— Я ехал мимо верхом.
— Верхом? В такое время?
— Скрипнув зубами, Дэн приладил пластырь ей на колено, нажав так, что она поморщилась от боли. Он не хотел признаваться, что собирался всю ночь наблюдать за ее домом из рощи, что провел за этим уже две ночи. И не желал думать о том, что сегодня оказался у ее дверей слишком поздно. Еще немного, и совсем опоздал бы.
— Да, чтобы развеяться, — ответил он, что было правдой по крайней мере наполовину. Он любил ездить верхом, и это объяснение было вполне логичным, в отличие от второй половины правды — что ему хотелось быть рядом с Элизабет, охранять и защищать ее, что он чувствовал себя последним уродом из-за того, что произошло вчера ночью.
— А домой к дочери тебе не надо? Он нахмурился при нечаянном напоминании о том, что Эми не желает больше проводить вечера с ним.
— Она ночует у двоюродной сестры, — скороговоркой пробормотал он, старательно отводя взгляд от ноги Элизабет, и встал. — Ладно, теперь давай посмотрим плечо.
Элизабет послушно оперлась на его руку и поднялась с табурета. Они опять стояли почти вплотную, и память о вчерашней близости витала в воздухе между ними.
Дэн тоже не мог отрешиться от воспоминаний, пока расстегивал верхние пуговицы мужской сорочки Элизабет. Он вспоминал, что вчера не соизволил потратить на это пяти минут времени. Господи, какая же он дрянь! Стараясь справиться с пронзившим его чувством вины и с острым всплеском желания, он осторожно спустил сорочку с ее левого плеча. Ничего, эту пытку он заслужил.
— Так больно? — спросил он, легко касаясь плеча кончиками пальцев, а другой рукой бережно поднимая ее руку. Кожа нежнее шелка, да еще этот дразнящий аромат дорогих духов… Если бы опустить голову туда, где шея переходит в плечо, прильнуть губами к этой коже, попробовать ее на вкус…
Элизабет поморщилась. Плечо болело, но боль заглушало множество других ощущений.
— Да, — еле слышно выдохнула она.
— По-моему, перелома нет, — уверенно сказал он. — Только ушиб. Хочешь, сделаем рентген?
— Не надо, — прошептала Элизабет, вся дрожа, нонеот боли, а оттого, что его рука до сих пор лежала на ее голом плече. — Хочу только лечь в постель поскорее.
Дэн подавил стон. И он хотел уложить ее в постель, да только этому не бывать.
Он помог ей подняться на второй этаж, обвив рукой за талию и приняв на себя часть ее веса, но на верхней площадке лестницы посторонился и пропустил ее вперед, чтобы она не увидела, что с ним делает ее близость.
У дверей спальни Элизабет остановилась и через плечо строго взглянула на Дэна.
— Не смей смеяться над моей кроватью, — предупредила она, низко сдвинув брови.
— С чего это мне смеяться над твоей кроватью?
— Брок смеялся. — Она открыла дверь, прихрамывая вошла в спальню, включила лампу на ночном столике, не зажигая верхнего света: в полумраке комната выглядела не так жалко.
Дэн стоял на пороге маленькой комнатки с розовыми стенами, изумленный, растерянный, не испытывая ни малейшего желания смеяться. Он не стал бы смеяться даже под страхом немедленной смерти, так гордо и нежно посмотрела на него Элизабет.
Кровать царила в комнате, почти не оставив места обшарпанному платяному шкафу и ночному столику. Элизабет обошла ее кругом, откинула покрывало в цветочек, пышно взбила подушки, надменно подняв подбородок, будто ждала, посмеет ли он высказаться насчет сверкающего латунью изголовья с прихотливым ажурным узором.
— Брок называл ее «шлюхина радость», — пояснила она. — Говорил, что это верх вульгарности. А мне нравится, и, что подумают другие, в том числе ты, мне наплевать.
Однако по тому, как она это сказала, Дэн отлично понял, что ей совсем не все равно. Она боялась, что над нею будут смеяться, дразнить, унижать — как Брок Стюарт.
Дерьмо собачье.
— По-моему, очень красиво, — мягко возразил он. Лучше не замечать, как хорошо он сказал. Дэн — человек тяжелый, и с этой стороны Элизабет видела его слишком часто, чтобы поверить, что он может быть другим.
Он подошел к ней сзади, запустил руку под волосы, гладя по затылку, по шее.
— Ты красивая, — серьезно сообщил он, подступая еще ближе, наклонился, потерся щекой о ее волосы. — И мне глубоко плевать, что там думает Брок Стюарт. Мне уже ясно, что он кретин.
Элизабет чуть повернула голову, и тут же Дэн поймал ее губы и стал покрывать их тихими, нежными поцелуями, дрожа от сдерживаемой страсти. Ему хотелось уложить ее поперек огромной кровати, исцеловать всю, без остатка, цо он заставил себя оторваться от нее, ненавидя разделившие их сантиметры пустоты.
— Тебе надо отдохнуть, — стараясь дышать ровно, сказал он. — Если буду нужен, я внизу.
Он был нужен ей сейчас, немедленно, но, видимо, решил проявить благородство. Отчасти Элизабет восхищалась им, отчасти — злилась и проклинала его внезапную скромность. Она хотела, чтобы он остался, но не просить же об этом? И потом, как же Трейс, ведь рано или поздно он придет домой? И еще — у нее есть гордость. Как бы ни хотела, она не станет вымаливать у мужчины ласку и тепло.
Забравшись под простыню, все в той же голубой сорочке Брока, Элизабет натянула одеяло на ноги и откинулась на гору подушек в кружевных наволочках. Дэн пошел к двери.
— Дэн? — помимо воли сорвалось у нее. Она не успела прикусить язык и теперь лихорадочно придумывала, что бы еще сказать. Он выжидательно смотрел на нее. — Спасибо за то, что ты здесь.
Он кивнул и собрался идти.
— Дэн?
Он поднял бровь, остановился. В душе Элизабет желание боролось с гордостью, и гордость взяла верх.
— Спасибо, что не смеялся над моей кроватью. Он посмотрел ей в глаза долгим взглядом, чувствуя за ее словами нечто более сложное, чем простую благодарность.
— Дэн, — в третий раз прошептала она. — Останься. Он повернулся спиной к двери и к своим благим намерениям, физически ощутив притяжение ее страсти, силы делания. Не сводя с него глаз, Элизабет села на краю кровати, медленно расстегнула пуговицы, и рубашка свобод-йо соскользнула с ее плеч.
— Останься, пожалуйста, — повторила она. — Хотя бы ненадолго.
Дэн осторожно дотронулся до больного плеча.
— Я не хочу сделать тебе больно.
Она помотала головой, прогоняя его тревоги. Разумеется, ей будет больно — не так, как думает он, а намного больнее, и эта боль будет глубже. Она сама впустила ее и теперь может только держать себя в узде, не забываться и взять то, что он способен предложить ей. Не всего его, а только его тело. На миг она вспомнила о Джолин, впервые поняв, что заставляло ее раз за разом принимать Рича.
А потом она вообще перестала думать, анализировать, копаться в себе — просто взяла руку Дэна и положила себе на грудь.
Он смотрел, как при его прикосновении она закрыла глаза, запрокинула голову… Порядочный человек на его месте ушел бы, но он себя порядочным не считал. Он был просто человек, мужчина, он хотел того же, что и все мужчины на свете, и сейчас прикасался к женщине, которая сгорала от желания быть с ним. У него не хватило бы духу уйти от нее, и он остался.
Быстро раздевшись, он прилег на прогнувшуюся под его тяжестью кровать.
— На этот раз мы все сделаем как надо, — шептал он, склоняясь к Элизабет, касаясь губами ее губ. — Я буду тебя целовать, трогать… — Он подставил ладонь под ее грудь, большим пальцем погладил сосок. — Буду пробовать тебя на вкус, — продолжал он, покрывая поцелуями ее горло, погружая язык в нежную ямку между ключиц, где трепетал пульс. — На вкус, — повторил он шепотом, ложась рядом с нею.
Три раза он входил в нее, три раза проваливался вместе с нею в сладкое, жаркое забытье.
Элизабет льнула к нему, потрясенная накалом его страсти, страшась отклика собственного тела на его ласки. Она закрывала глаза, чтобы ничего не видеть и не знать, прятала лицо на плече у Дэна. Господи, не надо, ей нельзя его любить… Нет, не помогает.
Потом пришла боль. Элизабет закусила губу, собирая все оставшиеся крупицы силы, чтобы не поддаться, не закричать в голос.
— Ты что? — шепотом спросил Дэн. — Я сделал тебе больно?
Не доверяя собственному голосу, она только помотала головой.
Дэн распростерся над нею, опираясь на локоть, убрал с ее лица пряди волос, думая о том, как сотни раз проделывал это с Энн Маркхэм, вспомнил почти животное выражение физической удовлетворенности в ее глазах, на раскрасневшемся потном лице. Элизабет выглядела совсем иначе, хрупкой и беззащитной, и Дэн ощущал неодолимое желание защитить и утешить ее. Склонившись ниже, он поцеловал ее в висок. Она снова обвила его руками, удерживая рядом с собой, в себе.
— Все хорошо, — шепнул он. Непонятно, так ли это было на самом деле, но ему хотелось поделиться с нею… чем? Нежностью? Теплом? — Все хорошо.
Нежно притянув ее к себе, он повернулся на бок, радуясь, что она рядом. Дыхание Элизабет стало реже, ровнее, и через минуту она уже спала. Радость. Странное чувство. С Энн Маркхэм он никогда ничего подобного не испытывал. После очередного сеанса любовных игр обычно наваливалась усталость, а в груди ныло от пустоты. Теперь же он смотрел на прильнувшую к нему спящую женщину, чувствовал на своей коже тепло ее дыхания… и радовался.
Это потрясло его. Что с ним такое, нет ли тут опасности? Он немедленно вспомнил о том, что ни от кого не зависит, что он мужчина, что никакие путы ему не нужны. И без радости он тоже обойдется. То, что у него с Элизабет, к утолению физического желания относится лишь отчасти, тут замешано слишком много всего. Опасная зона оказалась совсем рядом, они подошли к ней вплотную, а ведь он когда-то дал себе зарок никого сюда не пускать.
Отодвинувшись от согревшейся во сне женщины, он повернулся на спину и долго лежал так, глядя в покрытый трещинами потолок, размышляя, во что ввязался и зачем, но, когда женщина снова прижалась к нему, сонно пробормотав что-то, не встал с кровати, а положил руку ей на плечо. Ему было хорошо.
…Хрипловатый, низкий голос Бонни Рэйт шептал в динамиках в тускло освещенной гостиной. Он пел о непрочных отношениях, о преходящей любви — слишком грустно и слишком близко к истине. Дэн приглушил звук и взялся за разбросанные по полу карточки. От намерения заснуть он давно отказался, вышел в гостиную и теперь сидел на диване со стаканом украденно