— Тогда могу предложить прохладительный коктейль собственного изобретения. Кока-колу с шоколадным сиропом и ванильным мороженым.
— По-моему, это вкусно.
— Хотите попробовать?
— Конечно.
Кенсингтон прикинул, сколько у него в холодильнике мороженого, решил, что достаточно, и поспешил на кухню.
— Присядь, сынок. Уолтер Пенри сказал, что ты хочешь повидаться со мной.
— Он назвал причину?
— Сказал, что в связи со смертью твоего отца.
— Совершенно верно.
Кенсингтон вернулся с двумя полными вазочками.
— Думаю, тебе понравится, — и протянул одну Келли.
Тот попробовал.
— Вкусно. Никогда не добавлял к мороженому шоколадный сироп.
— Должен признаться, сынок, шоколад для меня что наркотик. Поверишь ли, благодаря шоколаду я стал лучше понимать алкоголиков и курильщиков. Несколько раз пытался отказаться от него, иногда мне казалось, что я победил, а потом вцеплялся губами в шоколадный батончик и все возвращалось на круги своя.
За разговором Кенсингтон не забывал про свою стряпню, так что вазочка быстро пустела. «Наверное, обжорство — это единственное оставшееся для него удовольствие, — подумал Келли, — обжорство да еще власть над людьми, возможность манипулировать ими по своему усмотрению. Это я понять могу, потому что стремился к тому же, когда хотел стать деревенским мудрецом. Может, он и был таковым, только на более высоком уровне. Мудрец всей страны, а не одной деревни».
— Я очень сожалею о смерти твоего отца, — Кенсингтон добил мороженое.
— Вы его знали?
— Лично — нет, но я много о нем слышал и читал. Не буду говорить, что он был великим человеком, но я знаю, что он бы мне понравился, будь мы знакомы.
— Насколько мне известно, он многим нравился.
— Так что привело тебя ко мне?
— Я хочу выяснить, кто его убил.
— Ага, — Кенсингтон сразу подобрался. Может, подумал он, парень что-то знает, и эти сведения помогут связать все еще болтающиеся свободные концы. — Копы говорят, что его убил Гофф, — осторожно добавил он.
— Он лишь нажал на спусковой крючок, получив за это деньги. Я хочу выяснить, кто ему заплатил.
— Пенри говорил мне, что чуть ли не сотня агентов ФБР шерстят прошлое Гоффа.
— Я знаю. Я сам работал в полиции.
— Тебе нравилась эта работа?
— Мне — да, но мои начальники сочли, что я слишком для нее мягок.
— Так у тебя есть версия?
Келли кивнул.
— Совершенно верно. У меня есть версия.
— И ты собираешься поделиться ею со мной, потому что считаешь, что я могу иметь к ней определенное отношение?
— Именно так.
— Слушаю тебя, сынок.
— Мне придется отнять у вас несколько минут.
— Не волнуйся, времени у меня много.
— У Гоффа не было мотива. Абсолютно никакого мотива. Я навел справки и выяснил, что интересовала его лишь работа в одном из балтиморских супермаркетов да вестерны. Я не говорю, что поработал так же основательно, как ФБР, но знаю наверняка, что Гофф не сумасшедший. Значит, он убил отца за деньги.
— И кто заплатил ему?
— Я думаю, фэбээровцы выяснят, что Гофф был профессиональным наемным убийцей. Но едва ли они найдут того, кто ему заплатил, потому что таких вот профессиональных маклеров, берущих заказы на убийство, поймать практически невозможно.
— Сколько, по-вашему, ему заплатили?
— В Нью-Йорке такое убийство стоит порядка семи-восьми тысяч долларов. В Вашингтоне оно обходится тысяч в десять-одиннадцать.
— А сколько стоит в Нью-Йорке убийство обычного человека? — спросил Кенсингтон, которого всегда интересовали подробности.
— От двухсот пятидесяти до трех тысяч долларов.
— Дешево, однако, ценится жизнь.
— В других странах она еще дешевле.
— Полагаю, у вас есть подозреваемый?
— Двое.
— И кто же?
— Один из них — вы.
— Так я и думал. Почему?
— Биржа. На следующий день после смерти моего отца акции компаний, имеющих контракт с его профсоюзом, начали падать в цене. И падали три дня, потому что никто не знал, будет забастовка или нет. Акции двух компаний падали столь стремительно, что по ним прекратили торги.
— Я это знаю.
— Тот, кто знал, что моего отца должны убить и разбирался в тонкостях биржевой игры, мог продать акции и сорвать крупный куш. Вы продали акции, мистер Кенсингтон.
— И сколько я заработал?
— Три миллиона плюс-минус двести тысяч.
— Я заработал четыре миллиона двести тысяч, но ты выполнил домашнюю работу на «отлично».
— А как вам моя версия?
— Хорошая версия, но ты не прав. Я продал акции потому, что полагался на собственное суждение. Видишь ли, я не сомневался, что Сэмми Хэнкс побьет твоего отца. Даже после телевизионного фиаско я по-прежнему думал, что Сэмми победит. Никакой дополнительной информации у меня не было, но я мог проследить наметившуюся тенденцию, а состояла она в том, что в последние годы в профсоюзах активно пошла смена поколений: молодежь вышибала стариков. Вот я и решил, что Сэмми выиграет, а его угрозы прибегнуть к забастовке напугают биржу. После той телепередачи никакой реакции не последовало, потому что все думали, что твой отец победит. А когда его убили, а подсчет голосов показал, что этот припадочный стал президентом, многие запаниковали и начали сбрасывать акции. Потому-то я и оказался в большом плюсе. Твое дело, сынок, поверить мне или нет, но все было именно так.
После короткого раздумья Келли кивнул.
— Я вам верю.
— Хорошо. А кто же второй подозреваемый?
— Прежде чем я назову его вам, я хочу выяснить, сделаете ли вы то, о чем я вас попрошу. Короче, мне нужна ваша помощь. Я пошел к Пенри, но он сказал, что без вашего указания у него связаны руки.
— Пенри работает на меня. Если тебе нужно, чтобы он что-то сделал, и я сочту, что это действительно нужно, руки у него тотчас же развяжутся.
— Я хочу узнать движение денег по банковскому счету одного человека. Раздобыть эти сведения мне не под силу.
— Большие суммы?
— Да.
— Поступление на счет или снятие?
— Снятие.
— Ты не думаешь, что это может сделать ФБР?
— Боюсь, у них уйдет на это слишком много времени и они опоздают.
— Назови мне фамилию, и через пятнадцать минут, максимум через полчаса, ты все получишь.
Полчаса спустя Койн Кенсингтон открыл Келли дверь. Тот протянул руку.
— Благодарю вас, мистер Кенсингтон. Я буду держать вас в курсе.
Кенсингтон кивнул, потом почесал лысину.
— Твой отец оставил тебе деньги, сынок?
— Да, немного оставил.
— Ты не хотел бы изучать их вместе со мной?
— Изучать деньги?
— Естественно. Это процесс бесконечный, и научиться можно очень многому, если на то есть желание.
Келли всмотрелся в толстого старика. «Он тоже одинок, — подумал Келли. — Мудрец нации одинок, как и любой другой мудрец».
— Что есть деньги, мистер Кенсингтон?
Старик просиял.
— Ты вернешься. Ты вернешься, когда разберешься с этим, и тогда я тебе все расскажу.
Келли широко улыбнулся.
— Скорее всего вернусь.
Койн Кенсингтон пристально посмотрел на Келли и помрачнел.
— Нет, ты не вернешься.
— Почему?
— Потому что, сынок, чтобы изучать деньги, надо быть жестким человеком, а… — Кенсингтон запнулся.
— Что а?
— А вот жесткости-то тебе и не хватает.
В тот же день, в три часа пополудни, Келли постучался в дверь квартиры шестьсот двенадцать, находящейся в доме, построенном три года тому назад в юго-западном секторе Вашингтона. Дверь открыл мужчина, не брившийся как минимум три дня. Он долго смотрел на Келли, прежде чем пробормотать:
— Тебе следовало позвонить.
— Я решил рискнуть. Понадеялся на то, что застану тебя. Ты занят?
Мужчина покачал головой.
— Нет, я не занят.
— Могу я зайти?
— У меня не прибрано.
— Мне без разницы.
Мужчина пожал плечами.
— Заходи.
В гостиной Келли увидел кофейный столик, на котором, кроме двух пустых водочных бутылок и третьей, заполненной наполовину, четырех смятых пачек из-под «Лаки страйк», двух пепельниц с окурками и трех грязных стаканов, лежал револьвер тридцать восьмого калибра. Мужчина сел рядом с недопитой водочной бутылкой и пистолетом.
— Хочешь выпить? — спросил он, и только тут Келли заметил, что у него заплетается язык.
— Нет, благодарю.
— Ты никогда не любил меня, не так ли, Келли?
— К выпивке это не имеет никакого отношения.
— Ты никогда не любил меня, и твой папашка никогда меня не любил.
— Почему ты это сделал?
— Сделал что?
— Почему ты заказал убийство чифа, Фред?
Рука Фреда Мура метнулась вперед, пальцы сомкнулись на рукояти револьвера. Он положил револьвер себе на колени.
— Я любил его, Келли, — его лицо исказила гримаса. — Я любил его, как…
— Любил, как сын, Фред.
— Зря ты это сказал.
— Сколько это тебе стоило, Фред? Двенадцать тысяч долларов? Именно такую сумму ты снял со своего счета двадцать пятого июля.
— Сэйди собиралась выйти за меня замуж. Мы собирались пожениться.
— Сэйди ничего такого тебе не говорила.
— Не говорила. Но я знал. Я чувствовал.
— То есть ты несколько раз оказался в ее постели, когда у чифа ничего не вставало, и решил, что это любовь? Черт, да чиф все это знал, и Сэйди знала, что ему все известно.
— Он сказал мне… — Мур замолчал. — Он сказал мне…
— И что он сказал тебе, Фред?
Глаза Мура вылезли из орбит, рот перекосился.
— Он сказал, чтобы я прекратил трахать его жену! — выкрикнул Мур.
— И что говорит Сэйди теперь, после его смерти?
— Она не хочет меня видеть. Не хочет говорить со мной.
— Господи, — Келли вытер вспотевшие ладони о брюки. — К кому ты обращался, Фред? Кому заплатил деньги?
— Гоффу, — ответил Мур. — Трумену Гоффу.
— Это имя ты узнал из газет. Кто нашел его для тебя?
— Я убил Гоффа, — в голосе Мура зазвучала гордость. — Я убил его после того, как он убил Дона. Я убил убийцу Дона.