Внезапно перед самолетом возник темный силуэт, несшийся на них. Сердце забилось в горле. Коул резко поднял нос самолета. Подъем оказался слишком крутым. Взревел двигатель. Они поднимались все выше и выше, но черная тень становилась все ближе.
Проклятье. Они летели прямо на скалу, все кончено…
«Можешь ли ты точно указать момент, когда твоя жизнь сталкивается с жизнью другого человека? Можешь ли ты вернуться к тому дню, когда ваши жизни пересеклись, а потом вновь разошлись в разные стороны…»
Тори смотрела в окно, думая о словах из рукописи матери. Мир за стеклом напоминал какой-то сумасшедший снежный водоворот. Это не слишком отличалось от того, что было у нее внутри: ее мысли кружились, словно эти крупные холодные снежинки, ложившиеся белым покрывалом на землю и деревья, меняя внешний вид всего вокруг.
В библиотеке было тепло, но Тори зябко потерла руки. Ее пуховик висел на спинке кресла и сох у огня, который шипел и потрескивал.
Майрон сгорбился в инвалидной коляске у камина. Его седая голова склонилась над электронной книгой: он читал рукопись ее матери. Тори пришлось показать ему, как включить устройство и как переворачивать страницы, потому что старик никогда раньше не видел ридер.
Тори бросила взгляд через плечо.
Майрон почувствовал ее взгляд и посмотрел на нее поверх очков для чтения. Ему было явно не по себе.
– Хочешь положить еще полено? – спросил Майрон.
Тори молча подошла к огню, отодвинула решетку, взяла расколотое полено из гигантского медного ведра, стоявшего сбоку от камина, и бросила его в огонь.
– Можешь подбросить еще парочку, – подсказал Майрон.
Она подбросила. Пламя зашипело, полетели искры, запахло еловой смолой. Тори закрыла решетку.
Старик, глубоко задумавшись, внимательно смотрел на огонь, потом он сказал:
– Твоя мать – хорошая писательница.
У Тори задрожала губа. Она хотела сказать, что Мелоди не ее мать, но не смогла.
Он почесал бороду.
– Сумеешь заварить нам чай? И сделать сэндвичи?
Тори кивнула.
– Я пью крепкий черный чай с тремя кусочками сахара.
Она спустилась вниз, нашла кухню. Там был ящик с хлебом, чайник. В холодильнике лежало холодное мясо, сыры. Тори отыскала кружки, вскипятила воду, намазала маслом хлеб, чувствуя какое-то оцепенение. Дом казался огромным и пустым. На улице становилось темнее.
Тори отнесла поднос наверх, осторожно балансируя, чтобы ничего не пролить. Поднос она поставила на буфет в библиотеке.
Майрон потянулся за пузырьком с таблетками, стоявшим на столике рядом с ним, высыпал в ладонь четыре штуки.
– Вам можно только две, – сказала Тори.
Взгляд Майрона метнулся к ней, их глаза встретились.
Тори вдруг стало жарко, но она стояла на своем.
– Так сказал Коул. Он сказал, что это важно.
Старик помедлил, потом вернул две таблетки в пузырек. Оставшиеся две он запил водой и, проглотив, поморщился.
Тори принесла ему тарелку с двумя сэндвичами и кружку горячего чая.
– С чем они? – поинтересовался Майрон, поднимая верхний кусок хлеба на одном из сэндвичей.
– Сыр, салями и немного салата-латука, – сказала Тори, садясь напротив него.
– Тебе такие нравятся?
Она покачала головой.
– Не знаю. Но мой папа любит сыр и салями.
Неожиданно старик задохнулся и сложился пополам в своем кресле.
Тори вскочила.
– Что с вами? – Ее взгляд метнулся к столику. – Дать вам еще таблетки?
Он помахал рукой, в его глазах появились слезы. Майрон пытался вдохнуть.
Тори запаниковала. Она положила руку ему на плечо.
– Мистер Макдона, прошу вас… Чем я могу вам помочь?
Он ахнул, закашлялся, со свистом втянул в себя воздух и попытался выпрямиться в своем кресле.
– Чай, – сумел выговорить Майрон. – Горячий чай мне поможет. От него проклятые таблетки растворятся быстрее.
Тори протянула ему полную кружку, держа ее обеими руками, и, только убедившись в том, что его узловатые пальцы крепко держат кружку, она разжала руки. Их взгляды снова встретились. Старик сделал глоток чая. Горячая жидкость как будто действительно помогла ему, потому что на лицо вернулись краски.
– Просто отличный чай, Тори Бертон.
Тори промолчала, только медленно отступила к своему креслу и снова села. Ей было не по себе при мысли о том, что он умрет или с ним что-то случится, а она одна в этом большом пустом доме среди дикой природы.
Старик некоторое время изучал ее.
– А ты не будешь пить чай?
Тори покачала головой.
– Знаешь, тебе придется трудно. – Он кивком указал на электронную книгу, лежавшую на маленьком столике возле его кресла. – Не верь, если тебя будут уверять в обратном. Чтобы со всем этим смириться, понадобится время, много времени. Но твой папа совершил невероятный поступок, когда привез тебя сюда. Ты понимаешь, зачем он это сделал?
Тори покачала головой.
– Тебе известно, что дальше случилось с Сарой Бейкер?
– Нет, – тихо ответила она.
– Думаю, я знаю.
С сильно бьющимся сердцем Тори ждала продолжения. Но Майрон отвернулся и снова уставился на огонь, поглаживая усы. Он медленно покачал головой, кустистые брови нависли над глубокими серыми глазами.
– Себастьян Джордж умер в тюрьме, – медленно и негромко начал он, словно осторожно подбирал слова. Старик снова встретился взглядом с Тори. – Именно он похитил Сару Бейкер.
Она кивнула.
– А три года назад я получил сообщение от молодой женщины с просьбой предоставить ей место работы. Она была особенная. Я сразу это увидел. Только не спрашивай меня как. – От печальной улыбки вокруг глаз глубже прорезались морщины. – Я превратился в очерствевшего старого скрягу, которому почти на все наплевать. Но она каким-то образом тронула мое сердце. У нее на запястьях были страшные шрамы.
Тори едва дышала от волнения. Она внимательно смотрела в глаза старика.
– Я решил, что эта женщина пыталась покончить с собой. С ней была немецкая овчарка не самого лучшего вида, и я сказал себе, что этим двоим здорово досталось. Я проверил ее резюме. Все было правильно, но все сведения в определенный момент заканчивались. История этой женщины уходила в прошлое только на восемь лет. Знаешь почему?
Тори мотнула головой.
– Ты понимаешь, о ком я говорю?
– Об Оливии, – ответила Тори, – и об Эйсе.
Старик кивнул.
– Я думаю так: о ней нет никаких сведений только потому, что в тот момент она сменила имя и перестала быть Сарой Бейкер.
Тори уставилась на него и попыталась сглотнуть.
Майрон подался вперед в своем кресле.
– Я никогда не спрашивал Оливию о прошлом, о ее семье или о том, где она выросла. Вопросы я стал задавать лишь в последнее время. Но я подозревал нечто ужасное, и постепенно картинка начала складываться. Уверен, твой отец именно для этого привез тебя сюда. Чтобы ты встретилась с ней.
У Тори внутри все задрожало. Ее глаза начали наполняться слезами. Она хотела отвернуться, но не смогла и продолжала смотреть в глаза старику.
– Оливия, или Сара, – это одна из лучших женщин, которых мне довелось встретить. У нее такое же большое сердце, как эти леса и горы. Она смелая и сильная, отважная, как горный лев. И все это есть в тебе, Тори Бертон, если написанное в этой книге правда. Поэтому твой папа приехал сюда вместе с тобой. Чтобы ты встретилась со своей матерью, чтобы ты поняла, сколько всего хорошего есть в тебе, какая кровь в тебе течет, какое сердце бьется в твоей груди.
Слезы полились из глаз Тори. Она не могла дышать.
Заговорить она смогла только через несколько минут.
– Я ненавижу его.
– Кого?
– Папу. Моего…
– Я не знаю, кто виноват в этом страшном убийстве, о котором сообщили в новостях, Тори. Или кто увез Оливию, но… – Майрон посмотрел на ридер. – Судя по этой книге, твой отец – достойный человек. Человек с принципами. Он готов противостоять сильному течению реки, когда все остальные пытаются плыть по течению. Что бы твой папа сейчас ни предпринимал, думаю, он пытается все наладить. Ради тебя.
– Он бросает меня. Он умирает. У меня больше никого нет.
– Значит, у него еще больше причин обустроить для тебя правильный мир, девочка. Еще больше причин для того, чтобы привезти тебя к твоей биологической матери.
Она потерла коленку. Гнев и страх мешали мыслить ясно, лицо и шея напряглись.
– Я понимаю, что легче отгородиться стеной гнева, детка. Господь свидетель, кому, как не мне, знать об этом. Намного легче отвернуться от мира и лелеять свое горе. Но я дорого заплатил за это. Вместо того чтобы открыть свое сердце и попытаться построить что-то новое после трагедии, я ожесточился и оттолкнул от себя собственных детей, свою семью. И посмотри на меня сейчас.
Тори медленно подняла глаза.
– Старый барсук, у которого нет друзей. Нет семьи. Нет внуков. Нет того, кому я могу оставить мою ферму. А только это и имеет значение… – Голос Майрона прервался, старик откашлялся. – Но иногда жизнь дает второй шанс.
– Как тем нимфам, – тихонько сказала Тори.
Старик нахмурился.
– Ты говоришь о…
– О стрекозах. У них начинается вторая жизнь.
– Тебе об этом рассказала Оливия?
Она снова потерла коленку.
– Думаете, она вернется? – прошептала Тори. – Думаете, с ней будет все в порядке? Эйс, Коул… мой папа…
От слез у нее снова защипало глаза, и она сердито смахнула их рукавом.
Майрон долго молчал. В каминной трубе завывал ветер. Тори не могла смотреть на старика. Она чувствовала, что ему не по себе.
– В моем кабинете есть белая пластмассовая коробка, – неожиданно сказал он. – Похожа на ящик с инструментами. У нее серо-голубое днище и голубая ручка. Коробка стоит на нижней полке, ближе к окну, которое выходит на озеро. Принеси мне ее, пожалуйста.
– Зачем?
– Хочу тебе что-то показать.
Тори нашла коробку и принесла старику. Он попросил подвинуть ближе большой стол и взять себе стул.