Я сначала обрадовалась, а потом вспомнила про Галика. Корабль в любом случае через два дня должен улететь, значит, мальчика надо вернуть на планету. И как он будет там дышать?
Я поймала дежурного инженера и попыталась выяснить, можно ли сделать скафандр для Галика.
– Мы это уже обсуждали, – ответил он отрывисто. – Теоретически да, но только на разработку уйдет не меньше двух недель.
– Но через два дня… – начала я, однако он меня перебил:
– Я знаю. Мари и Фриц сейчас принимают решение. Извини, мне нужно бежать.
Постараюсь об этом не думать. Это дело Мари и Фрица. Мое дело – биология.
После экскурсии на планету Яне захотелось собрать в отдельный отчет все, что касалось «грибницы». Совершенно случайно она раскрыла тайну «пяти процентов кислорода». Еще на Земле ученые ломали голову, откуда кислород на планете без растений. Да, какое-то количество могло появиться в мировом океане в результате электролиза, но не пять же процентов! Яна сообразила, что кислород как-то вырабатывала «грибница». Поэтому и семена не задохнулись. И оранжерея стала пригодной для дыхания раньше, чем они рассчитывали.
Яна засела за изучение образцов «грибницы». Теперь ей казалось, что она имеет дело с чем-то большим, чем просто псевдонервной системой.
Разобраться помог Галик. Однажды он посмотрел на нее таким осмысленным взглядом, что Яна невольно подумала: «Взрослеет. Уже начал что-то понимать…» Профессиональная память тут же подсунула лекцию о возрастной нейрофизиологии.
«Мозг новорожденного представляет собой густую сеть нейронных связей…»
«Конечно! – прошептала Яна, чтобы не спугнуть мысль. – Это не нервы! Это нейроны! Галик, ты гений!»
Галик отрыгнул концентрированное молоко и улыбнулся.
Следующие пару часов мозг Яны представлял собой очень густую сеть нейронных связей, потому что работал с дикой скоростью в режиме полного аврала.
Галик что-то чувствовал, потому что спал, первый раз спал на орбите нормальным глубоким сном, а не просыпался каждый час, хныкая и ворочаясь.
Позвонила Мари, сказала, что подключит Яну к громкой связи, потому что у них собрание и они решают серьезный вопрос, и важен голос каждого члена экипажа. Яна надела наушники, но сосредоточиться не могла, она была потрясена тем, до чего только что додумалась.
Сначала звуки доносились до нее как будто издалека, она не сильно вникала.
– …расчетное время восстановления кислородной станции, – говорил кто-то из инженеров, – двадцать три дня. С учетом возможных форс-мажоров – сорок два дня. Запасов в баллонах хватит, чтобы прожить это время на поверхности…
«“Грибница” прогнала нас с поверхности, – лихорадочно соображала Яна, – в первые же дни. Как будто ей было важно спустить нас под землю».
– …но мы можем загерметизировать Старый Город буквально за неделю, – продолжал инженер. – Разбить его на отсеки. И постепенно заполнять кислородом отсек за отсеком…
«На поверхности нас словно хлестали отрицательными эмоциями, – продолжала о своем Яна. – Под землей ласкали. Как будто собачек Павлова…»
– …некоторые помещения останутся без кислорода. Например, конференц-зал, он большой и используется редко.
«А тогда, в конференц-зале… Мы были под землей, но нас все равно ударило негативом. Почему? Неудачный эксперимент, который провела “грибница”? Какой-то сбой? В любом случае, она сделала выводы, больше такого не допускала».
– А что с Новым Городом? – спросила Мари.
– Там разрушения больше, – ответил новый голос. – Но по результатам разведки положение можно стабилизировать. Укрепить несущие конструкции. Главное – не трогать местный ледник.
«А ведь “грибница” нас предупреждала! Тот случай с Олафом… Нам буквально кричали: «Не трогайте ледник!» А мы все равно полезли. Роботов послали. С роботами “грибница” ничего сделать не смогла».
– В целом, – кажется, это был кто-то из геологов, – новых угроз не обнаружено.
«Больше угроз нет, – мысленно согласилась Яна. – “Грибница” не угроза. Даже когда мы ударили по ней током. Ей было очень больно. Все почувствовали. Но она не стала мстить. Не стала выгонять нас с планеты. Хотя могла. Ей было важнее, чтобы мы остались».
– С ледником мы сами виноваты. Урок на будущее. Семь раз отмерь…
«Если бы “грибница” не предупредила… Если бы я не сообразила нажать на кнопку…»
– А что с едой? – продолжала расспрашивать Мари.
– Полный ажур! – отозвался веселый женский голос. – Концентратов на полгода! Но у нас уже треть рациона – это местный урожай. По моим прикидкам, через три месяца мы можем почти полностью перейти на местные продукты! Они тут растут…
«Еда. А что если мы для “грибницы” еда? Но что именно? Что ей от нас нужно? Они паразиты? Или мы паразиты? Не похоже, скорее, у нас симбиоз. Ей зачем-то нужны мы и наши растения. Она дает нам спокойствие. А что даем ей мы?»
От раздумий Яну отвлек Фриц:
– Все это очень интересно и важно. И сильно пригодится тем, кто прилетит сюда после нас. Вы большие молодцы, что все просчитали, но я надеюсь, все понимают, что у нас просто нет этих двух месяцев на восстановление.
Тишина была ему ответом.
И тут заговорила Мари. В середине ее речи Яна поняла, что плачет. Слезы капали на дневник, который она писала, и она почему-то подумала, что это очень символично – через год после прилета страничка дневника опять в слезах. Но это были хорошие слезы. Слезы гордости.
– Мы избранные, – говорила Мари, – мы прилетели сюда от имени всех землян. Мы прошли жесткий отбор на своей планете. Мы продолжали проходить этот отбор, пока летели. Тысячи людей мечтали оказаться на нашем месте. Еще пару десятков сейчас спят на орбите, им не хватило совсем чуть-чуть, они проснутся опять на Земле и только тогда узнают, что их подсознание заблокировало, возможно, самое важное в их жизни. Вспомните наши сны на корабле. Это же были не просто сны. В школе мы доказали всем, что не боимся монстров и готовы нарушать любые правила. И как же это пригодилось нам здесь! Мы нарушили все правила и выжили только благодаря этому опыту. А потом, на втором этапе, в безумном мире, где все друг друга убивали, мы выжили, потому что умели объединяться и умели любить. И каждый из нас пожертвовал собой, спасая другого! Каждый! Я специально опросила почти всех членов нашего экипажа.
Яна всхлипнула. И ей показалось, что синхронно с ней всхлипнули все. А Мари продолжала:
– Фриц, я сейчас обращаюсь к тебе. Мы были вместе с самого начала – это редкий случай. Мы связаны неразрывно, мы пришли сюда не просто так, мы пришли сюда оба. Неужели все это было зря? Монстр в школе был гораздо страшнее, там каждый из нас был один. Сейчас мы вместе, и мы сила. И мы можем победить. Год назад мы ничего не знали про эту планету, сейчас она стала для нас родной, мы не можем сдаться! Эта непонятная «грибница»… Посмотрите, как она светится сейчас, теперь она есть даже здесь, на поверхности… Эта планета не хочет, чтобы мы улетали.
Яна даже на расстоянии чувствовала эмоциональный накал на Земле-2. Она представила себе «грибницу», которая светится. И почувствовала, что вот он ответ, через секунду она до него додумается, но ее опять отвлек голос Фрица.
Он тихо сказал:
– Если ты обращаешься лично ко мне, то я отвечу. У Галика нет скафандра. И если еще что-то случится, а корабль улетит, то мы выживем, а он нет.
Голос Мари тоже подсел:
– Он улетит вместе с кораблем.
Яна дернулась.
– Он улетит и проживет долгую и счастливую жизнь на Земле, – продолжала Мари, – зная, что его родители герои, а он уникальный и единственный в своем роде. А когда он вырастет, то, возможно, захочет сюда вернуться.
У Яны в голове пронесся вихрь мыслей. Да, анабиоз для взрослых проходит безболезненно, но для младенца? Полтора года сна в критично важном для мозга возрасте? Он будет почти двухлетним ребенком с мозгом трехмесячного? Наверное, потом это восстановится, а если нет?
Яне захотелось заорать на Мари, но она заткнула себе рот руками. Мари – мать. Это ее решение. Яна не имеет никакого права вмешиваться.
– Я считаю, что ради всех землян, которые отправили нас сюда, мы должны остаться, – сказала Мари. – Ставлю вопрос на голосование. Кто за?
В эфире повисла пауза.
– Яна? – спросила Мари.
– Я воздерживаюсь, – тихо сказала Яна.
– Это невозможно, – сказала Мари. – Да или нет?
Яна обернулась на Галика, он улыбался во сне.
– Яна, милая, – тихо сказала Мари, – я понимаю, тебе тяжелее всех. Но мы все шли к этой экспедиции всю свою жизнь. Ты должна принять не эмоциональное, а разумное решение.
«Мне тяжелее всех? – мелькнуло в голове у Яны. – Это тебе тяжелее всех, ты же мать. И Фрицу, конечно».
Яне до боли захотелось быть там, с ними, на поверхности, где мерцает загадочная «грибница», где эмоции переживаются гораздо легче… И тут…
– Я поняла! – воскликнула Яна.
– Мы ждем твоего решения, – поторопила Мари.
– Потом, – отмахнулась Яна. – Я только что поняла главное. Это симбиоз, и она питается нашими эмоциями.
– Что? – спросил Фриц.
И Яна начала объяснять, захлебываясь словами.
– Эта «грибница» – это не грибница и не нервы. Это мозг. Я только сейчас сообразила, когда Мари сказала про эмоциональное и разумное. У нас симбиоз. Она питается нашими эмоциями, а за это делает нам хорошо. Фриц, помнишь экстремумы частоты? Она подстроилась под наш мозг. Она успокаивает нас, но дает сигнал опасности, если мы лезем не туда. Потому что мы ей нужны на этой планете.
– Что? – удивился Фриц.
– Это разумная жизнь, капитан, – сказала Яна. – Только это эмоциональный разум, а не логический.
Яна пару секунд слушала тишину и решилась объяснить еще раз.
– «Грибница» – это огромный мозг, который растет, питаясь нашими эмоциями. Он заинтересован, чтобы нам здесь было хорошо. Поэтому излучает нужную нам частоту. Если мы делаем ему больно – как тогда, когда пропустили ток, – или лезем не туда – как с ледником, – он предупреждает об опасности, отпугивает. Потому что не заинтересован в том, чтобы мы вымерли. Он хочет, чтобы мы здесь жили.