К-как? Ч-что?
Её трясёт, она сухо шевелит потрескавшимися губами, что-то спрашивая. Но я не отвечаю – я устала, очень устала. Чувствую, как кровь из рассечённой брови густыми каплями стекает по лбу, на нос, капает на пол. Меня мутит от боли, жажды и усталости. Я вот-вот потеряю сознание. А она всё что-то шепчет, шепчет…
– Заткнись, – говорю я, – заткнись.
Она не умолкает.
Голова кружится, перед глазами чернеет, уже не различаю её шёпот, всё скручивается жгутом в один долгий звук, мир сужается, становится плоским и… исчезает.
Исчезнуть из кабинета, телепортироваться на берег моря – это единственное, чего ей хотелось сейчас.
– Вера, узнайте, пожалуйста, придёт ли наконец кто-нибудь чинить этот проклятый кондиционер.
– Хорошо, Елена Васильевна. – Медсестра встала и вышла за дверь.
Июнь плавил асфальт небывалой жарой. Елена сняла с себя всё, что только можно было снять, не роняя приличий. Врачебный халат всё-таки имеет свои плюсы. Но всё равно было жарко.
Через открытое окно она посмотрела в знойный недвижимый воздух – увидела скучный больничный двор и взяла в руки смартфон:
– Ну что, ребёнок, ты как там?
Кира дохаживала последние недели беременности и невероятно страдала от отёчности.
– Похожа на глобус, – вяло ответила она.
– Глеб сегодня вентилятор привезёт.
– Мам, можно я на Ваську поеду и останусь ночевать? Там не так жарко.
Это правда – старый каменный дом хранил прохладу, и в его стенах дышалось легче.
– Хорошо, только возьми с собой родильную сумку на всякий случай и звони, пожалуйста, регулярно. У тебя ключи есть?
– Я позвоню Глебу, он заскочит из мастерской и мне откроет, – кажется, она уже всё продумала, – может быть, ты тоже приедешь после работы? Не понимаю, почему ты так не любишь эту квартиру? По-моему, там гораздо прикольнее, чем у нас. И печка есть.
– Ну да, печка сейчас – это актуально, – Елена ушла от прямого ответа, – хорошо, сегодня приеду.
– Здорово! – Дочерний голос повеселел.
– Ладно. И не забывай звонить!
– Слушаюсь и повинуюсь. – Кира отключилась.
Елена встала и налила себе воды – работать не хотелось совершенно. Две операции были назначены на завтра, сегодня она осмотрела всех вновь прибывших пациенток, распределила врачей, поругалась со старшей медсестрой, конструктивно пообщалась с анестезиологами и теперь просто ожидала, когда рабочий день закончится, лениво перебирая операционные отчёты врачей своего отделения. Верочка как ушла за недосягаемым ремонтником, так и пропала.
Пиликнул телефон, оповещая об СМС, – Елена улыбнулась, Кира, наверное, позвонила Глебу, и тот написал ей. «Елена Васильевна, умоляю, помогите!»
Вадим Лотов.
Она села, выпрямилась. Чёрт! Что там случилось? Как и обещал, он не тревожил её назойливыми сообщениями, просто время от времени коротко напоминал о себе.
«Здравствуйте, Вадим Григорьевич, что случилось?»
«Мама, – коротко ответил он. И следом: – Можно позвонить?»
«Минут через пятнадцать», – ответила она. Ей эти пятнадцать минут нужны были для того, чтобы выдохнуть, собраться и подготовиться к разговору. Она пыталась вспомнить, сколько времени назад выписалась его мать. Выходило, что месяцев восемь, как раз когда Кира сообщила о беременности. Что там могло случиться? Метастазы? С чего бы? Новый рак? Так она должна была наблюдаться по месту жительства – отловили бы уже давно. Так, может, сейчас и отловили? Догадка догоняла догадку…
Ровно через пятнадцать минут раздался звонок:
– Спасибо, что согласились со мной поговорить. У мамы снова онкология. Елена Васильевна, как же так? Как так могло получиться? Я же, мы же…
Было слышно, как он расстроен и волнуется, и Елене стало ужасно жаль его.
– Погодите, давайте по порядку. – Елена налила себе ещё воды.
– Мы пошли в поликлинику, сказали, прогноз неблагоприятный, взяли все анализы. – Он запнулся…
– Когда будут результаты? – задала она резонный вопрос.
– На следующей неделе. Елена Васильевна, пожалуйста, возьмите маму к себе. – Он стушевался. Видно было, что этот человек не привык просить и чувствует себя крайне неловко. – Любые деньги… я… я готов.
– Ну, что вы, какие деньги, конечно, я вас возьму, но сначала нужны результаты. Как она себя чувствует?
В кабинет вошла Верочка, увидела, что врач говорит по телефону, и молча поставила вентиляторы. Один ей на стол, второй – себе.
– Старается бодриться, как всегда, но что уж тут… – Голос у него был хрипловатый, невнятный.
– Не волнуйтесь вы так, может быть, там ничего совсем уж страшного. Вам нужно успокоиться. Вы нужны своей маме. Да и она у вас боец. – Елена сочувствовала. – Я вам сейчас отправлю электронку, как будет всё готово, пришлите мне.
– Хорошо, – легко согласился он, – спасибо вам!
– Пока не за что, – отозвалась она.
– За то, что вы удивительно отзывчивый человек.
– Передавайте привет маме.
– Обязательно. – Он положил трубку.
– Елена Васильевна, можно спросить? – подала голос Верочка. – А это случайно…
– Вадим Лотов, всеобщий любимец, – доктор отошла от окна, – драма у них, у матери опять рак обнаружили.
– Ого! – присвистнула медсестра. – Бедный парень, за что ему? А так бывает?
– Чего только не бывает, – доктор воткнула вилку от вентилятора в розетку, – у меня однажды была пациентка, которую я оперировала трижды. И с тремя разными видами рака. У людей бывает предрасположенность. А кто-то просто рождается под несчастливой звездой.
– Похоже, у этой Лотовой тоже звезда несчастливая. – Медсестра включила вентилятор и направила на себя.
– Да, похоже. Анализы будут через неделю, он мне позвонит, тогда и посмотрим, что там и как. Вера, скажите, а эти крошечные вентиляторы теперь вместо кондиционера? – Елена указала на небольшой моторчик.
– Ремонтник сегодня уже ушёл, – Верочка пожала плечами, – его коллега сказал, что он должен какую-то деталь заказать, придёт через неделю.
– Отлично! Просто прекрасно! – разозлилась доктор. – Значит, неделю мы будем вариться в этой духоте!
Душно, воздуха не хватает, я вижу, что она лежит напротив, но уже не прикованная к кровати. Пытаюсь сфокусироваться одним глазом – второй открыть не могу – ресницы ссохлись в крови, натёкшей из рассечённой брови.
Я шевелю пальцами ног, чувствую, пальцами рук – стон… мой стон. Сиплый и незнакомый. Обе руки болят. Левая сильнее – распухла, и фаланги не шевелятся, скорее всего, сломала запястье, когда падала вместе с кроватью.
Но я без наручников! Впрочем, нет, чувствую один браслет на ноге, но это уже привычно. Моя кровать так и лежит рядом со мной на боку, как и Машина. Значит, он приходил? На её ноге такой же браслет, как у меня, только без мягкой ткани – к ней он более безжалостен.
– Спасибо, сыночек, – шепчу я, отыскивая глазами камеру, – спасибо, милый.
Жажда царапает меня изнутри когтями, в голове звенит медный колокол. Медленно переворачиваюсь на живот, левая лодыжка тоже распухла и болит, стараюсь не обращать внимания. Подтягиваю колени – цепь юрким ужом тянется за мной. Оглядываюсь вокруг – до проёма с ванной и туалетом совсем недалеко, ползу. Колени дрожат, руки дрожат. Медленно, так медленно… устаю, останавливаюсь, чтобы отдышаться. Ползу снова, ощущая себя комом переваливающихся заскорузлых тряпок.