Коул вышел в ночь, аккуратно закрыл за собой дверь. Надел куртку, спасаясь от леденящего холода.
Он задержался на крыльце и услышал звук задвигаемой щеколды на двери.
«Мне здесь нечего бояться…»
И вот теперь Оливия боялась.
Она боялась Коула. И того, что он собой олицетворял.
Но пока он спускался по ступенькам и шел по грунтовой тропинке к своему домику, он понял, что Оливия боялась не его. Она боялась себя и того, что чувствовала.
Тори перевернула электронную страницу.
«К спусковой скобе ружья был привязан мешок. Сара оглядела поляну, потом осторожно присела на корточки и схватила ружье. В мешке лежали патроны.
Сара ничего не понимала. Она посмотрела на лес, сделала робкий шаг. Ничего не произошло. С сильно бьющимся сердцем, с ружьем в руках она добралась до центра поляны. Все ее чувства напряглись от новых ощущений, ведь она не была на улице всю зиму.
Где-то у нее за спиной он вздернул затвор на помповом ружье. Звук эхом отозвался в лесу. Она застыла. Он выстрелил. Грохот спугнул птиц на деревьях. Она с криком бросилась к лесу. Ей пришлось пробираться через голые кусты ивы, которые царапали ее голые белые ноги.
Она слышала, что он устремился за ней. Она бежала все дальше и дальше в лес, дыхание стало прерывистым. Совсем задохнувшись, она присела на корточки в канаве с подтаявшим снегом. Острые кристаллы ледяной корки царапали ее голени.
Она ждала, задыхаясь, с открытым ртом, на глаза упали волосы.
Он тоже ждал. Прислушивался. Или отстал? В чем его игра?
В неярком свете густого леса она проверила ружье. Заряжено. Он дал ей оружие и патроны.
«Никакая охота не сравнится с охотой на вооруженного человека». Так он однажды сказал.
Она встала, пригнувшись. Ноги у нее дрожали. Потом медленно, тихо, стараясь не наступать слишком часто на ледяной наст, она направилась туда, где на земле плотным слоем лежали еловые иголки. Там от нее будет меньше шума, и она оставит меньше следов.
Он нашел ее в сумерках. Она съежилась между корнями огромного кедра.
Он беззвучно материализовался из тени между ветками. Его глаза, смотревшие на нее, напоминали глаза кугуара. Он медленно поднял ружье к плечу и выстрелил. Пуля прошла справа от нее. Сара ахнула, на четвереньках поползла прочь. Ветки рвали мешковину, поэтому, уползая в туннель из веток, она сверкала обнаженными ягодицами. Сара услышала приближающиеся шаги.
Она оказалась в ловушке.
– Что тебе нужно? – крикнула она. По лицу текли слезы, смешиваясь с грязью, порезы на икрах сочились кровью.
– Беги!
– Иди к черту!
– Беги! – Он выстрелил, и пуля двенадцатого калибра вошла в землю у ее ступни. В стороны полетели суглинок и камни. Сара вскрикнула…»
Оливия закрыла дверь ванной и заперла ее. Разделась и посмотрела на свое тело в большое зеркало. Изрезанное, избитое, искусанное Себастьяном Джорджем. С его клеймом. Принадлежавшее ему. Она не могла смотреть на себя обнаженную без того, чтобы не оживить его.
Она медленно подняла руки и коснулась следов от его укусов, потом провела пальцами по шраму на шее. Ее взгляд опустился вниз, на ноги со шрамами, на отмороженные пальцы – двух не хватало, еще у двух были ампутированы верхние суставы. Потом внимание переключилось на шрамы от попытки самоубийства.
Оливия испытала прилив стыда и отвращения. Ей неприятно было смотреть на себя. Как она могла ждать любви от кого-то еще? Как она могла надеяться возбудить мужчину?
Ее самой насущной потребностью было снова стать свободной, нормальной, настоящей женщиной. Но теперь она понимала, что такая свобода предполагала необходимость показать себя, обнажиться. Это означало необходимость открыть Коулу свое прошлое, в котором она была Сарой Бейкер.
Коул был бомбой с часовым механизмом. Он не мог не задавать вопросы. Он уже увидел достаточно, чтобы кое-что понять. Он был галантным и замечательным, потому что не давил на нее.
Но ей не хватало чертовой храбрости поверить в то, что, даже увидев ее такой, он все еще будет считать ее привлекательной. Безумием было думать, что он не станет задавать сложные вопросы, когда увидит, насколько она изуродована.
Да и стоило ли оно того? Краткий момент похоти? Насколько сильно ей необходимо сексуальное самоутверждение? Коул – перекати-поле. Да, в данный момент он на перепутье, но как только он получит свое наследство, что дальше?
Стоило ли вожделение того, чтобы снова предстать перед средствами массовой информации, перед своей семьей, перед жителями города? Взгляды, любопытство, вопросы… Переживать все это снова и снова? Потому что обязательно вернутся воспоминания. А ведь именно их она старалась уничтожить, когда пыталась покончить с собой.
Оливию охватила паника, начался приступ клаустрофобии, к горлу подступила желчь. Она нагнулась над унитазом, желудок сжался, и ее вырвало. На коже выступил пот, она задыхалась. Ей пришлось обхватить себя руками, пока желудок и грудная клетка не перестали сокращаться.
Отдернув занавеску душа, Оливия пустила обжигающую воду.
Броукен-Бар когда-то был безопасным местом. Ее святилищем. Ее мечтой о будущем. Но всего лишь за несколько дней злые ветры принесли с собой зимний холод и сумели все изменить. Это убийство, выпуск новостей. Майрон и его завещание. Коул. Лучше бы она не брала свой проклятый телефон и никогда ему не звонила.
Но она сделала это.
И теперь ей надо было принять тот факт, что с этой главой, этим этапом, этим святилищем покончено.
Потому что, если даже Коул оставит ее в покое, все видела Адель. Нелла и Джейсон теперь тоже знали о ее шрамах и о ее воспоминаниях. Будут другие новости об убийстве у реки Биркенхед, станет больше напоминаний об убийце из Уотт-Лейк. Какой-нибудь репортер или кто-то из Клинтона из любопытства заглянет в старое дело, увидит выжившую жертву. И ее сразу узнают.
Ее найдет Этан. И родители… Нет, этого она не вынесет. Ей нельзя больше оставаться здесь.
Оливия забралась в ванну. С сухими глазами она уселась на дно, крепко обхватив руками колени, позволяя воде литься на спину и на голову, обжигая плоть, пока кожа не стала красной, как у вареного рака, пока не закончился газ и вода не начала остывать.
У Тори сильно билось сердце, когда она перешла к следующей странице электронной книги.
«В воздухе появились крошечные снежинки. Они припорошили землю.
Это помогло скрыть ее следы, когда она карабкалась, словно беременная первобытная, в медвежьей шкуре и с голыми ягодицами, с ружьем в руках и безумием в голове. Он позволил ей убежать. В этот раз. И теперь она ползла с открытым ртом, ее ноздри раздувались, когда она втягивала воздух, пытаясь уловить его запах, прислушиваясь к его звукам.
И тут она услышала это.
Пронзительный, предупреждающий свист бурундука.
Маньяк был рядом.
Где-то здесь.
Она застыла, медленно повернулась, сделав полный круг. Во рту пересохло. Сердце гулко стучало в груди.
Потом она увидела медвежий помет. Маслянистый, зеленовато-черный. Зловонная фекальная пробка, выпущенная после долгой зимней спячки и отсутствия еды. Взгляд Сары метнулся в лес. Она нашла то, что искала. Отметины у основания массивного болиголова и снова помет. Встав на четвереньки, она заползла под ветки болиголова. Она видела следы когтей в нижней части ствола. Медведь пометил свою территорию.
И вот она, берлога в основании огромного старого дерева.
Сара осторожно сунула туда руку, ощупала края. Да, берлога. Теплая. С мягкой подстилкой из иголок, веток и сухого мха. Медведя в ней не было.
Сара залезла внутрь, стараясь не сжимать живот. Места оказалось достаточно, чтобы она смогла свернуться клубочком. Она прикрылась остатками коры, сухого мха и сухих листьев, которые принес в берлогу медведь.
Если зверь вернется, она с ним разберется. Все лучше, чем иметь дело с маньяком.
Она обхватила руками живот, подтянула колени, защищая своего ребенка, и наконец перестала дрожать.
Снег пошел сильнее. Тяжелый, укутывающий, скрывающий ее следы, ведущие к берлоге».
Коул вошел в свой домик. Там было темно и холодно. Он подумал, не развести ли огонь. Но вместо этого зажег маленькую газовую лампу и налил себе выпить. В спортивной сумке он нашел шерстяную шапку и поглубже натянул ее на голову. Он взял выпивку и уселся на крыльце. Он смотрел, как меркнущее северное сияние отражается в неспокойной поверхности воды.
На юге небо потемнело, оттуда надвигались тучи, закрывая звезды.
Он был дураком, когда попытался поцеловать ее.
Он понимал, что происходит. Она хотела его, это так, но не была к этому готова. Ее переполняли стыд и страшные воспоминания. Он потягивал бренди, гадая, может ли быть готовой женщина, пережившая такое. Возможно, полученные ею повреждения навсегда оставят ее искалеченной во многих отношениях – эмоционально, психически, физически. И что это может значить для того, кто влюбится в нее?
Коул вдруг осознал, что влюбился в нее, и это повергло его в шок. Он от нее без ума. Ему хотелось узнать ее с разных сторон, и это не имело никакого отношения к этому ранчо.
Именно поэтому он отстранился от нее, хотел увести ее в спальню и действовать медленнее. Но теперь он все испортил. И, скорее всего, у него не будет возможности вернуться назад и начать все сначала.
Он сделал еще глоток. В груди, разогретой выпитым бренди, зрел еще более важный вопрос.
Что это значит для него? Влюбиться в женщину, с которой, возможно, он никогда не сможет иметь отношения?
Коул услышал вой волков. От этого звука волоски на шее встали дыбом. Ветер подул сильнее, меняя направление.
Коул посмотрел в сторону домика Оливии. Там все еще горел свет. Он видел его между похожими на привидения, светлыми стволами деревьев. Коул негромко фыркнул. Возможно, он наконец, после стольких лет, нашел того самого