- Ты, Соловых, не человек, а то, что в окно лазает!…
Зоя ушла на кухню и там сердито гремела посудой, пока не успокоилась окончательно.
На следующий день она уселась у телевизора задолго до начала трансляции из Варны второго тура конкурса «Черное море». И опять не удержалась от слез, увидев Жанну. А когда передавали заключительный концерт, к Зое с виноватым видом подсел Соловых и честно боролся со сном до самого конца передачи. То, что Жанна завоевала первое место, произвело на него впечатление.
- Молодец подружка, - сказал он. - Взялась за ум. А то, понимаешь, ходила по квартирам, пустые бутылки шакалила.
- Она очень хотела стать артисткой, - отозвалась Зоя. - За этим и в Москву ехала.
- А ты?
- А я за тобой, Гена. Зачем же еще?
Все-таки надо было разыскать Жанну. Не навязываться ей, конечно. Хотя бы поздравить. Зоя решила позвонить на телевидение. Но там, разумеется, телефонов артистов не давали и вообще разговаривали через губу. Зоя отступилась. После этого она частенько поглядывала эстрадные концерты по телевизору, но так больше Жанну и не увидела…
Год 1992-й. Гангстер
Ему срочно нужна была женщина. Белая женщина. Всяких цветных подстилок вокруг хватало на любой вкус: китаянки, мулатки, кубинки, негритянки. Любую можно было уложить в постель за гроши или таблетку «экстази», а то и даром.
Но Гаэтано Фуэнтесу нужна была именно белая. Белые не были искусней в любви. Но заставлять именно белую выделывать в постели всякие фокусы являлось для него высшим наслаждением. Это был своеобразный реванш за все унижения, которые он, Гаэтано Фуэнтес из нищей Колумбии, презираемый латинос, постоянно терпел от швейцаров, таксистов, продавцов, копов и даже бродяг, у которых кожа была светлее. Только это могло привести вспыльчивого Гаэтано Фуэнтеса в равновесие.
Сегодня он был ослеплен яростью как никогда. Каких усилий ему стоило установить свою власть на небольшом кусочке Гарлема между сто тридцать третьей и сто тридцать пятой улицами! Его жизнь не раз висела на волоске. Врачи с трудом заштопали страшную ножевую рану, которую Гаэтано получил прямо на улице. Правда, через пару месяцев, когда Гаэтано оправился, он все-таки сделал дырку во лбу у Мануэля Корретхи, и глупый Мануэль давно лежит где-то на дне Гудзона вместе со своим острым ножом. Однако с тех пор Гаэтано Фуэнтес по вечерам не выходил без своих телохранителей, Рохаса и Хорхе, незаменимых и в рукопашном бою, и в перестрелке.
А сколько баксов перекочевало из кармана Гаэтано в жадные лапы Большого Джека и его напарника, черномазого Лаки! Этой алчной парочке копов следовало бы разъезжать не на патрульной машине, а на бронированнном фургоне для перевозки денег. Они чуть ли не лопатой гребли доллары на всех перекрестках. Но тут поднимать хвост было опасно.
Ссора с полицейскими грозила не только тюрьмой. Можно было вообще в два счета вылететь за пределы Штатов, да еще с таким клеймом, что обратно не попасть даже в качестве туриста.
Но зато вот уже третий год Гаэтано Фуэнтес контролировал всю тайную торговлю наркотиками в этом районе Гарлема. Две дюжины нищих подростков, таких же латиносов, как и он, исправно работали на босса. Гаэтано был сторонником железной дисциплины и наказывал провинившихся без жалости.
Беда пришла, как всегда, неожиданно. И самое мерзкое было то, что угроза беспредельной власти Гаэтано возникла от соотечественника, свалившегося на голову неизвестно откуда.
Карлос Акунья был вдвое моложе Гаэтано и, наверное, поэтому вдвое наглее. О его появлении Фуэнтес узнал по внезапно уменьшившейся выручке от продажи наркотиков. Потом нескольких юных солдат из армии Гаэтано зверски избили, отняв товар. Вот тогда-то одноногий мусорщик Хесус и шепнул Фуэнтесу:
- Это штучки Карлоса.
- Что еще за Карлос? - раздраженно спросил Гаэтано.
- Карлос Акунья. Говорят, такой крутой, что не приведи господь.
Гаэтано устроил охоту на людей Акуньи, но никакого результата она не дала. При всей своей наглости чужаки были осторожны и ни с кем из местных в контакт не вступали. Неожиданные налеты новая банда чередовала с периодами длительного затишья, и вычислить конкурентов было невозможно.
В бессильной ярости Фуэнтес пошел на поклон к Большому Джеку.
- В нашем курятнике лиса завелась, - сказал он копам при очередной встрече. - Лиса по имени Карлос Акунья.
- И чего же ты хочешь от нас? - спросил Большой Джек, презрительно кривя толстые губы.
- Чтобы вы этой лисе подпалили хвост.
- Слышал, Лаки? - обратился Большой Джек к напарнику. - Что скажешь?
- За лисами фокстерьеры гоняются, - засмеялся Лаки, считавший себя большим остроумцем. - А мы с тобой овчарки, Джек. Это не наше дело.
- Ну что тут возразишь? - усмехнулся Большой Джек. - Сказано как по писаному. Так что сам решай свои проблемы, амиго.
Гаэтано, честно говоря, ожидал услышать нечто подобное. Но теперь у него возникло страшное подозрение, что Акунья уже успел подмазать копов. Оставалось одно - встретиться с ним лицом к лицу.
Вскоре через одну мексиканскую шлюху по имени Кончита удалось передать Акунье предложение встретиться. К Кончите стал похаживать никому не известный парень, Маурисио Кампос, который в постели случайно сболтнул, что скоро Гаэтано Фуэнтесу придет конец, и тем выдал себя. С этим болтуном Гаэтано разговаривать не стал. Он сказал Кончите:
- Пусть твой дружок передаст своему боссу, что Гаэтано Фуэнтес приглашает его в субботу на пучеро в кабачок Монтойи.
Уточнений не требовалось. В этом районе все знали заведение Монтойи, где по вечерам подавали восхитительное пучеро - мясо со специями в горшочке, перед которым не в силах устоять ни один латинос.
Карлос Акунья явился, только когда стемнело. Гаэтано уже битых два часа сидел за столиком с бокалом красного вина. Рядом с ним расположились Рохас и Хорхе, такие же молчаливые, как и их главарь. Гаэтано никогда не видел Акунью, но узнал его сразу - по вызывающей манере держаться. У Карлоса Акуньи было хищное лицо стервятника. Тонкие усики и безупречный пробор делали его похожим на сердцееда с вывески захудалой парикмахерской. На нем была слишком пестрая рубашка, слишком толстая золотая цепь, и он слишком старался произвести впечатление крутого. Огромный, как медведь, Маурисио Кампос, маячивший за спиной босса, был тем самым болтуном, что повадился ходить к Кончите. Выглядел он довольно добродушно, хотя и усиленно хмурился. Второй телохранитель, Рикардо Мондрагон, казался невзрачным, но от него просто волнами исходила опасность. Он держал руку за пазухой, где наверняка болтался пистолет в наплечной кобуре. Все трое вместе, как приклеенные, подошли к столику Гаэтано.
- Неплохой сегодня вечерок выдался, Акунья, - сказа Гаэтано.
- Незнакомые мне говорят «сеньор Акунья», - холодно ответил тот.
Гаэтано и ухом не повел.
- Пусть твои ребята поболтают с моими в сторонке, - сказал он. - Мы с тобой обойдемся без свидетелей.
Телохранители обоих боссов сели неподалеку, не спуская с них глаз.
- Присаживайся, Акунья. Что будешь пить?
- Ничего.
Это «ничего», звучащее по-испански «нада», хлестнуло словно пощечина.
- Почему?
- Я выпью, когда ты совсем уберешься из этого района.
- Боюсь, Акунья, - сказал Гаэтано, - что после таких слов ты не увидишь рассвета.
- Это если тебе, Фуэнтес, повезет дожить до восхода луны.
Оба бандита старались держать марку, а потому лезли из кожи вон, изображая героев дешевых боевиков.
- Если это все, что ты хотел сказать, - процедил Гаэтано, - то не стоило и тащиться сюда.
- Я просто гулял. Случайно проходил мимо. Акунья кивнул своим телохранителям, и троица, пятясь, вышла на улицу. Рохас и Хорхе вернулись к столу.
- Убейте его! - прошипел Гаэтано. - Сегодня же!…
Оставшись один, Гаэтано Фуэнтес выпил целую бутылку красного вина, но это только разожгло его ярость, и теперь ему нужна была женщина.
Белая женщина. Он знал, где найти такую. Буквально в квартале отсюда находился известный лишь избранным подвальчик, где заправлял Фрэнк Бермудес. Там не подавали деликатесов. Но зато там были роскошные девочки из Европы. Вино, музыка и девочки. Особенно одна - с пухлым ртом и фарфоровыми голубыми глазами.
Фуэнтес направился туда и прямо с порога, не слушая льстивых приветствий Фрэнка, сказал:
- Позови эту… Как ее?… Миледи!
- Присядьте, сеньор Фуэнтес. Сейчас она придет.
Миледи находилась в рабстве у Фрэнка Бермудеса второй год. Именно в рабстве, иначе и не скажешь. А ведь все начиналось так хорошо.
Год 1991-й. Жанна
Утром участники конкурса веселой ватагой погрузились на теплоход «Николай Гоголь», отплывавший в Ялту, где должно было состояться несколько звездных концертов. Туда отправились и некоторые члены жюри, и даже выступавший на конкурсе в качестве почетного гостя Карел Готт.
Два дня на теплоходе превратились для Жанны в непрерывный праздник. Ночью она спала часа по два, не больше. Лишь одно слегка портило Жанне настроение. Все вокруг то и дело меняли туалеты, и только она надевала одно и то же платьице в стиле «кантри», в котором пела на сцене «Луну».
Так и не протрезвевший Токарев перемещался из одного бара в другой, не зная устали. Жанну он узнавал через раз. Бывало, проходил мимо нее со стеклянным взглядом, а через полчаса распахивал ей навстречу объятия и восклицал:
- Арбатова! Волшебница! Не посрамила державу!…
После чего жарко шептал ей на ухо:
- Сегодня в восемь жди меня в своей каюте. Разочарована не будешь.
Но ноги сами несли Токарева к стойке бара, где он тут же обо всем забывал.
Жанна не обращала на него внимания, тем более что с первых же минут на теплоходе у нее появился постоянный спутник.
Атлетически сложенный красавец Золтан почти не говорил по-русски, но он так обхаживал Жанну, томно глядя на нее влажными мадьярскими глазами, что у нее начинала слегка кружиться голова.