В магазине продавец, снимая с весов колбасу, спрашивал на чудовищной смеси английского и русского:
- Вам ее наслайсить или хотите куском?
Миледи не чувствовала своеобразной прелести этих брайтонских сценок. Наоборот, они ее раздражали. Ей казалось, что люди вокруг прикидываются, как они прикидывались счастливыми, когда собирались в компании за столом.
Многие жили на Брайтон Бич уже давно, но все равно в присутствии Миледи считали своим долгом постоянно твердить, что правильно поступили, уехав сюда. Все разговоры, однако, сводились к воспоминаниям о прежней жизни. Только совсем уж зеленая молодежь не мучилась ностальгией.
В компаниях, правда, Миледи бывала редко. Гриша с раннего утра до позднего вечера торговал с лотка книгами, присланными из России. Они пользовались сумасшедшим спросом, но, чтобы как-то сводить концы с концами, работать приходилось много. Тем более что теперь Грише требовалось больше денег. И не потому, что у него в квартире появился лишний едок.
Гриша безумно хотел показать Миледи Нью-Йорк, о котором она до сих пор имела смутное представление. Он гулял с ней по бесконечному Бродвею, продуваемому постоянным ветром с Гудзона. Он сводил ее на мюзикл «Мисс Сайгон», шедший в театре на углу Пятьдесят третьей улицы. Он затащил Миледи в музей Метрополитен, от посещения которого у нее осталась только головная боль и сожаление о четырнадцати долларах, потраченных впустую. В Мировом торговом центре они поднялись в кафе на сто седьмом этаже, откуда с самолетной высоты весь город был как на ладони. В кафе потрясающий негр играл на рояле старые регтаймы, не тронувшие душу Миледи. А когда она подошла к большому окну, доходящему до пола, и под ней открылась бездна, Миледи стало по-настоящему плохо. На пароходике они совершили круиз вокруг Манхэттена, полюбовавшись заодно Статуей Свободы.
Впечатлений было слишком много, и вскоре в голове у Миледи перемешались Чайна-таун и Радио Сити, Рокфеллеровский центр и Литл Итали, Эмпайр Стэйт Билдинг и Трамп Тауэр.
Годы 1944-1994-й. Мэтр
Иван Сергеевич Зернов никогда не был трусом. Это подтверждали боевые награды, которые в День Победы украшали его нынешний элегантный смокинг. Правда, бывший боцман Черноморского флота непосредственного участия в военных действиях не принимал. Но с фронтовыми концертными бригадами Зернов не раз бывал на передовой, хлебнул и артобстрелов, и бомбардировок, и даже однажды вывел артистов из немецкого окружения под Смоленском. Тогда он еще не был народным артистом, а подвизался в качестве рядового конферансье, уморительно изображая психопата Гитлера и распевая лихие куплеты про Гансов и фрицев, отморозивших в России «и уши, и носы, и кое-что похуже». Благодарная солдатская аудитория души не чаяла в молодом артисте.
Много позже, обзаведясь вальяжными манерами и сменив «Беломор» на кубинские сигары «Ромео и Джульетта», Зернов остался смелым человеком. Сатирические монологи, с которыми выступал уже всесоюзно известный конферансье, нередко пугали высоких чиновников. Но даже самой Екатерине Алексеевне Фурцевой, министру культуры, не удалось обломать Зернова.
Как-то у них состоялся очень жесткий разговор один на один. Зернов держался как кремень. Раздраженная его упорством, Фурцева прервала аудиенцию сухой фразой:
- Ну, в общем, я вам сказала все, что хотела!
- Вы удовлетворены? - спросил Зернов, поднимаясь со стула.
- Разумеется, нет!
- Тогда я остаюсь. - Зернов снова опустился на стул. - Настоящий мужчина не имеет права уходить, пока женщина не удовлетворена.
Фурцева вдруг по-девичьи вспыхнула.
- Ну вы и наглец, Иван Сергеевич! - сказала она и засмеялась. - Я ведь хочу вас от неприятностей уберечь. Ну подредактируйте сами немножко свои тексты. Уберите сомнительные места.
- Екатерина Алексеевна, - сказал Зернов проникновенным тоном, - вы бы Ойстраху посоветовали не все ноты играть, а через одну?
Фурцева отвернулась к окну и сказала со вздохом:
- Боже мой, как мне иногда с вами трудно!
- Так ведь и нам с вами не легче, - отозвался Зернов.
Ответа не последовало, и он тихо вышел из кабинета.
С публикой на концертах Зернову было проще, хотя чего только не случалось. И пьяные лезли на сцену, и издевательские реплики из зала раздавались, и шутки, бывало, встречали гробовым молчанием. Но Иван Сергеевич ни разу не ушел с эстрады побежденным. Импровизируя на ходу, он умел взять зал в руки.
В такие минуты бывший боцман чувствовал себя противостоящим крепкому шторму.
А сколько интриг и скандалов возникало за кулисами, в узком мирке, полном неудовлетворенных актерских амбиций! Зернов привык разрубать клубок самых чудовищных сплетен одним решительным ударом. Он не боялся нажить себе врагов и с презрением относился к завистникам. Этим он заслужил уважение даже тех, кто его ненавидел.
С профессией конферансье Зернов тоже покончил без колебаний. Времена менялись, и старые мастера эстрады один за другим выходили в тираж. На фотографиях с дарственными надписями они оставались по-прежнему молодыми и красивыми: Илюша Набатов, Миров и Новицкий, Афоня Белов, Тимошенко с Березиным, Рудаков и Нечаев, Аркаша Райкин, Миронова и Менакер, Леня Утесов… Многих и в живых-то давно не было. А те, кто еще здравствовал, уже не могли тягаться с тем же Жванецким, чья умная и тонкая ирония так точно выражала дух времени. Зернов понял, что пора и честь знать.
Однако на пенсию его не отпустили, а сделали директором потихонечку угасающего Театра эстрады. Этот театр по инерции еще считался престижной площадкой, но явно не выдерживал конкуренции с современным Концертным залом «Россия», переманившим всех звезд, способных делать битковые сборы. Зернов и тут не дрогнул. Он всколыхнул все свои артистические связи. Среди нынешних кумиров оказалось немало его крестников, и отказать новому директору Театра эстрады они не могли.
Попутно Зернов взялся за поиск новых талантов. Так судьба свела его с Жанной Арбатовой, еще ни разу не дававшей сольных концертов в Москве. Зернов не поленился съездить на репетиционную базу в Клуб имени 1905 года и посмотреть, какова Арбатова в деле. До конца репетиции он не досидел, встал и решительно вышел в коридор. За ним бросился помертвевший Боря Адский, администратор Жанны:
- Иван Сергеевич! Послушайте еще пару песен. У нас программа выстроена по нарастанию!…
- Мне достаточно, - отрезал Зернов.
- Неужели так ужасно?
- Ты болван, Боря! Ты даже не представляешь, какой бриллиант попал тебе в руки. Верно, что дуракам везет. Я даю вам свою площадку в конце мая на пять дней. Согласен?
- Еще бы! - воскликнул Адский.
- Нет, Иван Сергеевич, на неделю, - раздался голос Жанны. Она незаметно подошла к мужчинам.
- Жанна!… - Адский всплеснул руками.
- Она права, - сказал Зернов. - На неделю!… Рекламой сольного концерта Арбатовой Иван Сергеевич занялся сам, оставив Борю Адского на побегушках. В результате на три первых выступления были проданы все билеты до единого. И вот этот звонок за час до начала…
Голос, сообщивший, что в Театре эстрады заложено взрывное устройство, был каким-то безжизненным, словно на том конце провода находился говорящий автомат.
Только одна фраза, а за ней гудки отбоя.
Зернов положил трубку и задумался, посасывая незажженную сигару. Идиотов, способных на подобную шутку, хватало. Забавного в ней не было ни капли. Уж такой искушенный в различных розыгрышах человек, как Зернов, не клюнул бы на жеваное дерьмо. Значит, телефонная угроза имела целью сорвать сегодняшний концерт Жанны Арбатовой. Кому-то, видно, она крепко насолила. Но заниматься расследованием не было времени. Зрители уже собирались у дверей театра.
Ситуация, что и говорить, создалась необычная. В прежние времена ничего подобного не случалось, да и не могло случиться. Теперь же можно было ожидать чего угодно. Посоветоваться Зернову было не с кем, он должен был принимать решение сам, причем в считанные минуты. По внутренней связи Зернов дал команду пока не пускать публику в театр. А сам с незажженной сигарой в зубах решительным шагом проследовал в гримуборную Жанны.
- Оставьте нас одних! - сказал Зернов властным тоном.
Гример и костюмерша поспешно вышли за дверь.
- Тут вот какое дело, детка. - Зернов стал за спиной Жанны, сидевшей перед зеркалом. - Мне только что позвонили в кабинет и предупредили, что где-то в театре заложена бомба.
- Бомба?… - переспросила Жанна осевшим голосом.
- Так сказал позвонивший.
- А кто звонил?
- Это мы с тобой потом вычислим.
- Значит, кто-то хочет сорвать мой концерт?
- Без сомнения. Сейчас вопрос один: что делать?
- А если это просто дурацкая шутка?
- Не исключено. А если нет? В зале больше тысячи мест. Могу ли я пойти на такой риск?
- Но ведь можно позвонить в милицию. Пусть проверят.
- Разумеется. Но это, как ты понимаешь, не минутное дело. Значит, сегодняшний концерт все равно псу под хвост. Я сам все объясню публике. Люди поймут.
Они продолжали общаться через зеркало. Зернов почувствовал в этом какую-то излишнюю театральность и отошел в сторону. Жанна молчала, опустив голову.
- Ну что ты молчишь? - спросил Зернов. - Я этот концерт тебе верну. А то, что отмена произошла из-за бомбы, - это же такая реклама! Народ, детка, на тебя валом повалит, понимаешь?
- Я все понимаю, Иван Сергеевич, - наконец заговорила Жанна. - Отменить, конечно, ваше право. Но я все равно выйду сегодня на сцену, пусть даже в зале не будет ни души. Выйду и спою, и никому меня запугать не удастся. Пусть знают!…
Зернов давно уже перестал удивляться чему бы то ни было. Но этот короткий монолог, полный сдержанной силы, его поразил. Значит, не так уж безнадежны те, кто идет на смену. Есть еще, черт побери, настоящие люди и настоящие артисты!
От нахлынувших чувств старый эстрадный волк даже перекусил свою незажженную сигару и выплюнул ее прямо на пол.