Мы достигли алтаря, когда уже началась вторая стража. Ясно было, что нашему вспыльчивому подопечному не вернуться к рассвету. Поднявшись по лестнице, мы не увидели Лисандра.
— Клянусь Близнецами! — Анаксибий со злостью ударил жезлом по камню с такой силой, что у нас чуть не лопнули от звона барабанные перепонки. — Я с вас всех шкуру спущу за эту дерзость, а потом и с этого «сводного брата»!
Из-за колонны показался Лисандр. Один, лишь в сопровождении своего оруженосца, прозванного Земляникой по форме родинки. Он умолял Анаксибия простить его, но тот продолжал колотить жезлом по камню, напрасно призывая всех богов. Лисандр попросил его перестать шуметь, поскольку лагерь расположен совсем близко, а грохот может быть принят за сигнал тревоги.
— Ударь своим жезлом меня, если хочешь, но выслушай то, что мне приказано передать.
Анаксибий наконец опустил свою палку. В тот же миг Лисандр выхватил меч и, ударив спартанца по незащищённому правому плечу, нанёс ему такой удар, что рассёк шею до кости. Он почти обезглавил его. Анаксибий рухнул, как мешок. Кровь хлынула, точно из опрокинутого ведра. Мы четверо даже рты разинули. Земляника перевернул упавшее тело на камень лицом вниз и несколько раз погрузил ему в спину остриё своего копья. Он наносил упавшему раны, какие мог нанести только трус или убийца.
Мои товарищи схватились за оружие. Мы встали спина к спине, уверенные, что сейчас падём вслед за этим офицером от рук сообщников Лисандра. Однако не доносилось ни звука. Никто не появился из тени. Если рядом действительно находился лагерь, то там никто не шелохнулся.
— Зря, — прервал молчание Лисандр, показывая на тело своего соотечественника. Он сплюнул кровь — случайно прокусил себе губу, как часто бывает при таком напряжении. — Он был хорошим офицером.
— А в его убийстве обвинят нас, — сказал Теламон.
— Имена названы не будут, — спокойно отозвался наш работодатель.
Лисандр опустился на колени, рассматривая то, что раньше было человеком, а теперь стало куском мяса.
Постепенно цель его вероломства стала понятна. Это убийство должно было сойти за работу афинских агентов. Нас, которые сами стали жертвами обмана, не потребуется называть по именам. Нас не арестуют. Самого факта достаточно, чтобы вызвать гнев Спарты. Правительство очнётся от лени и восстанет, чтобы избавить Тегею от опасности.
— А теперь ты убьёшь нас? — спросил Теламон.
Лисандр поднялся, зажимая пальцами прокушенную губу. По его виду было понятно, что он никогда не думал об этом.
— Такие люди, как вы, — люди, которые не присягали на верность своему государству, — для меня бесценны.
Он кивнул своему оруженосцу, и тот заплатил нам, сколько было оговорено.
— В таком случае мы требуем заплатить больше, — сказал Те ламой.
Лисандр засмеялся:
— У меня нет денег.
— Тогда мы возьмём лошадей!
На это Лисандр согласился.
Кролик направился к портику и подал знак, что кругом чисто. Моя кровь, казалось застывшая в жилах во время инцидента, опять потекла по прежнему руслу. Мне стало тепло.
— Кто убивает своих же, — услышал я собственный голос, обращённый к спартанцу, — тот насмехается над богами и людьми.
Я помню взгляд черно-стальных глаз Лисандра.
— Людей возьми на себя, Полемид, а небеса оставь мне.
Глава XIМАНТИНЕЯ
Если бы не мой брат, меня не было бы в Мантинее. Он находился в Орхомене с Алкивиадом и прислал оттуда записку:
«Скоро состоится величайшая в истории битва. Если поспешишь, я постараюсь, чтобы ты принял в ней участие».
Нужно знать топографию Пелопоннеса, чтобы оценить опасность для спартанского государства, если падёт Мантинея. От Мантинеи аргивяне и их союзники, в случае их победы, пройдут по равнине до Тегеи, потом повернут на юг, к Азее и Оресфию, откуда вся долина реки Эврот будет открыта для нападения. Поднялись бы рабы Спарты, а их число в десять раз превосходит количество их хозяев. Юношей и женщин Спарты убивали бы тяпками и мотыгами. Вместе с теми, что осталось бы от Корпуса Равных, защитники стояли бы до последнего и сгинули бы в неслыханном кровопролитии.
Я прибыл утром вместе с Теламоном и нашими мессенцами как раз в день предстоящей битвы. Я был болен септической лихорадкой и находился в таком состоянии, что меня везли в повозке вместе с малыми детьми, беременными лагерными жёнами и запасными древками для копий.
Никогда я не видел такого количества отборных войск. Ещё мальчишками мы с Лионом гонялись за бегунами на факельных гонках во время празднования Панафиней. От статуи Афродиты в Академии, где участники бегов зажигали свои факелы, мы мчались вместе с ними через Священные ворота, через рыночную площадь, мимо алтаря Двенадцати Богов, огибая Акрополь, и дальше до Гераклея, где каждая пядь земли была усеяна людьми. По сравнению с Мантинеей то многолюдье было ничем. Собрались все вооружённые силы Аргоса. Там находились, вместе с отрядами из Мантинеи, клеонтийцы и орнейцы, союзники и наёмники Аркадии, а также тысячная тяжёлая пехота Афин, присланная для «оборонительной позиции» и «защиты мира». Казалось, здесь собралось всё мужское население Арголиды, пришёл каждый человек, способный метнуть дротик или камень. На каждого тяжёлого пехотинца приходилось пять-шесть легковооружённых.
Мы с нашими мессенцами шли позади войск. Меня тошнило, как собаку, но я должен был принять участие в сражении, иначе я никогда не увижусь со своими товарищами. Только я собрался побыть напоследок с Эвникой, уступив её подстрекательствам, как показался Лион. Он осадил лошадь прямо передо мной. У него был вымпел курьера. Он вёл в поводу вторую лошадь, которая, как он сообщил, скинула своего седока.
Мне предстояло стать конным курьером. По приказу Алкивиада эту должность сегодня должны занимать исключительно офицеры. Алкивиад участвовал в сражении не как стратег (на этот раз он потерпел поражение на выборах в коллегию десяти стратегов), но как доверенное лицо. Это было, конечно, чисто теоретическое различие, поскольку любой занимаемый Алкивиадом пост становился основным — просто ввиду того, что этот пост занимал он.
Вот как начиналась битва.
По вине царя Агиса продвижение армии в полном вооружении было остановлено перед носом у противника. Спартанцы ушли на юг, к Тегее. Никто не знал, что они задумали. Союзники слышали, будто они хотят занять долину. Стоял месяц боедромион. Течение рек стало спокойным, как струя старика. Минул день, другой. Союзники испугались: вдруг Агис предпримет какой-нибудь опрометчивый шаг? С горы Алезон, где они занимали неприступную позицию, они спустились в горловину равнины, севернее Пелагского леса. Пронёсся слух, что спартанцы приближаются с юга и несут с собой весь скарб, какой только смогли прихватить. Эго произошло как раз в то время, когда я прибыл. Союзники растянулись на две мили и перекрыли долину.
Теперь поползли новые слухи. Спартанцы испугались, сражения не будет. Наши тоже отступят. Часть, к которой были приписаны мой брат и я, разместилась под грушевыми деревьями. Спартанцы не сожгли их. От скуки солдаты грызли незрелые груши, и у них начался понос. По двое-трое они стали уходить, как бы желая справить нужду, и бежали из лагеря.
Вдруг вдали показалась пыль. Над Пелагским лесом, на расстоянии одной мили от нас, поднималось облако. Сначала показалось, что жгут валежник, как это делают по осени лесники. Потом облако сгустилось. В нашем расположении всё замерло. Фронт пыльного облака всё расширялся. Отдельные очаги соединялись. Топот тридцати тысяч не мог поднять такую пыльную бурю — противника должно быть раза в два больше. И до сих пор не видно было ни отблеска от щита, ни даже конной разведки, галопирующей впереди. Одна только пыль, поднимающаяся над дубовой листвой. Весь лес покрылся пылью, от края и до края.
Лион ехал рядом. Мы должны были найти командиров и получить приказы. Мой брат прибавил ходу, приглашая меня последовать его примеру. И вдруг наши войска выступили.
Тебе приходилось видеть движение таких масс людей. Солдат на марше часто не слышит даже срочного сигнала — из-за шума. Но вдруг человек осознает, что идёт куда-то, сообразуясь с движением других. Он уже не знает, почему делает это, точь-в-точь как овца в стаде или гусь в стае.
— Поехали вон туда, — брат показал в сторону равнины. — Узнаем, что происходит!
Я уже говорил, что я плохой наездник. Более того, моя кобыла оказалась строптивой. Когда я захотел ударить её пятками, чтобы быстрее пробраться сквозь эти беспорядочно движущиеся массы, она стала взбрыкивать. Как я упоминал, наша часть стояла лагерем на территории грушевого сада. Ветви деревьев вполне способны были раскроить тебе череп. А ещё — лес поднятых копий. Кобыла несла меня прямо на них. Я впился в её бока коленями, вцепился пальцами в гриву. Наконец животное вынесло меня вперёд.
Теперь из леса показались первые колонны противника. Позднее мы узнали, что спартанцы были поражены, когда, выйдя из чащи, внезапно увидели перед собой сплочённую армию. Но их дисциплина была безупречной. Получив приказ, они молниеносно перестроились из походной колонны в боевую линию.
Я повернул назад, к своим, к поместью некоего Эвктемона, хозяина земли, на которой располагались объединённые армии. Спартанцы обходили нас слева и справа. Два корпуса выступили на расстоянии в полмили друг от друга. Боги, что это было за месиво!
Из леса продолжали выходить войска. Впоследствии нам стал известен масштаб проведённой спартанцами мобилизации. Они осознали угрозу, исходящую от Алкивиада, и отнеслись к ней настолько серьёзно, что поставили под копьё семь из восьми возрастных групп. Восемь тысяч спартанцев под предводительством обоих царей, Агиса и Плистоанакта, с полным Корпусом Равных и четырьмя из пяти эфоров, которые присутствовали в качестве консультантов. Они задействовали силы семидесяти спартанских городов — двадцать тысяч тяжёлых пехотинцев, вынужденных «следовать за спартанцами повсюду, куда они поведут»; армию Тегеи, защищающую свою землю; аркадских союзников — Гереи и Меналии. И ещё освобождённых илотов — brasidioi и новых граждан neodamodeis.