Не тут-то было.
– Хорошо вам говорить, – провыла баронесса. – У вас ведь остались сыновья. Есть кому позаботиться после исчезновения господина виконта.
Эгон понемногу начал звереть. Ему казалось, что еще чуть-чуть – и он сам начнет извергать клубы дыма и языки пламени похлеще, чем дракон, будь он неладен.
– Мои сыновья, – тут же язвительно заявила виконтесса, – разумеется, желали бы получить доступ к отцовскому состоянию. Но я держу их в узде.
У Эгона заломило виски. Он представил себе взнузданных сыновей виконта, удерживаемых крепкой материнской рукой, и ему стало дурно.
– И все-таки, ваше сиятельство, – продолжила нудить баронесса, – вы выделите мне сопровождающих?
– Зачем? – спросил совсем уже ничего не соображающий граф. – Искать могилу живого барона?
Госпожа Левренская взглянула на него укоризненно.
– Нет, конечно же, я не намерена заниматься такими глу… Я хотела сказать, что ваши люди лучше выполнят эту работу. Мне же нужны сопровождающие, чтобы я могла привезти вам бумаги. Доходно-расходные книги моего бедного Джакоба. Бумаги, подтверждающие право владения землями и одним небольшим рудником. А еще…
– Джонас! – громко позвал граф. – Джонас!
– Да, ваше сиятельство? – заглянул в кабинет временный секретарь.
– Джонас, кажется, у меня назначена встреча.
– Никак нет, ваше сиятельство, – ответил непонятливый Джонас.
Эгон в который раз за день пожалел об отсутствии верного Отто и принял твердое решение увеличить секретарю оклад. В два раза. Нет, в полтора. Нет, на четверть.
– Разве ты позабыл, Джонас? Ведь ко мне на прием записался священник из деревни… деревни…
Как назло, ни одно подходящее название не припоминалось. А надо было указать такую деревушку, со священником из которой ни баронесса, ни виконтесса никогда не могли бы повстречаться. "Вот был бы здесь Отто, – подумал граф, свирепея, – он бы и подходящую деревню мигом припомнил, и священника бы разыскал". Но Отто уехал с драконоборцем – сбивать того с толку и не давать подобраться к герцогскому отпрыску. И не допустить, чтобы герцогский отпрыск причинил драконоборцу вред, случись вдруг им встретиться. А на долю Эгона остался бестолковый Джонас.
– Никак не припоминаю, ваше сиятельство, – промямлил он.
– Вам неприятно наше общество, господин граф? – проницательно спросила виконтесса. – Вы желаете от нас избавиться? Что же, не будем вам докучать.
И величаво выплыла из кабинета. Но вот баронесса и не подумала уходить. Напротив, она поудобнее устроилась в кресле и велела Джонасу:
– Милейший, подайте мне вина.
Временный секретарь затравленно посмотрел на графа. Тот безнадежно махнул рукой: мол, а куда деваться?
Баронесса осушила принесенный ей кубок в два глотка, поставила его на стол и опять обратилась к графу:
– Ваше сиятельство, давайте поговорим серьезно.
– Хорошо, – согласился Эгон, обрадованный тем, что больше не придется выслушивать стенания о "бедном дорогом Джакобе".
– Без лишних ушей, – тут же добавила госпожа Левренская, красноречиво посмотрев на Джонаса.
Тот стушевался под ее взглядом и прижал ладони к ушам, видимо, опасаясь за их сохранность. Эгон несколько растерялся под таким напором. Мало ли зачем баронесса желает остаться с ним наедине? А ну как потом заявит, что он скомпрометировал честную вдову и как благородный человек обязан на ней жениться?
– Мой секретарь будет нем, как рыба, – заверил он.
Джонас энергично закивал. Баронесса окинула его скептическим взглядом, но спорить с графом не решилась.
– Итак, ваше сиятельство, начать мне придется издалека. С той поры, когда я была юной легкомысленной особой.
Эгон окинул взглядом тучную фигуру с трудом умещавшейся в кресле баронессы и затосковал. Представить госпожу Левренскую юной и легкомысленной никак не удавалось.
– Мне, как и многим юным девицам, туманили голову грезы о любви. Однако же от папеньки я унаследовала практическую сметку, и быстро поняла, что любовь – чувство эфемерное, недолговечное, а семью надобно строить на более прочном основании.
Граф совсем не понял, к чему было это вступление, но на всякий случай покивал.
– Я не могла похвастаться огромным успехом, – доверительно сообщила баронесса. – Родители стремились найти мне партию получше, но – увы! – не слишком многие благородные рыцари желали бы связать со мной свою судьбу. Нет, я не могу сказать, что вовсе не получала предложений руки и сердца. Впрочем, в последнем как раз сомневаюсь. Руку – да, пожалуйста, а вот сердца моих ухажеров, как правило, принадлежали другим дамам.
– Вы с юности отличались, м-м-м, практичностью, баронесса, – польстил ей граф и тут же обругал себя за бестактность: ну какой даме понравится столь сомнительный комплимент.
Однако же госпожа Левренская довольно заулыбалась и смущенно зарделась.
– Благодарю, ваше сиятельство. Итак, из немногочисленных претендентов я выбрала господина барона. Теперь, спустя годы, я осознаю, что сделала далеко не самый лучший выбор. Но тогда мне не хватало опыта. Впрочем, вскоре я поняла, что барон глуп, как и все мужчины… Простите, ваше сиятельство, к вам это высказывание, разумеется, не относится.
Эгон ни капли ей не поверил. И сейчас, глядя на расплывшуюся тушу, вещающую о глупости мужчин, с ужасом подумал о том, что ему тоже когда-нибудь придется жениться. Причем чем скорее, тем лучше: наследник графству был необходим. Разумеется, у Эгона имелись какие-то дальние родственники, которые могли бы после его смерти претендовать на земли и титул, но сама мысль о том, что его владения отойдут дальней родне, коробила Эгона. Но вот как же выбрать себе жену и не вляпаться в такое вот… такую вот Юту?
– Впрочем, даже с дорогим Джакобом вполне можно мирно сосуществовать, – продолжала вещать баронесса. – Надо только соблюдать кое-какие правила. Во-первых, муж всегда должен полагать, что именно он – глава семьи. Пусть себе тешится, главное, чтобы не лез в жизнь супруги. Во-вторых, своего всегда можно добиться, изобразив равнодушие к тому, что тебе требуется на самом деле. Если бы Джакоб знал, сколь сильно я увлечена романтическими историями, он непременно попробовал бы запретить мне их читать. Просто так, чтобы показать, кто главный. Но он полагал, что романы развлекают меня наравне с вышивкой и молитвами. Глупец! Под пяльцами у меня всегда пряталась книга, да и в молельне я держала томик под подушечкой, на которую опиралась коленями при молитве. Сам Джакоб молельню посещал не слишком часто, но меня полагал набожной. А я там отдыхала и от него, и от тех шумных девиц, что он притащил в наш замок. Правда, Эрна не доставляла мне особых хлопот, но вот Леона…
"Кошмар какой-то! – думал граф. – И как выбрать девушку, чтобы со временем она не превратилась в такое вот чудовище? Право слово, его светлости даже повезло. Я и сам согласен уже жениться на драконе. Все лучше, чем такая вот змея в патоке".
– Но к чему вы ведете, госпожа баронесса? – не выдержал он все-таки. – Желаете пересказать мне всю свою жизнь?
– Нет, что вы, ваше сиятельство. Я как раз подошла к самому важному вопросу. Видите ли, милый Джакоб отличался некоторой скаредностью. Я тоже полагаю излишние траты неразумными, но вот иногда… временами…
– Вам нужны деньги, – прямо заявил граф.
– Да, ваше сиятельство, вы весьма проницательны. Понимаете, я брала из тайника время от времени парочку монет. Или не совсем парочку, но это неважно. К счастью, Джакоб делал записи, не слишком полагаясь на память. А я хорошо изучила его почерк. Меня в родительском доме обучали каллиграфии, ваше сиятельство. Папенькина причуда, однако же она мне пригодилась.
– И вы подделывали подпись супруга, – резюмировал граф.
– Но куда же мне было деваться, ваше сиятельство? Тем более, что дорогому Джакобу я принесла немалое приданое в свое время.
Эгона передернуло от отвращения.
– Простите, госпожа баронесса, – холодно произнес он, – но не могли бы вы пояснить, к чему был весь этот рассказ?
Госпожа Левренская уставилась на него небольшими круглыми глазами.
– Как, ваше сиятельство, разве вы не поняли? Вдовья доля…
– Бумаги, ревизия, – дополнил Эгон. – Вы испугались, что ваш обман вскроется.
Баронесса улыбнулась. Если бы жабы могли улыбаться, то их улыбки выглядели бы именно так.
– Не совсем, ваше сиятельство. Вы – человек разумный. Куда умнее прочих рыцарей, годных лишь на то, чтобы колошматить друг друга на турнирах да слагать бессмысленные слащавые вирши. И я хочу предложить вам сделку.
Граф пропустил мимо ушей весьма сомнительный комплимент и сразу же перешел к самой сути дела:
– Какого рода сделку?
– Как приятно иметь дело с практичным человеком! – восхитилась баронесса. – Денежную, само собой. Увеличить те доли, которые должны достаться вдове и сюзерену. Подумайте сами: негодные девчонки сгинули невесть где, следовательно, приданое им не понадобится. Храм тоже не оскудеет, если ему достанется чуть меньше обещанного. Да и те дальние родственники дорогого Джакоба, что вправе претендовать на наследство, понятия не имеют, сколько золота у него было. А мы им скажем, что господин барон находился на грани разорения. Ваш секретарь состряпает нужные бумаги, а я их подпишу вместо Джакоба.
Когда граф понял, что именно ему предлагают, его чуть не хватил удар. Эгон не смог даже заорать, как бы ему того ни хотелось. Все, что у него получилось – выдавить из себя хриплое:
– Вон!
Но вид его, должно быть, стал столь страшен в этот момент, что баронесса переменилась в лице и с неожиданной для ее комплекции ловкостью подскочила из кресла и шмыгнула за дверь. А граф подумал, что он, доведись ему оказаться на месте барона, и сам сбежал бы от такой женушки хоть на край света.
Глава двадцать третья
– Надо разобраться, – настойчиво повторял барон Левренский. – Непременно надо.
– Но как? – уныло спросил Годерик.