Идти по утреннему лесу оказалось одно удовольствие, у Катерины даже пропала грусть по оставленному лагерю. Но, пройдя несколько шагов, она невольно обернулась. Река была уже еле видна из-за деревьев, которые теперь обступали путников со всех сторон, высокие, седые… Не прошли они после этого и сотни метров, как путь им преградили две большие упавшие ели: ощетинившиеся длинными колючими сучьями, они казались неприступными. И хотя перебраться оказалось не так-то легко — цепкие сучья хватали за одежду, царапали руки, сбивали на сторону тяжёлый рюкзак — препятствие быстро осталось позади. Снова они быстрым шагом двинулись вперёд, чтобы ещё через сотню метров упереться в новую преграду. И день за днём…
Еле слышный гудок локомотива оповестил о том, что до цели осталось не так уж далеко. Одновременно на глаза стал попадаться разнообразный бытовой мусор от старого сапога до непонятной ветоши. Всё равно шагать пришлось ещё больше двух часов, прежде чем показалась железная дорога с высокой, после таёжных петель непривычно ровной насыпью, внизу поросшей репейником, а сверху засыпанной песком. В ноздри ударил резкий химический запах — стоило подняться наверх, стало ясно, что он шёл от шпал. Никита, глядя как девушка сморщилась, пожал плечами:
— А что ты хочешь? Первый век индустриальной эпохи, даже до Информационного столетия ещё пара десятков лет. Дерево и пропитка от гниения искусственным дёгтем.
— Варвары, — буркнула Катерина. — Нормального пластика им на шпалы жалко. Хотя да, — она вспомнила историю техники и вздохнула, — до динамических пластмасс им ещё как до третьей луны пешком.
— У вас три луны? — удивился Никита. — Ты, кстати, с идиомами поосторожней. Здесь луна всего одна.
— Формально три, — вздохнула Катерина, сердце кольнуло тоской. — Одна большая, остальные две крохотные и далеко, их только в ясную ночь лета можно различить. И помню я, помню. Обещаю следить за языком и за всем остальным, — и ехидно показала Никите язык.
— Лучше меня возьми на руки, а не дурные манеры тренируй, — негодующе прокомментировал Феликс, которого на время таёжного перехода заставили идти самостоятельно. — А то кот, который как собака бежит рядом, смотрится подозрительно.
— Говорящий кот смотрится ещё подозрительней, — каким могла сварливым тоном ответила Катерина. — Так что сиди и молчи, — но в рюкзак к себе, чтобы из горловины торчала лишь верхняя половина, Феликса подсадила. Чешир заёрзал, потом нашёл удобное положение — голова на плече девушки, но шерстью не щекочет, и успокоился.
«Нормально», — тут же зашуршало в ушах Катерины.
— Какого?! — от неожиданности девушка чуть не споткнулась и едва не свалилась с насыпи. Никита поймал её за одежду в последний момент.
«Спокойно. Никакой телепатии, так что твоих мыслей я не услышу. Через кость вибрация передаётся на слуховую перепонку. Ты меня слышишь, больше никто. Буду работать переводчиком».
Идти по шпалам пришлось ещё пару часов, прежде чем потянуло дымом печей, и по левую руку попалось первое поле, засаженное картошкой. За ним ещё одно, уже позаброшенное, где паслось целое стадо коз. Вскоре показалась сама деревня, расположившаяся в стороне от насыпи в овраге, который со всех сторон окружал лес. Сверху виднелись целых две тоненькие улочки, издалека не разобрать, но показалось, что дома были облупившиеся и какие-то потёртые, часть вообще позаброшена. В некоторых дворах занимались своими делами жители, но наверх никто не смотрел, до двух человек, шагавших вдоль железной дороги к платформе, никому не было интереса. Одновременно ветер донёс снизу запах жарящейся картошки, отчего забурчало в животе: торопясь добраться до станции, вдоль железной дороги шли, не останавливаясь на обед, а остатки сухарей и завтрака давно съели.
Сразу за деревней насыпь делала поворот, пересекала небольшую речушку и бежала мимо пустой открытой платформы из щербатого бетона. Оказавшись на мосту, Никита достал свёрток с запакованным туда кинжалом, с тоской подержал пару секунд в руке и швырнул в воду. Катерина тоже с грустью провожала взглядом их верного спутника по лесу. Но иначе было нельзя: на здешнем Листе, как объяснил знакомый с местными законами Никита, кинжал считался оружием, запрещённым к ношению. На вокзале же запросто могут обыскать подозрительных оборванцев — а именно так в штормовках и брюках не совсем по размеру они выглядят для горожан. Дальше бодрым шагом они дошли до платформы, и ещё час сидели, прижавшись друг к другу с Феликсом на руках: ветер под вечер разгулялся, стало прохладно. Чешир хоть и ворчал, но слегка повысил свою температуру, отчего сразу стало теплее.
Электричка оповестила долгим гудком заранее, у платформы остановилась всего на минуту — еле успели заскочить. В вагоне оказалось пусто. Никита сел у окна, Катерина заняла место рядом, и, не обращая внимания, что лавки и спинки жёсткие, деревянные и без какой-либо мягкой обивки, положила голову парню на плечо и мгновенно задремала.
Проснулась она от того, что на очередной остановке в электричку ввалилась шумная толпа народа с различным сельскохозяйственным инструментом, вёдрами, корзинами, мешками. Катерина выглянула в окно: там уже сгустились сумерки, но благодаря тому, что насыпь была выше окружающей местности, можно было разобрать забор, внутри которого стояло множество небольших участков с небольшими несуразными домиками.
— Огороды, — негромко пояснил Никита. — Ситуация в экономике тут отвратная, многие городские жители выходные проводят на таких вот участках, а зимой кормятся своим урожаем.
Говорил он специально на местном языке, так что Катерине, чтобы понять, пришлось напрячься, пару слов вообще подсказал Феликс. Поэтому смысл дошёл не сразу, а сообразив девушка невольно поморщилась: для индустриальной стадии варварство и дикость, когда городские жители, будто в Средневековье, вынуждены добывать пропитание сельским трудом, ставя своё выживание в зависимость от погоды. Полная усталая немолодая тётка, присевшая на край лавочки в их ячейке, приняла гримасу на свой счёт и тут же агрессивно пошла в наступление:
— Расселись тут. Старшим место бы уступил.
Катерина на пару секунд застыла, сначала не сообразив, что в мужском роде обращаются именно к ней, а потом вникая в смысл сказанного. От этого тётка распалилась ещё больше, но заорать не успела — вмешался Никита:
— Отъела жопу за двоих. Чё лезешь, чмо?
В словах парня прозвучало столько агрессии и злобы, готовности полезть в драку, что тётка предпочла умолкнуть. Катерина на это мысленно тяжело вздохнула. Она понимала, почему Никита выбрал именно такую модель поведения — и в его сторону, и в сторону тётки полетели как осуждающие, так и сочувственные взгляды, но вмешиваться, погасить конфликт, открыто осудить безобразное поведение обоих скандалистов никто не даже не попытался. И от этого стало вдвойне противнее. Читала в школе исторические романы, воображала себя на месте героини очередной книжки — теперь может познакомиться с особенностями жизни слома эпох на собственной шкуре.
Вагон вздрогнул, электричка тронулась, набрала ход. Никита уснул, Катерине сон обратно не шёл, и она принялась аккуратно вслушиваться в разговоры, стараясь как можно быстрее вникнуть в смысл той или иной фразы.
— Цены, цены то! Гречка видал сколько? Будто золотая.
— …ножки Буша. Ничего, если пожарить, хоть какое-то мясо.
— Глава госсовета-то, не прогнулся под Борьку. Прямо так и ушёл. Он им ещё покажет, увидишь…
— Деньги старые опять брать не будут. Через месяц, говорят, совсем всё. Мало им Павлова, чтоб их всех, ворьё, порвало!
— Свояк с Кубы вернулся, всё наши военные там, кончились. А тут кинули их, с квартирами-то, хотя на самом верхе обещали. Две дочки — и куда он без хаты?
Чужая жизнь текла понятными, полупонятными и совсем непонятными словами, девушка не заметила, как сначала за окном окончательно стемнело, а потом в какой-то момент показались огни города. Электричка остановилась, и народ бурным потоком устремился наружу. Катерина толкнула Никиту в бок: просыпайся.
— Я уже не сплю. Но нам лучше выйти последними.
Когда они выбрались на улицу, перрон опустел, тёмной громадой заслоняло небо здание вокзала. Стоило подойти ближе, как стало понятно, что на самом деле вокзал совсем небольшой, просто ночью и без освещения притворялся гигантским. Внутри пассажиров встретил казавшийся совсем крохотным в тусклом жёлтом свете единственной лампы зал ожидания, с деревянными лакированными сиденьями в царапинах и надписях. Неприятно пахло от бомжа, который развалился спать прямо тут же на полу в углу. Никита минут пять изучал засиженное мухами расписание поездов, затем взял девушку за руку и повёл за собой в сторону города. Толкнув следующую дверь, все трое оказались на крохотной привокзальной площади, совсем безлюдной — остальные пассажиры уже разошлись.
— Конкретно этого города не помню, — соизволил объясниться Никита, — но примерно сообразил, где мы. В любом случае, оставаться здесь насовсем мы не сможем. Во-первых, город не очень большой, я тоже краем глаза смотрел в окно, пока ехали — тысяч сто максимум. Да и приезжих в этой части страны мало, затеряться сложно.
— Тогда как и куда? И во-вторых?
— В центральную часть страны, там много беженцев: на окраинах сейчас неспокойно, точнее, полный беспредел с поправкой на этнические и религиозные конфликты. Раз вам так хорошо социоисторию вдолбили, объяснять подробно не надо? — Катерина молча кивнула. — С окраин достаточно людей, которые перебрались в те провинции, где власть государства сохранилась хотя бы на уровне выживания. Никого не удивят ни акцент, ни незнание каких-то местных реалий. Да и народу в мегаполисе столько, что спрятаться проще. Насчёт во-вторых. Феликс тут посмотрел вещички наших спонсоров, — Никита ухмыльнулся. — Есть у него подозрение, что эти двое отнюдь не одним браконьерством промышляли. Да и денег у них с собой оказалось несколько больше, чем обычно в тайгу берут. Всё равно не хватит, чтобы нам не отвлекаясь добраться до спокойных мест. Сильно задерживаться тоже нельзя: если те мужики были и в самом деле с двойным дном, а что-то из их вещей опознают, у нас возникнут проблемы. Так что дальше ничему не удивляйся.