Я вспомнил подругу моей матери, вместе с которой она занималась шитьем. У подруги жил серый попугай, болтавший так же хорошо, как и я (тогда я был ребенком). Чтобы развлечь птицу, мамина подруга устроила в ее большой плетеной клетке миниатюрный лес из старых веток, вкопанных в неглубокий слой земли. Точно так же Библиотекарь или какой-нибудь другой Предтеча поместили на внутренней поверхности обруча почву, деревья и животных, чтобы мы чувствовали себя как дома. Иллюзия, совсем как лес попугая.
Я прогнал это из мыслей и сосредоточился на том, что видел и знал. Внизу что-то двигалось. Это были не животные, а десятки тысяч людей, шагающих по голому основанию и по склонам из обломков на запад.
Несколько минут мы с Винневрой наблюдали за толпой, ошеломленные царящей тишиной и уверенным всеобщим движением. Люди идут туда, куда указывала Винневра? Неужели маяк в городе, если это маяк, передает настолько старое сообщение, что оно утратило смысл? Или люди потеряли ориентацию, очутившись во рву, и теперь просто бредут туда, куда ров ведет?
Вскоре по теням, реявшим в дымке, словно знамена, я опознал предметы, которые мне точно не хотелось видеть: десять боевых сфинксов. С такого расстояния они казались настолько бледными, что почти сливались с пылью. Сфинксы кружили над толпой, то ли подгоняя ее, то ли присматривая за ней.
Я указал на них Винневре. Девочка тихо застонала.
Сзади подполз Геймлпар.
– Тише! – Он наклонил голову. – Слушайте!
Сначала постоянно дувший в спину ветер помешал мне что-либо расслышать. Но вот он утих, и я уловил отдаленный низкий гул. Винневра тоже услышала, ее лицо просияло.
– Вот звук места, куда мне нужно идти, если случится беда! – заявила она.
– Они идут на этот звук? – спросил я.
Геймлпар еще немного прополз вперед, медленно повернулся и посмотрел на меня:
– Что об этом говорят старые духи?
– Они молчат, – ответил я.
– Ждут своего часа, – сказал Геймлпар. – Если духи захотят взять верх, будет настоящая война.
Об этом я не подумал.
– Такое уже бывало с тобой?
– Еще нет. Сражайся с ними, если хочешь. – Он перенес вес с больной ноги на здоровую, затем поднял палку и ткнул ею в направлении источника звука. – Ни моста, ни пути вниз – так что и выбор невелик, да?
Винневра согласилась. Мы шагали, держась подальше от обрыва, пока нас не поглотила ночная тень и не взошли звезды. У меня свербела мысль, не было ли в той толпе Райзера.
– Они идут в хорошее или плохое место? – спросил я Винневру.
Она отвернулась и буркнула:
– Я не знаю.
Мы остановились отдохнуть. Я ощущал вновь пробудившееся сильное любопытство старого духа, и вместе мы изучали звезды. Обретя новую жизнь внутри меня, лорд-адмирал был настолько обескуражен переменами, случившимися с момента его, как я полагал, насильственной кончины, что обычно держался на заднем плане, похожий на задумчивую тень. Даже не знаю, что я предпочитал больше: его молчание или раздражающие попытки восстать и понять, что он может сделать. Контролировать меня он не мог, поскольку был слаб, как спеленутый младенец, но мало-помалу набирался сил. Моя реакция на это была сложной. Я беспокоился о том, что может случиться, и гордился всплесками воспоминаний о битвах между людьми и Предтечами, особенно о победах. Я разделял боль и потрясение лорда-адмирала, узнавшего о нынешнем могуществе Предтеч, о той судьбе, на которую они обрекли людей после завершения древних войн. Но особенно сильно его обескуражила наша слабость – наша разобщенность и разнородность.
Когда-то мы были великой расой, единой в силе и целях…
Я сразу подметил, что это не совсем правда, и вскоре понял: то, во что верит лорд-адмирал, и то, что он знает, порой очень разные вещи. Мне подумалось, что еще при жизни его разрывали те же противоречивые чувства, что были знакомы мне и моим товарищам на Эрде-Тайрине и здесь, на большом колесе.
Винневра вырезала для Геймлпара новую палку.
– Узнаёшь какие-нибудь звезды? – спросил он меня.
В отраженном от небесного моста прохладном свете лицо старика напоминало темный сморщившийся фрукт.
– Пока нет.
– Прекратите говорить об этом, – потребовала Винневра. Срезав последние сучки, она вручила Геймлпару клюку, позеленее и не такую кривую, как предыдущая. – Нужно найти пищу и воду.
Роса здесь была грязной и горькой. Мы пили бы дождевую воду, собравшуюся в углублениях валунов, лежащих вдоль края пропасти, но ее было очень мало, и она имела густой осадок. Последний дождь выпал давно.
На заре из пропасти донесся шум, похожий на звук отдаленного потока, – переночевавшие люди снова тронулись в путь. Мы, послушав, встали и пошли, освещаемые призрачным светом. У каждого из нас было две тени: одна нарастала благодаря сиянию, отражаемому аркой ленты, а вторая укорачивалась по мере того, как другая стена скрывалась в темноте.
– У всех есть гейсы? – спросила Винневра. – И у тех, кто там, внизу?
Геймлпар покачал головой:
– Леди засеивает свои сады, но она также может выпалывать сорняки.
– А если сорняки – это мы? – продолжила Винневра.
Старик усмехнулся. Его голос звучал молодо. Не глядя на Геймлпара, я смог представить его юным, однако впечатление быстро прошло. Библиотекаря – Создательницу, или Леди, как ее называют мои спутники, – очевидно, не заботит, что существа с ее отпечатком стареют, страдают и умирают. Этот очевидный факт казался важным, но сильные усталость и жажда не позволили задуматься о нем.
Прохладный воздух сполз по насыпи в пропасть.
– Расскажи еще об Эрде, – попросил меня заметно охрипший старик.
– Это то, откуда давным-давно пришел весь Народ? – проговорила Винневра. – Даже ты не можешь помнить те времена, Геймлпар.
– Не могу говорить, хочу пить, – просипел я.
Внезапно в ушах щелкнуло, из пропасти поднялись клубы пыли, расплескались по краю и устремились к нам. Раздался странный высокий звук – вопли тысяч людей.
Геймлпар застонал и зажал уши. Винневра наклонилась, уперевшись руками в колени, как будто ее затошнило. Небо потемнело, замерцали звезды, а дышать стало заметно труднее. Обескураженный, я упал на колени рядом с Винневрой и стариком; в голове пульсировало, в легких жгло. Девочка, зажмурившись, дрожала, как загнанная лань. Геймлпар перевернулся на спину, положив поперек груди клюку. В воздухе плавала сырая липкая пыль, лезла нам в нос и глаза. Мы едва могли видеть.
Все вокруг снова затряслось. Глыбы закачались на своих песчаных ложах; некоторые кренились, срывались, катились к краю обрыва и исчезали в клубах грязного пара. Дрожащая земля была похожа на кожу водяного буйвола, который встряхивался, чтобы отогнать надоедливых оводов. С гримасой боли на лице старик подполз к Винневре и обнял ее. Я присоединился к ним. Потоки пыли, как грозовой вал, вздымались на многие тысячи метров, заслоняя небесный мост и звезды. Нас накрыла огромная тень от этой пыли. Сверкали молнии, их рассеянные вспышки спустя девять или десять щелчков пальцами сопровождались громом, который в другое время мог бы меня напугать, но сейчас казался пустяком. Возможно ли разрушить столь грандиозное творение Предтеч?
Разумеется! Мы побеждали их флоты, штурмовали их окраинные миры… А сами Предтечи нашли способ уничтожать казавшиеся несокрушимыми строения Предвозвестников на Чарум-Хаккоре, который когда-то звался Вечным.
Лорд-адмирал не боялся, ведь он уже был мертв.
Внезапно начался ливень. Вода обрушивалась сплошной стеной, затапливая землю. Я с усилием выбрался из хваткой грязи и потащил Винневру на более твердую землю под большой глыбой, которая не сдвинулась при землетрясении. Моя мотивация была проста: девочка знает, куда нам идти, а старик – нет.
Но это не помешало мне потащиться назад, чтобы выручить и его. Идти под дождем, каждая капля которого не уступает виноградине, а холодом – льду, было невозможно. Геймлпар, увязший уже по грудь, слабо пытался высвободиться. Встав на колени и сразу погрузившись по бедра, я наклонился и схватил клюку за середину. Он крепко сжал ее, и я с превеликим трудом вытянул его из грязи туда, где ждала Винневра.
Мы улеглись под каменным выступом; земля продолжала дрожать. Уснуть было невозможно. Напуганные и промерзшие до костей, мы смотрели в грохочущую темноту, но по крайней мере не испытывали жажду. Мы поочередно пили воду, быстро заполнявшую один из предметов моей одежды. Она казалась сладкой и нежной, даже несмотря на ее стремление нас утопить.
Раздался мощный треск, громче грома, и на нас посыпались острые камешки. Протянув руку, я нащупал трещину, достаточно широкую, чтобы в нее пролез палец. Я вообразил, как ее края внезапно смыкаются, и отдернул ладонь, после чего обхватил себя руками и успокоился. Мы не сомневались, что выступ может обрушиться в любую секунду, и все же оставались на месте.
Но глыба так и не раскололась. Мы ничего не видели в тот долгий темный день, кроме случайных серебристых вспышек. Нас одолело оцепенение. Ни сон, ни мысли не шли. Вместо мыслей были только тоска и подавленность. Мы ждали, когда что-нибудь произойдет. Только это могло избавить нас от томительного страха и звенящей скуки.
День сменился ночью, за которой настал другой день.
Наконец дождь и землетрясение резко прекратились, словно по властному мановению руки. Сквозь грязную завесу пробился зыбкий солнечный свет молочного цвета, над пропастью появилась двойная… нет, тройная радуга, ее блестящие яркие раскрашенные полосы пересекались, освещаясь с одного края и медленно затухая с другого.
Первой рискнула вылезти Винневра. Она потянулась и сделала несколько шагов по грязи, после чего, выпрямившись, вознесла руки к свету. Девочка беззвучно шевелила губами.
– Кому она молится? – спросил я у Геймлпара, лежавшего на боку и сжимавшего в руке палку.
– Никому, – ответил он. – У нас нет богов, заслуживающих доверия.
– Но мы живы, – заметил я. – За это непременно стоит кого-то поблагодарить.