– Думаю, в этом деле экономка слишком много поставила на карту. Ее муж на инвалидности. Работа на ранчо самой Адель под вопросом, так как мой отец умирает. Она вложила в Броукен-Бар всю свою жизнь. Скорее всего, Адель уверена, что имеет право хотя бы на его часть. А ее сыну не поздоровится, если инвестиции не оправдаются. Отчаявшиеся люди способны на страшные поступки. И ты только облегчила им задачу. Ты не заперла дверь.
– Я никогда ее не запираю, потому что я отказываюсь бояться. После сообщения о том, что Себастьян Джордж повесился, я дала себе клятву быть свободной. Здесь я чувствовала себя в безопасности. Это был мой способ выстоять, дать отпор.
Оливия негромко, уничижительно фыркнула.
– Ты только посмотри на меня сейчас. – Она повернула к нему руки ладонями вверх, стерла кровь, засохшую на них. Кровь Коула. На шрамы упал медный отсвет огня. – Я – жалкая жертва посттравматического синдрома, которая теряется во времени.
Она медленно подняла глаза.
– Я едва не убила тебя. Я… я решила, что ты – это он. Я много лет не возвращалась в прошлое. Психотерапевт сказал, что воспоминания могут вернуться и даже усилиться из-за нового стресса или травмирующего происшествия.
Оливия потерла висок, словно ей было больно.
– Но я искренне поверила в то, что с этими воспоминаниями покончено. Пока позавчера утром не почувствовала, что за мной кто-то следит. Прокладывая тропу для Эйса, я увидела следы сапог, параллельные моим. И кто-то бросил там вот этот шарф. – Она кивком указала на мягкий шарф, висевший на крючке у двери. Коул посмотрел на него.
– Вернувшись в то утро к домику, я нашла на крыльце маленькую корзинку с дикой черникой. Именно этими ягодами Себастьян заманил меня к реке. Потом пришло сообщение об убийстве у реки Биркенхед, и страшные воспоминания вернулись.
Оливия сглотнула.
– А потом еще эта газета с искусственной приманкой внутри. «Хищник». Это я придумала такую приманку. И подарила ее Себастьяну… – Ее голос прервался, лицо исказилось от жутких воспоминаний.
Коулу стало нечем дышать.
– Кто еще знал о приманке?
– Только полицейские, приехавшие из Сюррея, которые занимались расследованием убийств, и криминалист, консультант из Оттавы. Они часами расспрашивали меня о том, что произошло, о том, как он пришел в магазин, как преследовал меня, заставляли вспоминать день за днем. Что он сказал и что сделал. Я рассказала им о «Хищнике» и о том, как я подарила приманку Себастьяну. А он вроде как в знак благодарности рассказал мне о том, что у реки много дикой черники.
Оливия покачала головой.
– Черника. Он заманил меня обыкновенной черникой. Потому что я хотела испечь пирог для Этана.
Оливия снова замолчала на несколько долгих секунд. В печи потрескивали и, сгорая, рассыпались искрами дрова.
– Все из-за моей любви к Этану, который так и не смог снова полюбить меня после случившегося. После того что со мной сделал он. – Оливия потерла губы рукой. – Этан даже смотреть на меня не мог.
Коулу стало страшно. Об этой стороне ее стыда он не думал. Собственный муж заставил ее почувствовать себя уродливой. И даже в каком-то смысле ответственной за то, что произошло.
– А как «Хищник» попал к Гейджу Бертону? – негромко поинтересовался он. – Как это произошло?
– Я уже говорила тебе. Он сказал, что получил приманку в подарок в честь выхода на пенсию.
Коул прикусил губу.
– И по чистой случайности он оставил именно эту приманку на странице с упоминанием об убийствах в Уотт-Лейк?
– Это могло быть всего лишь совпадением. Я вот о чем. Как только люди начинают копировать дизайн мушки, она может оказаться где угодно.
Он кивнул. Ему нужно поговорить с Бертоном. Что-то в этом парне Коулу не нравилось. Как сказал отец, Бертон мог оказаться совершенно ни при чем. И весь сценарий придумал Форбс, чтобы напугать Оливию ее собственным прошлым, пригрозить раскрыть ее настоящее имя, заставить уехать из города. Чертов ублюдок.
Но с Бертоном Коул все равно поговорит, как только вернется из Клинтона.
Он протянул руку и убрал прядь волос, упавшую на лицо Оливии. Высыхая, прядь превращалась в мягкую темную спираль. Он спрятал ее за ухо.
– Я докопаюсь до правды, Лив, – негромко пообещал Коул. – Я найду того, кто это сделал. Но ты не можешь им позволить одного: чтобы они победили и прогнали тебя. Ты должна распаковать сумки.
– Я не могу жить здесь, если люди знают, кто я такая. Если, как ты считаешь, Форбсу об этом известно, то скоро весь этот чертов городишко будет в курсе. Я так не могу. Я должна уехать туда, где смогу снова похоронить Сару Бейкер.
– Тогда тебе придется бегать всю жизнь, – вздохнул Коул. – Он – Себастьян – даже после смерти будет иметь над тобой власть.
– И это говорит человек, который бегает всю свою жизнь?
– Я остановился.
Оливия посмотрела ему в глаза.
– Правда. Я действительно хочу здесь остаться, пустить корни. И запомни вот что: ты красивая. Ты сильная. В тебе всего в меру. Тебе не нужно быть чем-то большим или чем-то меньшим.
Ее глаза затуманились от слез, и она смахнула их рукавом халата.
Коул встал.
– Где у тебя чистое постельное белье? Или ты все упаковала?
– Вон в том шкафу. – Она кивком указала на дальнюю стену.
Коул открыл дверцу и взял свежую простыню.
– Что ты делаешь?
– Стелю тебе постель, чтобы ты могла немного поспать, – с улыбкой ответил он.
От ужаса глаза Оливии расширились, взгляд метнулся к двери в спальню. Она открыла рот, чтобы запротестовать. Но Коул приложил два пальца к ее губам, нагнулся и очень нежно поцеловал в лоб.
– Не беспокойся, – прошептал он ей в волосы, – я останусь с тобой до утра.
Оливия проснулась и с ужасом обнаружила, что ее обнимает мужская рука. Она быстро заморгала в темноте, затаила дыхание, пока полностью не пришла в себя и не поняла, где она находится и что случилось. Она лежала в собственной постели на чистых простынях. Полностью одетый Коул лежал рядом и обнимал ее.
Его нос уткнулся ей в шею возле шрама, согревая теплым дыханием. Руки были крепкими и мускулистыми, и она чувствовала ровное, успокаивающее и мощное биение его сердца.
Оливия очень медленно вздохнула. Невероятное ощущение, когда тебя вот так обнимают. Любят. Не давят на тебя. Принимают. Не поносят из-за жутких увечий на теле.
«В тебе всего в меру…»
У Тори все плыло перед глазами. Из соседней комнаты доносился громкий и ритмичный храп отца. Но Тори была не в силах отложить электронную книгу.
«Мужчина, сказавший, что его зовут Себастьян Джордж, был арестован после пятнадцатичасового поиска на удаленной ферме в глубине долины Беа-Кло. У Джорджа не оказалось удостоверения личности. Для системы он не существовал. У него были такие же странные янтарные глаза, какие смотрели на штабного сержанта на каменистом берегу Стина-ривер, когда он принял в подарок мушку «Хищник».
Теперь Себастьян Джордж сидел напротив двух следователей в комнате для допросов в Уотт-Лейк.
Через стекло штабной сержант видел, как один из офицеров положил на стол приманку, которую неизвестный рыбак дал сержанту на берегу реки. Сара Бейкер уже сказала, что точно такую же приманку она придумала, связала и отдала Джорджу, когда тот заходил к ней в магазин.
– Вы узнаете приманку? – спросил офицер у Джорджа.
Подозреваемый покачал головой. Глаза у него были пустыми.
– Эту приманку вы отдали рыбаку на берегу Стина-ривер?
Джордж продолжал молчать.
Штабной сержант нагнулся вперед и включил микрофон, соединенный с наушником одного из офицеров в допросной.
– Спроси о книгах в его лачуге.
Офицер нахмурился. Штабной сержант не должен был вмешиваться. Делом об убийстве занялись большие шишки, это было совершенно ясно.
Но офицер все же кивнул головой. Он спросил:
– Расскажите мне о ваших книгах. В вашем доме много серьезной литературы.
Себастьян Джордж молча уставился на офицера. В его глазах не было ни малейшей искорки истинного огня, той интеллектуальности, которую сержант заметил в глазах мужчины у реки.
– Вы, должно быть, любите читать, – предположил офицер.
– Не умею читать, – сказал Джордж.
– Но вы умеете писать, – нажал офицер.
– Не умею писать, – ответил Джордж.
Но ведь в правой глазнице у всех жертв, выкопанных из могил на принадлежащей Джорджу земле, были записки.
– Он лжет! – рявкнул сержант в микрофон. – Надави на него.
Офицер бросил на него гневный, предупреждающий взгляд через стекло и больше ничего спрашивать не стал.
Джордж заявил, что не умеет ни читать, ни писать, хотя полки в его доме были полны качественных книг, включая томики Хемингуэя, Торо, Элджернона Блэквуда, трактат о свободе воли Уильяма Годвина. Книги не были упомянуты в протоколе.
Присяжные так и не узнали о них.
Это показалось мелким несовпадением, о котором лучше забыть на фоне других исчерпывающих улик: ДНК, отпечатки пальцев, отпечатки зубов. Джордж уже признал свою вину по всем пунктам обвинения. Сара Бейкер тоже узнала его во время процедуры опознания. Именно его запечатлела видеокамера, когда он заходил к Саре в магазин спортивных товаров в Уотт-Лейк.
Когда штабной сержант вышел за пределы своих полномочий и спросил об этом упущении, ему напомнили, что Себастьян Джордж был скользким, лживым социопатом, пытавшимся их всех надуть. Дело стало политическим. Нужно было, чтобы обвинение вышло гладким. Этакая победа над преступностью перед следующими федеральными выборами. Чем меньше осложнений в судебном процессе, тем лучше.
Гладкое обвинение было еще и тем конем, на котором начальник группы по расследованию убийств, сержант Хэнк Гонсалес, занимавший такую же должность, что и штабной сержант, помчался к следующему повышению по службе».
Тори оторвалась от книги, по спине пробежал холодок. Гонсалес был начальником ее папы в Сюррее. Теперь он стал помощником комиссара. Сколько ее мать взяла из газетных статей? С сильно бьющимся сердцем она стала читать дальше…