. А потому заглянул в бухгалтерские книги. Философия у меня простая, возможно, кто-то в наши дни сочтет ее устаревшей. Я верю в то, что в нашей стране каждый должен иметь достаточно еды и одежды, крышу над головой, возможность получить образование и врача, к которому можно обратиться в случае болезни. Это должно быть у всех, наравне с воздухом, которым мы дышим. Понять это не трудно?
— Ты очень ясно все излагаешь, чиф, — улыбнулся Келли.
— Так вот, я заглянул в бухгалтерские книги, сравнил дебет с кредитом и понял, что нам надо выбирать: или страна с высоким уровнем жизни для всех, или война в Юго-Восточной Азии. А вместе не получалось. Не хватало денег. Я решил, что лучше уж нам всем жить богато, о чем прямо и сказал. И потом постоянно твердил об этом. Джордж Мини так разозлился, что шесть месяцев не разговаривал со мной. И заговорил вновь лишь потому, что ему потребовалась какая-то услуга. Два года я один выступал против войны, не считая чокнутых и наркоманов, пока наконец общество не сочло борьбу против вьетнамской войны респектабельным занятием. И поверь мне, Уолтер, пятидесятипятилетнему мужчине далеко не в радость внезапно стать любимчиком этих леваков и длинноволосых хиппи, но, видит Бог, я им стал. Я даже получил письмо от Нормана Мейлера.
— Тогда я не соглашался с тобой, Дон, — подал голос Пенри, — но, как ты помнишь, отмечал твое мужество.
Каббин усмехнулся.
— Ты говорил, что я совершаю глупейшую ошибку.
— Теперь-то мы все в одной команде. По крайней мере, в вопросе о вьетнамской войне.
— Может, нам лучше поговорить о другой войне, в которой нам только предстоит поучаствовать? — предложил Мэджари.
Но Каббин еще не закончил.
— Знаете, что говорит сейчас Сэмми? Утверждает, что именно он убедил меня выступить против вьетнамской войны. Да в шестьдесят пятом году этот безмозглый кретин понятия не имел, где находится Вьетнам. Знаете, что я сделал, когда умер Старик Фелпс? Я покопался в его сундучке и назначил секретарем-казначеем самого заштатного, никогда не высовывающегося регионального директора, поверив в его болтовню о личной преданности. Черт, именно я вытащил Сэмми с завода в Шенектади и назначил инструктором. Двенадцать лет тому назад Сэмми работал на гидравлическом прессе и получал два доллара семьдесят шесть центов в час. И был счастлив, потому что раньше ему платили еще меньше. Он с трудом закончил школу и какой-то вечерний колледж и, если бы не я, по-прежнему вкалывал бы на своем заводе. Я научил этого урода всему, что он знает, а теперь он хочет сесть на мое место и говорит всем, что я потерял связь с рядовыми членами профсоюза.
Келли решил вмешаться до того, как виски и злость утянут отца в пучину жалости к самому себе.
— Ты забыл научить Сэмми только одному.
— Чему же?
— Благодарности.
«Ты слишком много болтаешь, — сказал себе Каббин. — Пусть поговорят и они».
— Да, ты прав. Он не знает, что такое благодарность.
— Тогда, Дон, ему стоит преподать еще один важный урок, — вставил Мэджари.
— Какой?
— Научить его сохранять достоинство при поражении.
Каббин улыбнулся.
— Я бы хотел преподать ему этот урок. Очень хотел.
— Думаю, мы можем тебе в этом помочь, — заметил Пенри.
— Я же говорил тебе, Уолтер, у нас нет денег.
— Заботу о деньгах предоставь нам. Я уверен, что мы их добудем.
— Откуда?
— У тебя много друзей, Дон, которые не хотят, чтобы ты уходил, а еще больше тех, кто готов тебе помочь, если их попросят об этом. Этим мы и займемся — попросим их.
— Кого? — уж Каббин-то знал, что никаких друзей у него нет.
— Скажем так, это твои друзья, которые хотят остаться друзьями. И они полагают, тебе нет нужды знать, что ты у них в долгу.
— И сколько же я им задолжаю?
— Триста, может, четыреста тысяч, — ответил Пенри. «Эти деньги, — подумал он, — ты получишь на руки. Остальные я потрачу, как сочту нужным».
— Господи! — выдохнул Каббин. — Так много?
— Да.
— Это чистые деньги?
— Да, разумеется. Но от анонимных дарителей.
— Что же мне делать? Уолтер, я не верю ни в каких друзей.
— Мне неприятно это слышать, потому что они действительно твои друзья. И от тебя им ничего не нужно. Лишь бы ты остался на своем месте.
— Никаких обещаний?
— Абсолютно никаких.
— А в чем твоя заинтересованность, Уолтер? Ты же за просто так и пальцем не шевельнешь.
— Твои друзья оплатили мои услуги, так что теперь я в полном твоем распоряжении. Мы готовы тебе помочь, Дон, если ты этого захочешь.
— У меня уже есть руководитель предвыборной кампании и специалист по ее организации, то есть по контактам с общественностью.
— Мы это знаем, — кивнул Мэджари. — И не хотим участвовать в вашей кампании на этом уровне.
— Какой же уровень вас интересует, господа? — полюбопытствовал Келли.
— Прокрути нам пленку, Тед, — Мэджари повернулся к Лоусону.
Тот кивнул, поднялся, подошел к магнитофону.
— Включать?
— Одну минуту, — остановил его Пенри. — Келли, вы вот спросили, какой уровень нас интересует, и, должен признать, это очень важный вопрос. Мы не будем вмешиваться в реализацию намеченной стратегической линии кампании. Для этого у Дона есть компетентные исполнители. Свою задачу мы видим в подборе материала, который можно использовать по ходу кампании. Мы также возьмем под плотную опеку наших противников, чтобы предугадать их последующие ходы и заставить ошибаться. Кампания будет короткой, но грязной. И наша задача состоит в том, чтобы не вылить на них больше грязи, чем они выльют на нас. А теперь включай магнитофон, Тед.
Тед Лоусон нажал на кнопку, но какое-то время из динамиков доносились непонятные звуки.
— Не узнаешь? — спросил Пенри.
Каббин покачал головой.
— Ты часто их слышал. Работает ксерокс. Когда несколько дней тому назад встал вопрос о нашем участии в этой кампании, я предложил парням разобраться, что к чему. Они меня не подвели. Питер выяснил, что в паре номеров мотеля неподалеку от Вашингтона творится кое-что интересное. А Тед позаботился о том, чтобы зафиксировать происходящее на магнитофонную пленку. В порядке накопления информации.
Ксерокс остановился.
— Тысяча, — мужской голос.
— Сколько мы уже сделали? — другой голос.
— В этой кипе пятьдесят тысяч.
— Да, хотел бы увидеть лицо Дона, когда он будет это читать.
— Написано круто. Кофе еще есть?
— Да, по-моему, что-то осталось.
— Тогда выпью чашечку, прежде чем продолжить.
— Выпей, конечно, кофе еще горячий.
— Знаешь, чего я не могу понять?
— Чего?
— Почему Барнетт так ополчился на Каббина?
— Я слышал, ноги растут из далекого прошлого. Вроде бы он уже пытался скинуть Каббина, в пятьдесят пятом или пятьдесят шестом.
— Барнетт?
— Да.
— И чем это закончилось?
— Не знаю. Тогда меня в профсоюзе не было. Но, наверное, ничего у Барнетта не вышло, раз Каббин по-прежнему президент.
— Этот Каббин забавный тип. Ты с ним встречался?
— Да, доводилось. Всегда под балдой.
— А смотрится неплохо. Я хочу сказать, по телевизору.
— Он носит парик.
— Не врешь?
— Носит. Я слышал, он купил его за тысячу баксов в Голливуде. В том же месте, где их делают голливудским звездам.
— Но Барнетту он крепко насолил. Он же тратит много денег. Нам с тобой платит здесь, Хепплу и Карпински в Лос-Анджелесе, Джо Джеймсу и Мюррею Флетчеру в Чикаго. А еще этому парню в Кливленде…
— Филдсу. Стэну Филдсу.
— Да, Филдсу. Он что, еврей?
— Откуда мне знать?
— Представляешь, платить семерым. Должно быть, это влетает ему в тысячу баксов в день.
— Больше.
— Да, больше. А когда мы начнем развозить эти бумажки, расходы вырастут вдвое.
— Слушай, я думаю, нет такого закона.
— Какого?
— Запрещающего президенту одного профсоюза скинуть президента другого.
— По-моему, нет.
— Вот и слава богу. Кофе еще есть?
— Чуть-чуть.
— Спасибо. Очень все это похоже на войну. А что ты думаешь о Хэнксе?
— А чего мне о нем думать?
— Он лучше Каббина?
— Барнетт так думает, но вот что я тебе скажу. Когда поднимаешься достаточно высоко и начинаешь получать сорок или пятьдесят тысяч в год, плевать тебе на рядовых членов профсоюза. Хотя все стараются показать, что это не так. Я ничего не знаю об этом Хэнксе, за исключением того, что он и Барнетт о чем-то договорились, иначе мы не работали бы на Хэнкса.
— Да, поднявшись высоко, никто из них о нас и не вспоминает.
— Это уж точно.
— Наверное, пора браться за новую партию. Будешь работать на ксероксе или укладывать листы в коробки?
— Поработаю на ксероксе.
— Как скажешь.
Послышались шаги, заработал ксерокс, на том запись и закончилась. Лоусон включил перемотку пленки, в то время как взгляды остальных скрестились на Каббине. Лицо его побледнело, губы плотно сжались.
— Этот сукин сын, — процедил он.
— Барнетт уже пытался тебя скинуть, не так ли, Дон? — спросил Пенри.
— В пятьдесят пятом.
— Запись мы отредактировали, Дон, — пояснил Лоусон. — В основном они говорили о женщинах.
— Вы выяснили, кто они?
Лоусон кивнул.
— У меня есть их фамилии и образец той продукции, что выпускает их ксерокс. Я также сфотографировал обе комнаты мотеля и их, входящих и выходящих из номера. Так что у нас необходимые улики имеются.
Каббин повернулся к сыну.
— Келли, позвони Одри и скажи, чтобы она нашла в Вашингтоне Барнетта. Пусть передаст, что я хочу встретиться с ним во вторник в одиннадцать утра. Скажи ей, что я не потерплю никаких разговоров о переносе встречи. Она знает, как надавить на секретаря Барнетта или на его помощников.
— А если Барнетт во вторник будет в отъезде? — спросил Келли.
— Лучше бы ему в этот день не отрывать задницу от кресла. Передай Одри мои слова. Не волнуйся, она знает, как все устроить.