В Москве Тимур сказал Жанне:
- Вот теперь я вернулся совсем.
- Я тоже хочу вернуться, - сказала она.
Тимур понял, что речь идет о возвращении Жанны на сцену.
- Я ждал этого, - сказал Тимур с улыбкой. - Я знал, что так будет. Ты еще долго крепилась. У тебя дар божий, Жанка. И погубить его просто грех!…
Внезапно она почувствовала необъяснимую робость:
- А что, если у меня не получится?
- Петь нельзя разучиться. Так же как и плавать.
Однако оказалось, что можно.
Когда Жанна и Тимур опять тайно от всех пришли ночью в студию звукозаписи, Жанну вдруг заколотило от волнения, словно зеленую дебютантку.
- Что за мандраж? - удивился Тимур, усаживаясь за пульт. - А ну марш к микрофону!
Они решили сначала сделать пробную запись.
Прозвучало вступление, Жанна глубоко вдохнула и… И словно повторился кошмарный сон, мучивший ее в юности. Она не смогла запеть. Вернее, она запела, но что это был за звук! Куда делся ее уникальный, пронзительный тембр! Остался какой-то плоский, бесцветный, лишенный живых красок голосок.
- Что с тобой? - крикнул через переговорник встревоженный Тимур. - Соберись!…
Она собралась, но вышло еще хуже. Жанна сделала третью попытку, четвертую, но все с тем же плачевным результатом.
Она вышла из студии совершенно убитая и сказала с кривой усмешкой:
- Отчирикала птичка! В одну реку дважды не войдешь!…
Только теперь она поняла, что подспудно всегда думала о возвращении на сцену и была уверена, что с этим не будет проблем. Но вернуться оказалось невозможно. Осознав, что больше она никогда не выйдет на эстраду, не подойдет к микрофону, никогда не услышит восторженного рева зала, Жанна едва не сошла с ума. Вся ее предыдущая жизнь пошла псу под хвост.
Удар был так силен, что какое-то время Жанна не могла подойти к сыну - невольному виновнику случившегося. Но потом, ужаснувшись этому, в порыве раскаяния крепко прижала Ванечку к себе и горько заплакала.
Тимур понимал, что творится в душе у Жанны, однако утешать ее не стал.
- Подотри сопли! - приказал он с нарочитой грубостью.
Жанна вздрогнула, как от щелчка кнута.
- Нечего тут трагедию разыгрывать! - продолжал Тимур. - Я тебя приведу в чувство. Арбатова ты или нет?…
И начались бесконечные хождения по медицинским светилам, которые только разводили руками, толкуя о стрессах, последствиях родов и функциональных изменениях голосовых связок.
Тимур места себе не находил, пока однажды, возвратившись домой, не объявил прямо с порога:
- Собирай вещи, Жанка! В понедельник мы летим в Швейцарию. Там есть специальная клиника, в которой творят чудеса!
- Да брось ты, Тимур! Только лишняя трата денег!…
Тем не менее вскоре они оказались в укрытой пушистым снегом Лозанне. Прямо с самолета, не заезжая в отель, Жанна и Тимур поехали в клинику, где их ждал известный швейцарский ларинголог, доктор Клаус Хингис. Он немедленно осмотрел Жанну и через переводчика объяснил, что мадам Арбатовой необходима операция. В частности, нужно удалить узелки на связках. Остального Жанна и Тимур не поняли из-за обилия медицинских терминов.
- Какой процент надежды на успех? - спросил Тимур.
- Сто процентов может гарантировать только Господь Бог, - ответил доктор. - Но могу вам гарантировать на сто процентов, что без операции мадам скоро придется говорить шепотом.
- Когда мне ложиться в клинику? - спросила Жанна.
- Хоть сегодня.
- Тогда прямо сейчас!…
Лозанну она так и не увидела. Три дня ее готовили к операции. На четвертый, рано утром, операция была сделана.
Тимур ждал результата в холле, механически листая какие-то журналы. Наконец в сопровождении переводчика вышел доктор Хингис.
По выражению его лица ничего нельзя было понять.
- Как? - спросил Тимур, вскакивая с кресла. Хингис что-то сказал.
- Ваша жена была в России звездой эстрады? - спросил у Тимура переводчик.
- Да, - ответил Тимур, у которого сердце упало от слова «была».
- Значит, потерять голос для нее было бы трагедией?
- Чего он тянет? - не выдержав, крикнул переводчику Тимур. - Она больше не сможет петь?
На этот раз фраза Хингиса была чуть длиннее.
- Господин Хингис сделал все что мог, - забубнил переводчик. - Остальное должна сделать природа.
- Но надежда есть? - наседал Тимур.
- Надеяться необходимо, - сказал через переводчика доктор Хингис. - Без надежды искусство врача бесполезно.
- Значит, есть? - уточнил Тимур. - Я могу ее увидеть?
- Да. Только говорить ей запрещено.
Еще пять дней Жанна продолжала молчать, разговаривая с Тимуром одними глазами. А он рассказывал ей о горбатых улочках Лозанны, о высоченных мостах над ними, о странном здешнем виде транспорта, называющемся «метро», а на самом деле представлявшем собой поезд из трех вагончиков, которые почти вертикально ползли внутри горы от набережной к верхней части города.
Наконец Жанну выписали, и доктор Хингис через переводчика дал ей последние наставления:
- Господин Хингис весьма удовлетворен результатом. Но он просит мадам Арбатову первое время очень осторожно пользоваться голосом.
- Я прослежу, - кивнул Тимур.
- И еще господин Хингис настоятельно рекомендует недели две пожить где-нибудь в тихом месте, соблюдая режим и полный покой.
- Сделаем, - сказал Тимур.
Когда они вышли на улицу, Жанна сквозь шарф, закрывавший ей лицо, прошептала:
- Я хочу осторожно воспользоваться голосом.
- Только два слова! - предупредил Тимур.
- Три. Я тебя люблю.
Из Лозанны они поехали в Монтре. Зимой этот курортный городок был пуст, отдыхая от многочисленных летних фестивалей. Гуляя по набережной Женевского озера среди заснеженных пальм, они набрели на стоявший прямо у черной воды бронзовый памятник Фредди Меркьюри, бывшему лидеру легендарной группы «Квин».
- Смотри-ка, вот и наш коллега здесь! - сказала Жанна.
- Хочешь, я сейчас из снега тебя рядом слеплю?
- Рановато, - сказала она. - Я еще попою.
Тимур не знал, что накануне, когда он спустился вниз за сигаретами, Жанна, запершись в ванной, попробовала запеть. Она вышла оттуда вся мокрая от волнения, но словно заново родившаяся. Голос вернулся!…
Год 1996-й. Миледи
Миледи вообще перестала что-либо понимать, когда экспресс повез их из Рима обратно в Неаполь. Однако на полпути они внезапно сошли с поезда на крошечной станции Монте Сан-Бьяд-жо, откуда за двадцать минут рейсовым автобусом добрались до прелестного приморского городка, въехав в него через причудливые каменные ворота времен Римской империи.
- Что это за город? - решилась наконец спросить Миледи.
- Террачина, - ответил Олейник.
- Ты уже бывал здесь?
- Может быть.
Он наверняка здесь бывал когда-то, поскольку сразу же нашел туристическое агентство на Виа Леопарди, где, оказывается, на его имя была уже заказана вилла в ближнем пригороде Терра-чины.
- Резиденция «Дуэ Пальма»? - уточнил служащий.
- Си, - сказал Олейник,
- Ва бене! - улыбнулся служащий. - Очень хорошо!
Приморская вилла из белого песчаника утопала в густой зелени. На выложенном каменными плитами участке были посажены даже не две пальмы, как обещало название, а целых пять. В ухоженном садике, рядом с подземным гаражом, находился большой очаг с жаровней. В патио стояли удобные кресла и шезлонги. Нижний этаж занимала просторная гостиная с мягкой мебелью и телевизором и замечательно оборудованная кухня. На втором этаже располагались три спальни.
- Это моя, - сказала Миледи. - Это твоя. А это?
- А это наша общая.
Миледи, с визгом обежав весь дом, вернулась с сияющими глазами.
- Это теперь наш дом? - спросила она.
- Да. Во всяком случае, на какое-то время.
- Но не на два дня, как везде?
- Нет. Поживем тут сколько захочется.
Миледи хотелось остаться здесь навсегда.
Жизнь в приморском поселке, называвшемся Дуэ Пальма, была тихая, деревенская. Наступил сентябрь, и римляне, имевшие здесь дачи, вернулись в городские квартиры, поэтому, кроме отдаленного шума Тирренского моря, за чугунную ограду виллы не проникало никаких звуков. Миледи пешком ходила за продуктами в ближайший «супермеркето», который они с Олейником называли «наше сельпо». В ней вдруг проснулся кулинарный талант. Она и простые спагетти умела сдобрить так, что Олейник урчал от удовольствия. Днем парочка жарилась на пляже или пускались в долгие прогулки по кромке прибоя. А вечером, сидя в патио за бутылкой кьянти и копченым мясом, вели легкие, бездумные беседы, старательно избегая неприятных тем.
Только раз эта идиллия была нарушена.
- Не скучаешь по «Золотому веку»? - спросил как-то Олейник.
- Было бы о чем!
- Ну о Зое Павловне, например. Вы с ней, кажется, контачили?
Миледи опустила глаза и осторожно сказала:
- Сто лет назад. Еще в школе.
- Так вы школьные подруги? - Олейник подлил себе кьянти. - Тогда понятно.
- Что понятно? - спросила Миледи, обмирая от страха.
- Ты знаешь, о чем я. Не придуривайся, - сказал Олейник. - Но у меня к тебе претензий нет. Что ни делается, все к лучшему.
Пару раз они съездили поужинать в Террачину и даже погуляли по древним улочкам Чентро сторико - Старого города. А потом Олейник взял напрокат двухместную «Альфа Ромео» и они отправились в путешествие по приморским городкам - Сперлонге, Гаэте, Формии и Минтурно. Уже первый из них, Сперлонга, потряс воображение Миледи. Когда-то, наверное, это был пещерный город в громадной скалистой горе, омываемой морем. Но теперь внутри были пробиты пешеходные улочки-лестницы, проточившие гору от основания до вершины. А на месте бывших пещер и гротов лепились аккуратные домики, ресторанчики и лавочки. Кое-где ступени вели к пробоине в каменной стене, и, выглянув, можно было увидеть с головокружительной высоты песчаный пляж и белую кромку прибоя.
Туристический сезон уже закончился, и у подножия города-горы машин было совсем мало. Садясь в свою «Альфа Ромео», Олейник привычно скользнул взглядом по машинам на парковке.