нилось двадцать семь. Но присмотревшись к толпе юных конкуренток, Миледи решила, что выглядит даже получше многих, и осталась.
Риск оказался оправданным. Ее точеная фигурка и полудетское лицо худсовету понравились. Мужчин особенно привлекла скрытая сексуальность, сквозившая в каждом ее движении и неопределенной улыбке. Вслух об этом никто не говорил, но, когда Миледи сошла с подиума, вопрос был уже решен. Ее взяли. Потом, правда, когда пришлось предъявить паспорт, возникла легкая заминка. Но в конце концов на возраст Миледи решили не обращать внимания. Раз уж ей удалось обмануть профессионалов, то о простых зрителях и говорить было нечего.
Новая работа пришлась Миледи по душе. Красоваться на «языке», как тут называли подиум, в разных туалетах по два сеанса в день было для нее как раз то, что надо. Ради этого можно вытерпеть и утомительные многочасовые примерки. Возникавшие время от времени мимолетные романы были необременительными. Более юные коллеги охотно приняли Миледи в свою компанию.
Пан Мидовский и Верунчик, пару раз нагрянувшие в гости к дочери, остались ею довольны. Они побывали на сеансах в Доме моделей и нашли, что никто Миледи в подметки не годится. Ее тогдашний ухажер, представленный родителям, трудился в МИДе, благоразумно не упоминая, что был там мелкой сошкой.
Такая идиллия продолжалась почти два года, а закончилась буквально в считанные дни.
Всему виной стала намечающаяся поездка на неделю русской моды в Испанию. Из дюжины манекенщиц в поездку брали ровно половину. И, конечно же, среди девочек начались всевозможные интриги. Миледи за себя была спокойна. Во-первых, она считалась примой, а во-вторых, у нее со всеми были прекрасные отношения. Последнее ее как раз и погубило.
Пригласив как-то домой одну из своих новых подруг, Нину Зюзину, Миледи не удержалась и в порыве откровенности показала ей ту самую кассету, которую неизвестно зачем хранила дома. Зюзина, естественно, дала страшную клятву, что никому об этом не расскажет. Но когда выяснилось, что Зюзина, скорее всего, останется за бортом и Барселона ей не светит, клятва тут же была нарушена. Зюзина напела директору Дома, что Миледи тайно снимается в порнофильмах самого грязного толка. Застигнутую врасплох Миледи вынудили признаться, что этот позорный факт в ее биографии действительно имел место. После этого не только о ее поездке в Испанию, но и о дальнейшей работе в Доме моделей не могло быть и речи. В тот же день ее уволили.
- Зачем же ты так, Зюзя? - спросила Миледи, встретив Зюзину в дверях.
- Но это же правда! - ответила та, наивно тараща глаза. - Я ведь ничего не придумала.
Выяснять отношения было бессмысленно.
Однако фортуна вскоре повернулась к Миледи лицом, и в этот раз казалось, что надолго. Потом Миледи не могла припомнить, где она наткнулась на это объявление. Загадочная американская фирма с непроизносимым названием приглашала русских девушек для работы в шоу-бизнесе за рубежом. Никаких профессиональных навыков не требовалось. Фирма брала обучение на себя, если внешние данные претендентки ее устраивали. Что касается работы за рубежом, то о ней было упомянуто в общих словах: казино, дискотеки, бары, клубы. Миледи клюнула.
Правда, московский офис фирмы на деле оказался обычной двухкомнатной квартиркой в пятиэтажке. Но над столом шефа висел американский флаг, а пепел шеф стряхивал в жестяную баночку из-под кока-колы. Этот подозрительный офис помещался на третьем этаже, и к нему от самого подъезда на лестнице стояла очередь претенденток в черных колготках и мини-юбках, долженствующих производить убийственный эффект.
Жильцы дома, проходя мимо, с неодобрением косились на девиц, раскрашенных, точно индейцы перед боем.
Отстояв пару часов, Миледи наконец предстала перед шефом - плюгавым человечком с бегающим взглядом, невнятно назвавшим свое имя. Миледи ему явно приглянулась. Еще больше шефа устроило то, что никаких корней в Москве она не имела. А уж то, что Миледи работала манекенщицей, шефа просто привело в восторг.
- Ну, - сказал он, - с такой подготовкой у вас не будет проблем.
- А что там придется делать? - спросила Миледи.
- Есть разные варианты, - уклончиво ответил он. - Но в любом случае это хороший бизнес и хорошие деньги. Через полгода будете раскатывать на своем «Кадиллаке» и квартиркой на Манхэттене обзаведетесь. Трансфер фирма берет на себя. У вас есть заграничный паспорт? Ах нет? Давайте обычный. Нет проблем. Мы все устроим.
Потом он подсунул Миледи на подпись договор на трех листах.
- Но тут же все на английском! - сказала она.
- Естественно. Не на китайском же американцы будут договор составлять. Да тут не в словах дело. Вы на цифры обратите внимание.
Цифры были внушительные, со многими нулями.
- Это в долларах, - пояснил шеф. - Хотел бы я получать столько. Да рылом не вышел.
Он подмигнул Миледи и выдернул у нее из рук подписанные листы.
- Заграничный паспорт, билет и прочая канитель - это все моя головная боль. Оставьте телефон, мы вас вызовем.
Вызов последовал через две недели. Миледи тут же позвонила родителям и довольно складно наврала, что ее мидовца посылают на работу в Штаты и она едет с ним. Через пять дней рейсом Аэрофлота Миледи прилетела в нью-йоркский аэропорт имени Кеннеди вместе с еще четырьмя счастливицами.
Встретил их лично Фрэнк Бермудес, весь в черном, как на похоронах, и в темных очках, придававших его смуглому лицу зловещий вид.
- Допро пошаловат! - осклабился он, показывая фальшивые зубы.
Кроме этой фразы старина Фрэнк знал по-русски еще только одно выражение, которым и воспользовался немедленно.
- Давай-давай! - сказал он, выразительно махнув рукой.
Почти бегом девушки пронеслись через бескрайний терминал аэропорта и погрузились в фордовский фургончик, который тут же рванул с места. Разглядеть Нью-Йорк сквозь сильно тонированные стекла Миледи не удалось. Не удалось ей это и позже. Дверь подвала Бермудеса захлопнулась и больше никогда для нее не открывалась. Пять легкомысленных москвичек с этого момента превратились в самых настоящих рабынь. Конечно, их никто не приковывал цепями и не бил плетью. Но покидать подвал было запрещено категорически. Их вопли и слезы Фрэнка не тронули. Он пихнул им под нос их контракты на английском и торжествующе удалился.
Глава третьяБардак
Год 1991-й. Иванцовы Трофимов
Едва войдя в свою однокомнатную квартиру, которую она снимала на Чистых прудах, Жанна сразу же бросилась к телефону и набрала номер музыкальной редакции, давно уже переехавшей с Шаболовки в новый Останкинский телецентр.
- Будьте добры Иванцова или Трофимова, - попросила она.
- А они уже здесь не работают, - ответили ей.
- Как не работают?
- Их уволили. По сокращению штатов.
- Давно? - спросила Жанна, будто это имело какое-то значение.
- Да уж почти месяц.
- А где же они теперь?
- Понятия не имею.
Жанна в растерянности положила трубку. Она представить себе не могла, чем же так провинились Иванцов с Трофимовым, что их вышвырнули с телевидения.
На самом-то деле вины за ними никакой не было. Это было ясно всем, кроме самодура Саяпина, продолжавшего искоренять на телевизионном экране бородатых мужчин, женщин, осмелившихся надеть брюки, церковные кресты и голые коленки. Никакие ветры перемен Саяпина не коснулись. Он оставался фанатичным хранителем старой эстетики и старой идеологии. Это ему принадлежала идея устроить в Москве праздник искусств. Помпезное мероприятие, по мнению Саяпина, должно было продемонстрировать высокий моральный дух и нерушимую дружбу народов Союза, уже начинавшего трещать по всем швам. Кремль, естественно, поддержал такую инициативу.
И вот в Москву, как в былые времена, на всесоюзный слет муз и граций съехались оркестры, хоры и танцевальные ансамбли, чтобы разом на множестве столичных площадок восславить счастливую жизнь. Главная роль в этой акции, само собой, отводилась телевидению. Музыкальная редакция впряглась в круглосуточную работу. Особое внимание уделялось заключительному дню праздничной недели. Организацию и ведение восьмичасового живого эфира поручили Иванцову с Трофимовым. Они должны были вести рассказ о празднике, постоянно перемещаясь по Москве между четырьмя главными концертными площадками: Залом имени Чайковского, Дворцом спорта в Лужниках, Театром эстрады и Кремлевским Дворцом съездов, где в этот день выступали одновременно все звезды эстрады, кино и театра. Заранее были сняты на пленку десятки интервью для вставок в телетрансляцию. Впервые в разных местах Москвы разом работали четыре ПТС - передвижные телевизионные станции.
План восьмичасового эфира был расписан по секундам и неоднократно проверен, чтобы избежать накладок при стыковках.
Но накладок избежать не удалось. При таком количестве объектов соблюсти точный график было немыслимо. Это выяснилось сразу же, как только передача пошла в эфир. Где-то опоздал с выходом артист, где-то отказала осветительная аппаратура, где-то «вылетела» телевизионная камера, потеряв четкость изображения.
С первых же минут Иванцову и Трофимову пришлось выкручиваться, импровизируя на ходу. Им как-то удавалось сшить на живую нитку расползающуюся ткань программы, поскольку в просторном «ЗИСе», выданном им для стремительных бросков по городу, был установлен портативный монитор, по которому они могли следить за тем, что происходит в эфире.
Но при въезде в Кремль возникла заминка. У Боровицких ворот «ЗИС» остановила охрана. У техника, заведовавшего монитором, не оказалось пропуска во Дворец съездов. Об этом просто позабыли в спешке. Пока Иванцов с Трофимовым уламывали неприступную охрану, в эфире возникла катастрофическая пауза. С пульта в Останкино уже была включена ПТС, работающая в Кремле. По сценарию Иванцов и Трофимов должны были сказать несколько слов перед тем, как войти во Дворец, где концерт уже шел на полную катушку. Но они как раз в этот момент пререкались с охраной, а камера тупо показывала пустой кремлевский двор. Это было бы еще полбеды, но неожиданно перед камерой появилась расхристанная тетка в ватнике и резиновых сапогах.