азличил несколько фигурок, бегущих к «Белому дому». Соловых тоже вскинул автомат, но фигурки вдруг куда-то исчезли. Рядом громко чертыхался Сергей, у не го заело затвор.
Внезапно совсем рядом, буквально шагах в двадцати, Соловых увидел человека, который, пригнувшись, перебегал опасную зону.
- Стреляй! Что же ты? - заорал Сергей.
Соловых дал короткую очередь. Он стрелял не целясь, чтобы просто пугнуть человека. Но тот вдруг нелепо взмахнул руками и повалился на землю. Соловых успел заметить, что у падавшего блеснули на солнце стекла очков.
- Готов, падла! - радостно воскликнул Сергей.
- Да нет, - сказал Соловых, обмирая от страха. - Споткнулся, наверно…
- Попал, попал! - возбужденно возразил Сергей. - Я знаю, как подстреленные падают!…
Автомат выскользнул у Соловых из рук и тяжело брякнулся на пол.
- Ты чего? - удивился Сергей.
Но Соловых не ответил. Сейчас он представить себе не мог, что его пуля сразила живого человека. Если это так, то нужно срочно бежать на помощь. Может быть, еще не поздно.
- Уходим, Серега! - позвал кто-то за спиной.
- Почему? - удивился тот.
- Они «Альфу» пустили. Против этих ребят нам и рыпаться нечего. Дан приказ - всем соратникам уходить.
Соловых, так и не подняв с пола свой автомат, пошел вслед за баркашовцами. Он ничего не соображал и действовал механически. Каким-то сложным подземным ходом они выбрались на набережную Москвы-реки недалеко от Хаммеровского центра. Соловых не заметил, как остался один…
…Зоя вся извелась в ожидании мужа. В телевизионную информацию стали просачиваться отрывочные, пока неясные сообщения о заварушке вокруг «Белого дома». Зоя представить себе не могла, что мужа занесет туда, но все равно у нее на душе было неспокойно. Она уже десять раз звонила в магазин. Шабашники аккуратно отвечали на звонки, но Соловых там не появлялся.
Он пришел домой только к вечеру, и лица на нем не было.
- Где ты шлялся? - закричала на него Зоя.
Но Соловых отстранил ее и молча прошел в ванную. Минут через пять Зоя заглянула туда. Соловых стоял у раковины, опустив голову, и ожесточенно тер руки щеткой с мылом, словно хотел содрать кожу.
- В чем дело, Гена?
- Я, Зоя, человека убил, - глухо сказал Соловых и стал снова намыливать руки.
Больше она в этот вечер не добилась от мужа ни слова. Они перекусили, сели к телевизору. Соловых молчал.
- Ген, ты хоть дочку не пугай, - сказала Зоя. - Подумает, что онемел у нее папка.
Соловых посмотрел на жену оловянным взглядом и отвернулся. Может, не крикни этот придурок «стреляй», он так и не нажал бы на курок, да что теперь об этом рассуждать.
Между тем телевидение словно прорвало. Один за другим пошли наспех смонтированные репортажи о событиях в «Белом доме».
Вот мечется в панике Руцкой, вот выводят из дверей криво улыбающегося Хасбулатова, вот бежит, прикрываясь кейсом, депутат Челноков, еще недавно распевавший при свечах, вот мародеры из числа зевак тащат в разные стороны что попало: телевизоры, компьютеры, настольные лампы, стулья.
- Ты был там, Гена? - спросила Зоя.
Соловых кивнул.
В последующие дни она понемногу разговорила мужа и в конце концов выяснила все, что с ним было. Она постаралась его убедить, что если он своими глазами не видел убитого, то, может быть, автоматная очередь прошла стороной, а тот очкастый в самом деле всего лишь споткнулся и не стал подниматься из осторожности. Она даже хотела разузнать, кто в тот день погиб у «Белого дома» и при каких обстоятельствах. Но вскоре началось такое вранье, что разобраться в этом становилось все труднее. Анонимные очевидцы рассказывали о сотнях трупов, якобы плывших по Москве-реке, но их слова так и остались словами.
А потом со стен «Белого дома» отскоблили сажу, оставшуюся от небольшого пожара, и новые события вытеснили из памяти день штурма. Но Соловых так и не пришел в себя. Он сделался молчаливым, безразличным ко всему и как-то вдруг постарел. С ним стало так тягостно находиться наедине, что Зоя однажды, перерыв все бумажки, отыскала телефон Миледи и позвонила ей, чтобы хоть немного отвлечься.
- Слушаю, - ответил ей незнакомый голос.
- Милу попросите, пожалуйста. - сказала Зоя.
- Кого?
- Милу Миловскую.
- Ах, Милу. Так ее нет.
- А когда она будет?
- Кто ж ее знает. Она нам пока на год квартиру сдала.
- Уехала, что ли?
- Уехала.
- А куда? Домой?
- Да нет. Далеко.
- Куда «далеко»?! - закричала Зоя, не выдержав. - В Америку, что ли?
- Ну, если вы знаете, чего спрашивать?
- Правда в Америку?
- Правда, правда.
Зоя положила трубку и сказала изумленно:
- Ну Миледи!…
Год 1992-й. Миледи
Что касается шоу-бизнеса, то где-то в Нью-Йорке он, безусловно, существовал, но только не в подвале Фрэнка. Это стало ясно в первый же вечер. Тому, чем занимались здесь, обучаться было не надо. В крохотных комнатах, куда поодиночке поселили приехавший, почти все место занимали широченные кровати. В зеркалах, висевших напротив, можно было наблюдать все, что на кровати происходит. Многим клиентам это нравилось. Еще в каждой комнате был шкаф и туалетный столик. Большего и не требовалось для той «работы», которой тут занимались с вечера до утра.
Был еще общий зальчик с полукруглыми диванами и стойкой бара, на которой стоял большой телевизор, беспрерывно показывавший эротические клипы.
Тут клиент мог выпить и слегка разогреться для подвигов на широкой постели.
Никакой паузы для акклиматизации приехавшим не дали. Их переезд в Штаты стоил немалых денег, которые следовало срочно отработать. Одна девушка, правда, попробовала возражать. Но дюжие охранники, дежурившие у двери, по сигналу Бермудеса так ее отделали на глазах у всех, что бунт был подавлен в самом зародыше.
В первый же вечер Миледи досталась Гаэтано Фуэнтесу. Он взялся за новенькую с жаром, стараясь, по своему обыкновению, сразу же унизить ее как только возможно. Но Миледи, выдержав первую агрессивную атаку, сумела постепенно утихомирить темпераментного колумбийца. Она не стала состязаться с ним в изощренности и азарте, а, наоборот, избрала своим оружием покорную нежность. И Гаэтано сдался. Страсти в нем не убавилось, но вся агрессивность испарилась. С той поры он навещал Миледи дважды в неделю и даже выучил ее коронное словечко.
- Лапа!… - хрипел Гаэтано, взлетая на пик блаженства.
Днем девушки сходили с ума от безделья. Время тянулось бесконечно в постоянных сетованиях на то, какими идиотками они все оказались. Возвращение домой стало несбыточной мечтой. Вырваться из цепких лап Бермудеса казалось невозможным. Ни документов, ни денег у них не было. Высуни они нос на улицу, им бы не поздоровилось. Все расходы на еду и косметику Бермудес аккуратно вносил в счет, и с каждым днем девушки все больше увязали в долгах.
Какие там «Кадиллаки» и квартирки на Манхэттене!
- Хоть бы Нью-Йорк разок дал посмотреть, сволочь! - вздыхали девушки. - Господи, это же надо так проколоться!
- А может, забастовку объявим?
- Ты что! Забьют до смерти!
- С нашим бы посольством связаться…
- Так нас там и ждали. Сейчас наши войну Штатам объявят из-за пяти блядей!
- Ну зачем уж про себя так-то?
- А кто мы есть?
- Девчонки, а дальше, дальше-то что? Всю жизнь тут просидим?
- Постареем - вышвырнут. Свеженьких дур привезут, а нас вынесут ногами вперед - и в канализацию!…
Они постоянно строили какие-то фантастические планы побега, но все это было пустое сотрясание воздуха.
Так бы все и тянулось без конца, если бы дорожки Гаэтано Фуэнтеса и Карлоса Акуньи не пересеклись роковым образом. Холодная встреча бандитских главарей в кабачке Монтойи стала фактически объявлением открытой войны. Уже через час Рохас и Хорхе обстреляли машину Акуньи. Им удалось ухлопать только неповоротливого Маурисио Кампоса. Акунью лишь слегка поцарапало осколком стекла, а Рикардо Мондрагон, сидевший за рулем, вообще отделался легким испугом.
Ничего этого Гаэтано не знал, когда явился за утешением к Миледи. И узнать ему было не суждено.
Когда Миледи выпорхнула в общий зал, Фуэнтес, как истинный кабальеро, угостил ее рюмкой сладкого апероля, и на этом его галантность иссякла.
- Лет’с гоу! - сказал он ей по-английски.
- Пошли, - кивнула Миледи.
Дальше все пошло по заведенному порядку. Гаэтано содрал с нее одежду и повалил на кровать, сам расстегнул только молнию на брюках. Он всегда начинал так. Миледи закрыла глаза. Наблюдать знакомую сцену в зеркале напротив ей было неинтересно. Именно поэтому она не увидела, как бесшумно открылась дверь и в проеме появилась фигура Рикардо Мондрагона. Он действовал быстро, но без спешки. Подняв пистолет с глушителем, Мондрагон трижды нажал на курок. Раздались три негромких хлопка. Тело Гаэтано вздрогнуло и ослабло. Миледи удивленно открыла глаза, но увидела лишь захлопнувшуюся дверь.
Гаэтано Фуэнтес умер мгновенно. Миледи несказанно повезло, что пули не прошили бандита насквозь, а застряли в его теле. Она почувствовала на руках, обнимавших спину Гаэтано, что-то липкое и через секунду поняла, что это кровь. Вопль ужаса застрял у Миледи в горле. Она с трудом выбралась из-под обмякшего тела и выскочила в зал. Там было пусто, если не считать Фрэнка Бермудеса, уронившего голову на стойку бара. Вокруг его головы растекалась темная лужица крови. Из телевизора доносилась тихая музыка, сопровождавшая очередной эротический клип. До слуха Миледи донесся какой-то хрип, а потом она увидела охранника, который, заливаясь кровью, полз в зал от входа.
Позже, вспоминая этот кошмар, Миледи сама не могла понять, как она решилась на рискованный шаг. Она влетела обратно в свою комнату, накинула прямо на голое тело плащик, в котором приехала из Москвы, и застегнулась наглухо. Потом, стараясь не смотреть в остекленевшие глаза Гаэтано, сунула руку в карман его брюк и вытащила жиденькую пачку долларов. Крадучись она проскользнула к двери на улицу и бросилась бежать.