В журналистском ресторане был полный аншлаг. Но для Иванцова с Трофимовым приволокли запасной столик и сервировали его по традиционной программе: коньяк, минералка, маслины, рыбное ассорти и телячий шашлык на ребрышках. Тут, кажется, все были знакомы друг с другом. К столику друзей то и дело подсаживались завсегдатаи с пьяными глупостями. Кто-то из глубины зала прислал бутылку шампанского и фигурно вырезанный ананас, внутри которого полыхал огонь. Трофимов, рванув пару рюмок, слегка захорошел и всем представлял Жанну как фантастическую певицу, которая вскоре даст шороха на эстраде. Журналистский народ понимающе посмеивался, поскольку Жанне не первой выдавались такие авансы.
Жанна не пила. Только делал вид. Она и без шампанского захмелела от всего происходящего. Ей все было в диковинку: и хмельное братание за столами, и разговоры, в которых звучали известные фамилии, и шутки, понятные только посвященному, и панибратское отношение официанток, звавших всех по именам. Они засиделись в Доме журналистов до половины третьего ночи. Аркадий Израилевич, маленький метрдотель, чуточку похожий на старого Чарли Чаплина, сидел с ними и все пытался петь цыганские романсы под гитару Жанны.
Потом Алик на своей машине развез всех по домам.
- Ахметка! - кричал Трофимов. - А ну вальсочком!
И Алик начинал закладывать виражи на пустых улицах, словно кружился в вальсе.
Остаток ночи Жанна пролежала без сна в своей комнатке, которую за гроши снимала у черта на рогах, на Веерной улице. Она чувствовала, что на этот раз в ее жизни произошло нечто по-настоящему значительное.
Но Иванцов и Трофимов больше не появились. Она ждала их вечер за вечером, стоя с гитарой в переходе. Наконец стало ясно, что судьба в который уж раз обманула ее.
Однажды Айвенго жестом подозвал Жанну к себе и спросил:
- Ну и что эти, с телевидения?
- Ничего, - сказала Жанна.
- Я же говорил - туфта. Ты глупостей не позволила?
- Нет.
- А смотреть на тебя жалко.
- Зато денег больше дают, - отрезала Жанна. Но петь в этот вечер больше не стала, ушла.
Все воскресенье она пролежала пластом. Только в понедельник к вечеру Жанна немного пришла в себя, взяла гитару и вышла на улицу.
Три девчонки возле подъезда уставились на нее, как на привидение. Потом подошли и робко спросили:
- Извините, мы тут поспорили… Вы Арбатова, да?
- Кто?…
- Жанна Арбатова. Мы вас вчера по телевизору видели.
- Меня?!
- Вас. Вы так классно пели!…
Только тут Жанна вспомнила, что тогда в Доме журналистов они вместе придумали ей звучный псевдоним - Арбатова. Она едва не выронила гитару из рук.
- Вы нам дадите автограф?
Жанна неверной рукой вывела на клочке бумаги свою новую, еще непривычную фамилию.
Годы 1977-1979-й. Миледи
Учиться любить себя, как советовала Малюля, у Миледи не было нужды. Поселившись у Малюли, она не оставила привычки ежедневно смотреться нагишом в зеркало.
Теперь ей было с кем себя сравнить. В доме у Малюли валялось множество иностранных журналов с голыми красотками, замершими на фото в соблазнительных позах. Миледи придирчиво рассматривала их и находила, что она ничуть не хуже.
Однажды ей попался совсем уж бесстыдный журнальчик с цветными снимками разнообразных пар, которые с упоением занимались сексом. Миледи с холодным интересом изучила причудливые позиции, искаженные страстью лица с закушенными губами и помутневшими глазами. Ничего в Миледи не дрогнуло, но она, как обычно, навсегда запомнила, как должно выглядеть ЭТО.
Малюля не торопила события, позволяя пока что Миледи нежиться в абсолютном безделье. Девчонка позже за все заплатит, и будет платить до конца жизни, но нужно подыскать ей солидного клиента. Этим Малюля и была озабочена.
Иностранные туристы, заскочившие в Москву на несколько дней, Малюлю не интересовали. Тут требовался постоянный партнер на многие годы, вроде ее несчастного Антонио, имевшего в Москве деловые интересы. Найти такого было непросто. Всяких румын, венгров и прочих представителей братских стран Малюля забраковала сразу же по причине их финансовой неполноценности. После целого месяца неустанных поисков она наконец вышла на очень перспективного француза. Месье Леблю годился по всем статьям. Ему уже перевалило за пятьдесят, в Москве месье бывал едва ли не чаще, чем в родном Марселе.
Он был крупным профсоюзным деятелем с легким флером коммунистических заблуждений. Вопреки бытующим представлениям о прижимистых французах Леблю не был жмотом, а денежки у него водились немалые. К тому же месье был слегка сдвинут на славянских девушках, о чем не стеснялся заявлять на своем ужасающем русском.
Его знакомство с Миледи состоялось в популярном кафе на стыке Кутузовского проспекта и Большой Дорогомиловской. Мал юля сама тщательно проследила за макияжем и туалетом Миледи, чтобы ни в чем не было перебора. В результате Миледи явилась на встречу в образе так называемой «бляди по-монастырски», что привело француза в полный восторг. Месье скомкал ужин и, весь сгорая от нетерпения, умчал Миледи на квартиру, которую постоянно снимал в одном из арбатских переулков. В первую ночь Миледи, как видно, показала себя молодцом. Не разочаровала она марсельца ни во вторую, ни в третью. Малюля уже потирала руки, предвкушая приличные комиссионные. Но тут случилось непредвиденное.
Однажды, вернувшись от француза, как обычно, в одиннадцать утра, Миледи объявила с обезоруживающей улыбкой:
- Я не знаю, что делать, Малюля. Он хочет на мне жениться.
Это был удар. У Малюли комната поплыла перед глазами. Становиться бесплатной свахой она не хотела нипочем. Но этой маленькой шлюшке всего не объяснишь.
Малюля взяла себя в руки и с трудом выдавила ответную улыбку:
- Значит, влюбился?
- Ну да.
- А ты?
- А что я? Я ничего. Я не против. Все-таки Франция.
- Конечно, понимаю. Но ведь замуж за иностранца - это целая история. Замучают тебя. Вообще кислород перекроют.
- Он говорит, что все устроит. У него везде связи. Даже на Старой площади.
- Ну если на Старой площади, тогда конечно.
Малюля проглотила стоявший в горле комок и сказала с грустью:
- Вот видишь, Миледи, все так и получилось, как я обещала. Даже лучше. Что ж, поздравляю. С тебя причитается.
Больше к этому разговору они не возвращались. Вечером Миледи уехала к будущему жениху.
- Я согласна, Жан, - сказала она с порога.
Француз схватил ее на руки, закружил по комнате. В эту ночь они занимались любовью с особенным пылом. Настойчивые звонки в дверь прозвучали как гром среди ясного неба. Обмотав бедра скатертью, Жан пошел открывать. В квартиру ввалился мрачный милицейский наряд из трех человек. Ни с того ни с сего началась проверка документов. Француз кипятился впустую. Его оттеснили в соседнюю комнату, а перепуганной Миледи сказали:
- А ты одевайся. С тобой в другом месте будет разговор. Расскажешь, почем берешь с иностранцев!
Миледи и охнуть не успела, как оказалась в уже знакомом «обезьяннике» 108-го отделения. То, что оно не имело никакого отношения к арбатским переулкам, Миледи даже в голову не пришло. На этот раз в «обезьяннике» томилась сплошная рвань и пьянь, вонявшая перегаром и матерившаяся напропалую.
Под утро, когда Миледи была готова умереть, в коридоре неожиданно возникла фигура Малюли. Видимо, она уже провела нужные переговоры. Дежурный молча отомкнул «обезьянник» и выпустил Миледи. Малюля за руку вывела ее на улицу и усадила в «Жигули».
- Молчи, - сказала она. - Я все знаю.
- Откуда?
- У меня тоже связи. Хотя и не на Старой площади.
Утром выяснилось, что месье Леблю срочно улетел в Марсель. Больше он на горизонте не появлялся. Должно быть, его московские друзья оказались большими моралистами и не смогли простить французу его любовного приключения с московской проституткой, ставшее известным милиции.
Что касается Малюли, то она мысленно поставила в счет Миледи ту немалую сумму, которую вручила ментам за ночную операцию. Прежнее положение вещей было восстановлено. Миледи вновь была у нее в руках. Однако, как оказалось, ненадолго.
Год 1982-й. Соловых
При его появлении в разделочном цехе работа замерла. Могучие мужики в заляпанных кровью фартуках отложили свои разбойничьи ножи, которыми срезали мясо с коровьих туш. Соловых слегка напрягся, ожидая враждебного приема.
Но совершенно неожиданно разделочники окружили его, улыбаясь.
- С повышением вас, Геннадий Михайлович! - сказал старший мастер. - Надо бы отметить такое событие, а?
- Бутылка за мной, - пообещал Соловых.
- А у нас тут найдется по грамулечке. Чисто символически. Тем более до конца смены всего полчаса. Не возражаете?
Соловых помедлил. Ему пора уже было устанавливать контакты с комбинатскими. В одиночку мяса не добудешь. Так чем же сегодня не повод для более близкого знакомства?
- Ну если по чуть-чуть, - сказал Соловых.
Мгновенно был очищен край разделочного стола. На нем появилась бутылка «Московской» и кое-какая закусь из спеццеха: девически розовая ветчина, смуглые охотничьи колбаски, слезящийся соком зельц. От неземных ароматов рот наполнился слюной. Звякнули граненые стаканы.
- Успехов, Геннадий Михайлович!…
Под такую закуску можно было убрать не одну бутылку. Одной и не стали ограничиваться. За столом было пятеро мужиков, не считая Соловых. Что им стакан - слону дробина.
- За «Динамо», наверно, болеете, Геннадий Михайлович?
- За него, - сказал Соловых. - Я же из ментов.
- А мы тут все за «Спартак». Пищевики.
Выпили за сменившего Льва Яшина вратаря Пильгуя, чтобы ему в воротах хорошо стоялось. Потом за Хусаинова, чтобы забивал побольше. Особенно в сборной. Вскоре Соловых почувствовал, что ему хватит. Разделочный цех виделся как бы в легком тумане. Он поднялся:
- Ну спасибо, ребята. Надо еще по цехам пройтись.
Все дружно пошли его провожать. Подошли к громадной металлической двери.