– Не волнуйся, милый, всё хорошо, – сладко говорю я, мне деваться некуда.
Скорее всего, я её просто убью, но если не рискну, то она умрёт наверняка.
Я смотрю на собственное запястье – на нём болтается красная ленточка. Пару раз я её срывала, и каждый раз он меня за это жестоко наказывал. Сейчас я уже и не пытаюсь.
– Это символ нашего единства, мама, – любовно говорит он, каждый раз потрагивая ленту, – нашу связь никому разорвать не под силу.
И я всегда отвечаю именно то, что он от меня ждёт:
– Это символ нашего единства, сыночек. Нашу связь никому разорвать не под силу.
Я старалась, как могла, делая всё медленно и аккуратно. Сейчас мне хочется хотя бы прислониться к стене: спина болит от долгого стояния, руки – от забытого напряжения. Жарко, клейкие струйки пота стекают по вискам, от подмышек по бокам и спине. Я облизываю пересохшие губы.
– Ну, как она? – Он заботливо заглядывает мне через плечо. – Мамочка, какая же ты у меня умница!
Мне хочется отпихнуть его, но я не могу.
– Спасибо, милый.
– Ты вылечила мою жену! Я знал, что в тебе не ошибся!
– Ещё рано говорить, – устало моргаю, – можно остаться с ней?
Я знаю, что он ответит, но, может быть, всё-таки…
– Её нужно наблюдать, я тебе обещаю, мы обе будем молчать, ты ведь будешь видеть. Сыночек, прошу тебя, я же сделала всё, как ты сказал… пожалуйста.
– Ш-ш-ш-ш, – он прикладывает свой палец к моим губам, – тихо-тихо, мамочка, не волнуйся, ты у меня просто золото, тебе нужно отдохнуть! Давай я провожу тебя в комнату, не переживай, Маша скоро поправится, теперь я в этом точно уверен! А то представляешь, если она умрёт, мне придётся жениться на другой – ужас! Даже представить себе не могу!
«Чтоб ты сдох, тварь!»
– Да, ужас! – прикрываю глаза.
Я безумно устала, но эта усталость светлая. Адреналиновое напряжение схлынуло, и сейчас мне кажется, что ещё чуть-чуть, и я рассыплюсь, будто песчаная скульптура на ветру.
– Пойдём. – Он берёт меня за плечи.
Делаю пару шагов, оборачиваюсь, глядя на девушку, лежащую на массажном столе, заляпанном кровью.
Она уже в сознании, но сонная и вялая – слава богу, действует анестетик. Её руки и ноги всё ещё привязаны.
– Мне так приятно, что ты волнуешься о ней, – он крепче стискивает моё плечо, – но я позабочусь о своей жене, мамочка, не стоит переживать. Ты же веришь, что я смогу позаботиться о ней?
– Конечно, верю, дорогой.
Я отворачиваюсь, и мы идём через гостиную к проклятой, непримечательной двери, за которой моя тюрьма.
Спустившись, он уходит не сразу, кружит вокруг меня, бросая короткие жадные взгляды.
– Так хочется успокоиться и тебя успокоить, родная, дай мне, дай… Дай немно-о-о-жко. – Он начинает ворковать.
И я сажусь и расстёгиваю пуговицы кофты, а потом и рубахи, оголяя грудь:
– Иди ко мне, мой маленький.
Меня едва не тошнит.
Пока он сосёт, я отстраняюсь от себя и думаю о Маше. Это оказался аппендикс – и это хорошо. Плохо, что он надорвался и в полость попали гнойные массы. Я, конечно, промыла, но… Она молодая и сильная, должна выкарабкаться. Первый день после операции самый важный, второй меньше, но тоже… И третий.
Он откуда-то достал почти всё, что нужно. Я даже думать не хочу, как и откуда.
Я благодарна этой девочке – она вернула мне себя. Трясясь и обливаясь потом, держа в руках холодные инструменты, я одновременно была спокойна и сосредоточенна, вспомнив себя и своё место.
Кто мы есть? Что нас определяет? Мы то, во что мы верим. И то, что делаем. Стоя у старого массажного стола, я не столько вспомнила, сколько снова ощутила, где, как и кем я была в своём прошлом – там, у другого стола, настоящего операционного. Я врач, хирург, и я люблю своё место.
То, что внутри, что почти расплавилось и расползлось на лоскуты, снова обрело цельность, опять став мной. Тьма вокруг меня рассеялась, потому что внутри поселился свет.
Он насытился и ласково целует меня в губы, мягко, почти невинно, я вздрагиваю от неожиданности, слишком отключившись от собственного тела.
– Мамочка моя, – гладит по волосам, – мама, мама… Как же я люблю тебя, родная. Как же люблю.
Он трогает ленту на запястье – на его руке точно такая же. Он счастлив, он ликует… А его жена, которая ему совсем не жена, лежит одна, привязанная к массажному столу с зашитым животом в холодной комнате.
И когда я думаю об этом, злость волнами поднимается изнутри, я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не вцепиться ногтями ему в лицо, меня передёргивает.
Глава 15
Передёрнув затвор, Глеб посмотрел в прицел:
– Так?
– Почти… да, похоже, ты действительно никогда не держал оружия в руках. – Полностью седой, но моложавый мужчина пристально посмотрел на Глеба.
– Я это сразу сказал, – Глеб ничуть не смутился, – мне нужно научиться стрелять. И делать это хорошо. А тебя, кстати, как зовут? Я…
– Нет-нет, – быстро отмахнулся седой, – имя твоё мне ни к чему. Да и моё – тебе. Если очень надо, то Пётр или Павел будет в самый раз.
Он едва заметно хохотнул. Да уж… хорош Господень привратник. С пистолетом вместо ключей.
– Тогда обойдёмся без имени. – Глеб шутку не поддержал, но седой не обиделся.
– Я так понимаю, вряд ли ты собираешься охотиться из «ТТ» на дичь? – Мужчина поднял бровь.
– Это имеет значение? – холодно спросил Глеб.
– Гм… вообще-то нет, деньги ты мне заплатил, так что, по большому счёту, мне всё равно, но могу дать совет. Это бесплатно.
Они стояли рядом друг с другом и были примерно одного роста. Если бы не абсолютно белые волосы, мужчине можно было бы дать лет сорок – сорок пять. Он был в хорошей спортивной форме, под одеждой бугрились мышцы.
Мужчина нажал кнопку, и мишень плавно поехала к ним.
– Смотри, какой разброс, – он указал на разрозненные дыры от пуль, – старайся целиться в одно место. Я понимаю, что ты так и делаешь, но всё-таки… Ты не попадаешь, потому что взвинчен – дёргаешься от каждого выстрела. Выдохни, расслабься.
Мишень снова поехала вглубь.
– Хорошо. – Глеб заставил себя подышать, расправил плечи и вскинул пистолет.
Один выстрел, второй, третий, четвёртый… остановка.
– Так вот, совет, – седой сунул спичку в рот и начал методично её пожёвывать, – для того, чтобы не наделать ерунды, пережди неделю. А лучше – две. И если всё останется так же: и внутри, и снаружи, – действуй. Ты слишком напряжён, от тебя можно прикуривать. А оружие нужно держать в холодных руках.
– Хороший совет, – Глеб кивнул и снова выстрелил, – только я понятия не имею, есть ли у меня эти две недели.
– Тогда хотя бы три дня, – мужчина перекатил спичку в другой угол рта, – иначе тебя пристрелят твоим же пистолетом.
Неделю назад Глеб подписал документы о продаже своего бизнеса, а через несколько дней получил деньги, которых теперь хватит и на седого, и на лучшего из лучших.
Он знал, что рано или поздно это, скорее всего, произойдёт, и оттягивал, как мог, но дальше уже нельзя было.
«Всё будет хорошо». – Глеб ехал домой, договорившись с седым мужиком встретиться ещё раз завтра, потому что сегодняшней первой и пока единственной тренировки по владению огнестрельным оружием было явно недостаточно.
Он замотал пистолет в тряпки и положил под сиденье.
Детектив Валентин и его протеже времени даром не теряли, и, если верить их кропотливым раскопкам, из этих двоих персонажей, совмещающихся в одном человеке, Дубовец, сын Лениной пациентки, был персонаж фасадный, а жених пропавшей Маши, Левашов, – теневой и работал в системе безопасности одного из крупнейших банков – и лучший из лучших даже его знал. Не напрямую, а шапочно и отрекомендовал его так: толковый инженер-программист и не последняя персона в дарк-интернете, хотя хакерские задачи берёт неохотно, предпочитая работу по защите информации, а не вторжению.
Лучший выяснил, что у Левашова есть двухкомнатная квартира на Достоевской и загородный дом. А у Дубовца – скромная однокомнатная на проспекте Большевиков.
Когда лучший разговаривал с Глебом по телефону, он сказал:
– Я могу выяснить всё досконально, но тут есть большой вопрос: если начну вторгаться в его информационное поле и ломать его защиты, которые, без сомнения, будут, то он меня обнаружит.
– И что? – Глеб в этом ничего не понимал.
– Да как вам сказать… – голос лучшего был глухим, – если хакер, помешанный на кибербезопасности, увидит атаку его данных, он запаникует и тогда может начать уничтожать всё, что может его обнаружить или обременить. Возможно, включая людей, особенно если вы говорите, что есть вероятность того, что он причастен к исчезновению…
– Ясно. – Глеб мгновенно отказался от идеи узнать побольше. Мысль о том, что в панике он «начнёт уничтожать» и под это тотальное уничтожение может попасть Елена, если она вдруг ещё жива, ему совсем не понравилась. – Добудьте, пожалуйста, всё, что можно, чтобы…
– Да, я понял, – быстро откликнулся хакер, – я уже всё добыл, этого немного, но составить мнение – хватит. Отчёт будет у вас на столе в мастерской.
– Спасибо, – произнёс Глеб, подумав, – неужели этот человек настолько хорош, что мог взломать американское посольство, оставшись незамеченным?
Было слышно, что его визави усмехнулся:
– Да какое там! Он, конечно, крутой парень, я не буду возражать, но если вы знаете, как работает система, то ничего взламывать вообще не нужно. Нужно просто уметь эту систему обходить.
– Как это? – не понял Глеб.
– Посольство вообще никто не трогал, – в голосе лучшего послышалась заинтересованность, ему было приятно, что заказчик не просто довольствуется полученным результатом, но и спрашивает о процессе, – похоже, он просто отслеживал переписку наших следаков и подсовывал им подложные письма, а это сделать не сложно. Тем более что всей бумажной волокитой и запросами, уж конечно, занимается не сам следователь напрямую. Да и защита там слабая. Сами понимаете, кто идёт работать в киберсистему безопасности наших, так сказать, «органов» за небольшие деньги.