Под обстрелом я не могу читать карту; это делает навигатор за моим плечом, который говорит, что надо идти туда, где зыбь.
Часто он сам проводил рейды, возникая из темноты, чтобы напасть на гавань, или появившись при дневном свете. Он приводил население в больший ужас, чем целый гарнизон, оккупировавший город. Ему нравилось поднимать магистратов с тёплых постелей. Этих он часто допрашивал лично и возвращал домой с подарками. Его целью было лишь поразить местных жителей мощью своего флота. Ведь если человека внезапно разбудить ночью, он на всё будет смотреть расширенными от страха глазами, а потом станет говорить о непобедимости того, кто захватил его.
Алкивиад стремился не муштровать свой флот до отупляющего единообразия, но оживить его индивидуальностью и предприимчивостью.
...В каждом бортовом коридоре и эскадре нужно поддерживать желание отличиться в чём-то, показать своё умение, свой талант, нечто, благодаря чему они превосходят всех и чем могут гордиться. Пусть каждый бортовой коридор имеет вдвое большее количество морской пехоты, пусть они тренируются в использовании «кошек», пусть учатся управлять быстроходными шлюпками. Пусть другие строят свои крамболы коринфского стиля и называют себя «молотом» или «тараном». Когда матросы разных эскадр встречаются в таверне, я хочу, чтобы они оскорбляли друг друга. Я хочу, чтобы возникали драки. И чем больше, тем лучше, потому что после таких драк люди сближаются ещё больше.
Вот как он набрал кавалерию. В результате рейдов в поддержку флота он познакомился с Фракией, узнал орды её конников и её жестоких властителей. Особенно близко он познакомился с двумя: Севтом, сыном Майсада, и Медоком, правителями одриссов. Фрасибул и Ферамен убеждали его, что он должен им понравиться. Армия может приобрести кавалерию только здесь, и нигде больше. Но Алкивиад действительно понимал этих диких конников. К ним нельзя приблизиться без подарка, и предложение дружбы должно быть обставлено эффектно и величественно.
У Алкивиада было два любимых триерарха, братья Дамон и Несторид, из его родного круга Скамбонида. Они были самыми молодыми на флоте, одному двадцать три года, другой на год моложе. Помнишь скандал в Афинах, в юношеском хоре? Это случилось за десять лет до Сиракуз. Аксиох, дядя Алкивиада, финансировал хор безбородых юнцов на празднике Панафиней. На праздновании их победы Алкивиад забрал юношей в своё поместье на всю ночь, вместо того чтобы вернуть их домой, к их отцам. Дав своим гостям впервые в жизни отведать вина, он пригласил к ним целую когорту пленительных hetairai.
Он совратил мальчиков. Это вызвало ужасный переполох. Был подан иск в суд за грубое нарушение прав человека, hybris. Это было в те времена, когда Мелет издал свой знаменитый вердикт «Привлекать к ответственности не шлюх, а их хозяев». Алкивиад, конечно, считал, что награда стоит риска. Он увидел в этих парнях цвет города, будущих командиров и стратегов. Управляя переходом их во взрослое состояние, он пытался произвести самое неизгладимое впечатление на их молодые души, привязав их к себе нерасторжимыми узами.
А теперь братья Дамон и Несторид прибыли из Афин. Алкивиад определил их к эпибатам. Для командования флотом они были слишком неопытны и могли вызвать мятеж среди старших офицеров.
Вот как он дал им корабли. Сначала он отправил этих парней как морских пехотинцев в несколько разведывательных рейдов, чтобы собрать сведения о строительстве спартанских кораблей в Абидосе. Десять дней они наносили на карту верфи и подходы к ним. Они сообщили, что ремонтируется четыре корабля, почти готовые к отплытию.
— Приведите один — и вы будете командовать им, — обещал он.
В дождливую ночь юноши сошли на берег с тридцатью сопровождающими. Антиох ждал на воде с четырьмя быстроходными триремами. Они оттащили не один, а два корабля, назвав их «Пантера» и «Рысь». И эти котята принялись наводить ужас на всех. Они покрасили корпуса в чёрный цвет и нарисовали кошачьи глаза на носу каждого корабля. Они совершали набеги по ночам, что повергало в смятение каждого второго капитана. Эти пареньки, которым не исполнилось и двадцати четырёх, оборвали цепь в Абидосе, открыв гавань для вторжения, в результате которого сгорела половина территории пристани, убиты десяток магистратов и администраторов; а секретарь Фарнабаза был похищен прямо из постели своей любовницы. Вместе с секретарём украли и все его записи. Но главным подвигом «котят», в результате которого флот получил кавалерию, был угон четырёхсот женщин.
Это были две партии рабынь, по сто пятьдесят в каждой, чьи передвижения выследили братья-афиняне. Алкивиад приказал держать их под наблюдением по всему берегу у подножия горы Коппий. Женщины были пленницами из фракийского народа одриссов. Они занимались ирригационными работами. Алкивиад отправил братьев в сумерки с двенадцатью кораблями. Женщины выбежали к ним навстречу, они входили в воду, крича от радости, а их хозяева-персы в беспорядке побросали в эллинов копья, а потом, как сумасшедшие, бросились бежать в долину реки Каик.
«Кошачьи глаза» привели девушек обратно в Сест, думая, что Алкивиад хочет продать их держателям борделей. Но вместо этого их командир приказал им вымыться, умастить себя благовониями. А матросам велел относиться к пленницам как к благородным женщинам. Это был подарок властителям одриссов.
Сначала он послал ребят сообщить этим варварам, что Алкивиад хочет встретиться с ними и просит назначить место и время. Он сам усадил женщин на четыре галеры и дал в сопровождение дюжину военных кораблей. Девушки были наряжены невестами, чтобы стереть стыд пребывания в плену. Теперь они смогут стать законными жёнами тех, кого им выберут в мужья властители. Он доставил их на ничейную полосу Салмидесса, где и представил их Медоку, Бизанту и Севту.
Клянусь Кастором и Полидевком, эти шлюхины сыновья умеют быть благодарными! Они тут же предложили Антиоху и парням по женщине, не принимая отказов, и привели пятьсот лошадей — подарок для Алкивиада. Ты когда-нибудь видел пятьсот лошадей, Ясон? Это зрелище! Мы, из сопровождения, хотели только одного: загнать животных в загон и убраться до того, как дикари передумают.
И вот теперь ударил гром. Алкивиад отвергает дары одриссов. Он не принимает лошадей. Ещё хуже: он сообщает Севту, что тот оскорбил его, предложив ему животных вместо того, чтобы подарить нечто иное. Ему самому должно быть известно, чего жаждет его гость. Стояла глухая ночь. Горели сотни костров. Корабли ждали, вытащенные на прибрежную полосу. Повсюду скакали фракийцы, вдрызг пьяные, мужчины и женщины; а армия, в тысячу раз превосходящая нашу группу, заполняла всю долину. И ещё более зловещая фигура — наш хозяин Севт, сумасшедший самец, нализавшийся до одури, как все привыкли в этой стране. Они не верят решениям, пока не напьются. И как все фракийцы, он считал делом чести превзойти в щедрости любого, кто предложит что-то первым. Если он не может отдариться богаче, чем мы оделили его, то что же остаётся, кроме кровавой бани? Алкивиад повторяет, что своим подарком властитель оскорбил его. Он поворачивается к нам, двум десяткам своего эскорта, и приказывает немедленно подняться на борт и исчезнуть.
Севт не допустил этого. Он приказывает привести лошадей и начинает расхваливать перед гостем и своими соплеменниками великолепные качества этих животных, в которых — и это все знали — так отчаянно нуждались Афины. На губах одрисса уже появилась пена. Что это за человек, вопрошает он Алкивиад а, что это за командир, который отвергает такое богатство — если не для себя самого и своей славы, то хотя бы ради доблестных воинов, ему доверенных?
Алкивиад стоял, качаясь, такой же пьяный, как и его хозяин. Он объявил, что фактически он будет самым богатым человеком на востоке, если получит от Севта желаемое.
— Да что же это такое? — строго вопрошает одрисс.
— Твоя дружба!
В одно мгновение Алкивиад протрезвел, став таким хладнокровным и сосредоточенным, что было понятно: он ни на секунду не отвлёкся, его взгляд не упустил ни одного из бандитов, что резвились возле костра. Если сейчас я приму этих лошадей, объявляет он, то уплыву с великолепным подарком, но сам останусь бедняком. Если же я оставлю лошадей вам, их хозяевам, и уеду, унося с собой вашу дружбу, — и тут он приближается к Севту, который тоже протрезвел, — тогда я буду считать, что в число моих богатств включены не только эти храбрые животные. Ведь я могу попросить их у моего друга в любой момент, когда пожелаю. И не только их, но и могучих воинов, которые будут сражаться, оседлав их. Ибо мой друг не пришлёт мне одних лошадей, оставив меня с пустыми руками перед моим врагом.
Но Севт — не дурак. Он знает, что человек, стоящий перед ним, спланировал это в тот самый миг, когда увидел женщин на берегу. Он признает гениальность хода. Алкивиад знал всё это заранее. Знает афинянин и то, что Севт всё это понял и признал. Да, Севт тоже желает быть гением. Он понимает, что сейчас получил наставника, который сделает его своим другом, который будет советовать и учить, который научит его быть гениальным. Властитель одриссов обнимает Алкивиада, его соплеменники вопят и улюлюкают. Мы наконец-то переводим дыхание.
И он пришёл со своими лошадьми, этот Севт. И лошадей было не пятьсот, а две тысячи, когда флот и армия взяли Халкедон и Византий, закупорив проливы. То был самый чёрный период войны для спартанцев. Но я забежал вперёд. Мне следует вернуться к одному поворотному моменту истории.
Спустя месяц после великой победы при Кизике, когда мы проходили проливы, флагманский корабль был встречен курьерским тендером с Самоса. Ночь была лунная. Тендор послал нам световые сигналы. Суда сошлись на середине канала. Государственная галера «Парал», сообщили с тендера, прибыла из Афин с новостью! Спартанский посол обратился к Народному собранию с запросом о мире! Эта весть была встречена бурной радостью. Все хотели поскорее узнать условия мира, которые заключались в том, что военные действия прекращаются, каждая сторона уходит с чужой территории, все пленные возвращаются домой. Снова крики радости. Команда кричала, что скоро они пойдут по домам.