Разговор шел уютный, домашний. Собственно, разговора не было. Миледи, не привыкшая возражать, только молча кивала головой. Да и возразить было нечего, Мал юля рассуждала очень убедительно.
- Смотри сама, - сказала она. - Поживешь пока у меня, приглядишься, подумаешь. Будет не по душе - обратно в свою Сибирь поедешь, там тебе, может, привычней. Можешь хоть сейчас встать и уйти.
Миледи не шевельнулась. Про свое будущее она соображала плохо, а вот то, что в огромном городе только эта чужая женщина пригрела ее, по-настоящему тронуло Миледи. У нее даже навернулись слезы.
Малюля, исподтишка наблюдавшая за девушкой, поняла, что начало положено.
- А мы ведь даже не познакомились толком, - усмехнулась Малюля. - Ну меня, ты слышала, все Малюлей зовут. Не по возрасту, конечно, но я привыкла. А тебя как?
- Миледи… То есть это меня так в школе прозвали. Вообще-то я Мила.
- А мне нравится - Миледи. Что-то в этом есть. Пусть так и останется.
- Как хотите.
- Извини, пожалуйста, ты у нас еще девушка? Миледи отрицательно качнула головой.
- Мне даже аборт уже делали, - сказала она.
- Господи, когда же ты успела?
- Еще в девятом классе.
- Ох, что же с вами, девчонки, дальше будет! - вздохнула Малюля и прижала голову Миледи к своей вялой груди, чтобы скрыть улыбку.
Они продолжали мирно беседовать до полуночи. Ровно в двенадцать Малюля решительно поднялась:
- Пора ложиться, Миледи. Чтобы завтра глазки были ясные. Ты учись себя любить.
Год 1982-й. Соловых
Соловых возвращался с работы поздно. Он недавно нашел себе постоянное место - служил охранником на Черкизовском мясокомбинате. Туда он попал по воле случая.
Несколько месяцев Соловых трудился в полулегальном пункте ремонта автомобилей, расположенном на глухих задворках. Организовавшая этот маленький бизнес армянская семья занималась жестяными работами и покраской. Надо отдать им должное, мастера они были классные и к тому же не требовали у владельцев помятых машин никаких справок ГАИ о случившейся аварии. Соловых был там мальчиком на побегушках. Работа суетливая, бестолковая, отнимавшая массу сил.
Однажды, когда Соловых, как обычно, измотанный до крайности, брел домой вдоль высокого забора мясокомбината, он вдруг почувствовал мягкий, но ощутимый удар по голове. Соловых инстинктивно схватился за макушку, а когда отнял руку, то увидел на ладонях кровь.
Он испуганно взглянул на предмет, свалившийся ему на голову, а теперь лежащий под ногами, и чуть не рассмеялся. Это был здоровый, килограммов на пять, шмат говяжьей вырезки. Не требовалось большого ума, чтобы сообразить: мясо перебросил через забор кто-то из работников комбината. И тут его должен был подобрать сообщник.
Сообщник, однако, не появился. Может быть, его спугнул Соловых. Бывший участковый подобрал кровоточащее мясо, завернул его в газету «Советский спорт» и хотел было проследовать домой с неожиданным подарком судьбы. Но ноги сами вдруг понесли его к проходной. Охранник у турникета встревоженно посмотрел на Соловых.
- Ваше мясо? - спросил Соловых.
- Нет, - сказал охранник.
- Откуда знаешь?
- Если бы вы с мясом выходили - другой разговор. А раз входите, значит, не наше.
Возразить против железной логики охранника было нечего.
- Молодец, - сказал Соловых. - Я к директору пройду.
- Он отъехал.
- Тогда к заму.
- Он отошел.
- Что значит «отошел»? Помер, что ли? - строго спросил Соловых - А если нет, то как отошел, так и вернется.
- Закажите пропуск.
- Вот мой пропуск!…
Соловых ткнул мясо в нос охраннику и, когда тот отшатнулся, свободно прошел на территорию комбината.
Охранник врал - директор оказался у себя. И как раз обсуждал с никуда не отошедшим замом какие-то внутренние проблемы. Соловых, отмахнувшись от злобной секретарши, ввалился в кабинет.
- Пришел к вам с двумя новостями. С плохой и хорошей, - начал он с порога без предисловий. - С какой начать?
- Ну давайте с плохой, - ответил озадаченный директор.
- Воруют у вас мясо, - сказал Соловых, кладя свой кровавый сверток прямо на директорский стол. - Так и летает через забор.
Директор посмотрел на зама, который тоже был ошарашен.
- А хорошая новость? - спросил директор.
- А хорошая та, что воровству этому скоро придет конец. Правда, при одном условии.
- Это при каком же?
- Если вы меня к себе охранником возьмете. Шансы на успех у бывшего участкового были мизерные. Но директора неожиданно подкупила прямолинейность Соловых. А когда он узнал, что незваный гость целых двадцать два года протрубил в милиции, дело быстренько сладилось.
Соловых оформили охранником в тот же день. Оклад был, конечно, не ахти. Но в дальнейшем Соловых планировал наладить добычу мяса, сосисок и колбас в таком количестве, чтобы не только хватало на семью, но еще оставалось для продажи. Однако сначала бывший участковый решил заслужить славу самого зоркого и неподкупного стража, чтобы после даже тень подозрения не могла пасть на него.
Это было нелегким делом. Комбинатские только и жили за счет воровства. Причем перекидыванием мяса через забор занимались одни трусы. Остальные внаглую перли через проходную, поскольку охрана была куплена-перекуплена. Соловых этот канал перекрыл наглухо. Когда ему в первый раз попытались сунуть взятку, он не стал поднимать крика.
- Это за что? - спросил он. - Ты у меня вроде в долг не брал.
Парень с нахальными глазами усмехнулся:
- Мало, что ли? У нас тут твердая такса, дядя.
- Ты лучше расстегни-ка куртку, племяш!
Соловых своей рукой рванул застежку-молнию. Под курткой парень был обмотан сосисками, словно пулеметными лентами.
- Разоружайся, - сказал Соловых. - На первый раз акт не буду составлять. Но учти. И другим передай.
Слух об этой стычке мгновенно облетел весь комбинат. Народ не хотел верить в такое коварство нового охранника. Однако Соловых держался твердо и без всякой жалости досматривал в проходной всех подряд. Он находил куски мяса, привязанные к ляжкам, колбасу, скрывавшуюся в штанине, буженину, спрятанную в лифчиках. Директор только удивлялся тому, как резко сократилось вдруг количество отходов на вверенном ему комбинате.
По результатам второго квартала Соловых получил премию. А в августе он приказом был назначен на должность начальника охраны. В тот же день Соловых решил провести инспекторскую проверку всех цехов, и, главное, разделочного, где воровать было удобнее всего.
Он и понятия не имел, что идет навстречу собственной смерти.
Год 1982-й. Жанна
- Димитрий! - сказал Трофимов Иванцову, слушая Жанну. - Это то, что нам надо. Жаль, Алика с камерой нет.
Дождавшись конца песни, друзья подошли к Жанне.
- Только не пугайтесь, девушка, - сказал Трофимов. - Мы с телевидения.
- Я вас узнала, - ответила Жанна. - Иванцов и Трофимов. Да?
- Знает народ своих героев, - усмехнулся Иванцов. - А как вас зовут, я что-то недослышал?
- Жанна.
- Вот в чем дело, Жанночка, - проникновенно заговорил Трофимов. - Мы тут с напарником лудим одну новую программу под условным названием «Другая музыка». Неофициальная, то есть. Не хотите у нас сняться?
- Ну а если хочу?
- Тогда забьем съемку на завтрашний вечер. Приволочем сюда камеру - и вперед.
- Прямо тут? В переходе?
- Конечно, - сказал Иванцов. - Эта программа… Ну как вам объяснить? Не совсем обычная.
- Да что мы тут, на сквозняке? - встрял Трофимов. - Тут два шага до ДЖ. Сядем в тепле, возьмем по рюмке виноградного вина, выдержанного в дубовых бочках, и все обсудим.
- Пристают? - пророкотал незаметно подошедший Айвенго.
- Да нет, на телевидение приглашают, - улыбнулась Жанна. - Зовут сейчас в Дом журналистов, чтобы все обсудить.
- Туфта! - объявил Айвенго безапелляционно. - Если с ресторана начинают, все туфта!
Друзья переглянулись. Они почувствовали, что Айвенго им не по зубам.
- Да ресторан - это так, к слову, - сказал Иванцов. - Просто время ужина.
- Меня-то не надо парить! - усмехнулся Айвенго. - Я человек, измученный нарзаном.
В общем, пришлось разойтись, договорившись встретиться завтра,
- Какая прелесть, а? - все не мог успокоиться Трофимов. - Слушай, это может быть такая бомба!…
- Рекс, фу! - сказал Иванцов.
Он знал свойство друга воспламеняться по пустякам и, как когда-то пел Вертинский, «из горничных делать королев».
На следующий вечер друзья приехали в арбатский переход уже с Аликом, «репортажкой» и переносными лампами-подсветками. Все-таки в переходе было темновато. Пока готовились к съемке, собралась толпа. Народ, конечно же, пялился в камеру, портя весь эффект. Микрофон укрепили на низкой стойке. Чтобы его не было видно, Алик пообещал брать только так называемый «яичный» план - по колени и «молочный» - по грудь. Потом еще полчаса убеждали зевак забыть про камеру и смотреть на поющую Жанну. Время летело как сумасшедшее.
- Ладно, давай, Ахметка! - сказал Трофимов Алику. - Поливай!
- Поехали, Жанна! - махнул рукой Иванцов. Жанна запела «Рыжика».
- Мотор пошел! - объявил Алик, утвердив камеру на плече. Он начал с панорамы по переходу, потом перешел на спины людей, окружавших певицу. Наехал до среднего плана трансфокатором и, раздвигая толпу, медленно двинулся к Жанне.
Сняли несколько дублей с разными песнями, постоянно меняя точки и поправляя подсветки.
- Ну что, закрываем Голливуд? - сказал Иванцов.
- Пусть еще что-нибудь сыграет, - попросил Алик. - Я для перебивок лица поснимаю.
- Служи, Ахметка! - сказал Трофимов.
- Рад стараться!…
Они постарались на совесть, и после этого сам бог велел расслабиться в Доме журналистов. Айвенго, увидев их, взявших вчетвером курс на ресторан, промолчал. А из стихийной массовки раздались крики:
- А когда по телевизору показывать будут?
- Днями, - туманно ответил Иванцов.