«Сердце не обманешь, — печально констатировал барон. — А любовь нелюбовью не вышибешь». Его скоропалительный брак, предназначенный стать лекарством от тоски по Сумасшедшей принцессе, гвоздем засевшей в душе де Грея, оказался сущим наказанием. И это еще мягко выражаясь… Удача при выборе спутника жизни заключается в том, чтобы, вслепую сунув руку в бочку со змеями, вытянуть ужа… Но Генриху не повезло — он промахнулся… Тоскуя по недостижимой, словно звезда, Ульрике, он глупо рискнул и вытащил настоящую гадюку! И вот эта-то самая змеюка теперь неторопливо выедала ему сердце, вытравляя из него все радости, шалости, да и само желание жить тоже. Когда боги хотят наказать мужчину за какие-то грехи — они насылают на него сварливую, глупую, себялюбивую женщину. А кары страшнее немилой жены в мире не существует!
Сначала Генрих посчитал спасение Лилуиллы своей величайшей победой, призванной пробудить ревность Сумасшедшей принцессы. Но, как известно, победитель плачет дважды — от радости победы и от горечи ее плодов. Сию немудреную истину барон вкусил в полной мере. Теперь женщины рисовались ему карающим бичом, способным разрушить все и вся. А вы хоть раз задумывались над тем, почему ураганы называют женскими именами? Да потому что вначале они загадочны и прекрасны, а потом буквально вытряхивают из вас душу, разрушают ваш дом и вносят в ваше некогда размеренное существование ужасную неразбериху и хаос. При этом женщины искренне считают себя скромными и тихими овечками, ибо любая из них скорее покается в совершенных ею грехах, чем признается в своих слабостях и ошибках. Впрочем, по части повторения уже совершенных ошибок мужчины ненамного отстали от прекрасной половины человечества, с не менее завидной регулярностью наступая на ими же самими разбросанные грабли. И в этом Генриху еще предстояло убедиться в будущем…
Ничего в этой жизни не дается нам настолько дешево, как хотелось бы. А особенно — счастье, за даже временное достижение которого приходится платить непомерную цену. Как и за любовь, кстати. Но стоит ли ставить знак равенства между словами «счастье» и «любовь»? Наверно, Генрих и сам плохо понимал, что конкретно так сильно влечет его к Ульрике, — ведь она никогда не являлась тем образцовым и безмерно идеализированным эталоном, столь дорогим каждому мужскому сердцу. Она никогда не была сексапильной кокеткой или отменной хозяйкой, не обладала покладистым характером или воспеваемой в балладах девичьей скромностью. Не отличалась робостью сизокрылой голубки и не благоговела перед мужским авторитетом. Напротив, она дралась как бретер[59] и ругалась скабрезнее сапожника. Она мыслила не по-женски объективно и не стеснялась отстаивать собственную точку зрения. Она не увлекалась нарядами, не кокетничала, да и готовить вряд ли умела. Но при этом она всегда оставалась только сама собой, производя впечатление на редкость целостной, гармоничной натуры — невозможной, невероятной, бесподобной Сумасшедшей принцессой. Той, ради которой Генрих бросил пребывающую на сносях жену и ударился в самые головокружительные приключения. И все ради одной-единственной цели — увидеть ее, помочь ей…
К тому же, и следует признать сей факт свершившимся и очевидным, мужчины всегда убегали от брака. Сначала самозабвенно добивались, домогались любимой женщины, а после получения желаемого, тут же утрачивали к ней интерес. Быт убивает любовь. Об этом Генрих как-то позабыл. А ведь именно поэтому и спасаются мужчины от тяжких уз брака. Бегут вприпрыжку, толпами. Несутся в трактир, прячутся за книгами, занимают места за столами с азартными играми, уезжают на рыбалку, сверлят лед и часами тупо пялятся в лунку, ни о чем особенно не мечтая. Пытаются достичь нирваны. Стараются не думать. Ибо если задумаешься — становится страшно…
Им страшно, этим смелым парням. Семейная жизнь требует усилий, работы над собой, поиска компромиссов. Ежедневных и ежечасных. Любовь — это не шутка и не развлечение. И посему заигравшимся в героев парням приходится весьма трудно. Они не могут признаться в собственной уязвимости и откровенно сказать: «Так, стоп. Кажется, у меня депрессия, мне срочно нужно к лекарю или магу, а вернее — к обоим сразу». Они не имеют права даже на слезы. А поэтому — прочь. Подальше от жены, галопом в похождения, авантюры и интриги. А в самом тяжелом случае — на войну… Совершенно не считаясь с тем, что еще совсем недавно эта до смерти опостылевшая жена тоже была желанной, ну или хотя бы считалась таковой… А что же этакого приключилось? Да ничего особенного — просто любовь прошла.
Необременительная любовь — привлекает, надоевшая и погрязшая в рутине — отталкивает. Недоступная женщина кажется во сто крат желаннее, будто запретное яблоко с соседской яблони. Срабатывает избирательный принцип: не так хорошо с вами, как плохо без вас. Не принадлежащая тебе женщина манит и очаровывает, будто луна в небе. А добейся этой луны — ну и что ты станешь с нею делать?.. Разве можно завоевать или украсть любовь? Можно ли позаимствовать не предназначенное тебе счастье?
Проходит все: счастье, любовь, жизнь… И не ищи чужой вины в том, если счастье прошло мимо, жизнь — зря, а любовь — бесследно…
Эта странная битва напомнила мне что-то волшебно-мистическое, упоминаемое только в сказках. Приютивший нас скальный уступ сотрясался от раскатов грома, заливался потоками проливного дождя, выжигался молниями. Кажется, все существующие в мире стихии соединились сейчас в две противоборствующие силы, стремящиеся во что бы то ни стало одержать верх друг над другом. Туман и Радуга взмыли в небо, световым зигзагом расколов едва забрезжившее утро и превратив его в жаркий день. Тени прошлого уподобились беспощадным черным смерчам, закрутившим моих нежданных защитников в феерическом танце смерти. Всполохи багрового зарева прорезали неподвижный воздух, неожиданно сгустившийся до состояния душной, вязкой субстанции, грозившей поглотить, сожрать меня, Люция и верного Кса-Буна. Зло концентрировалось, тяжким грузом надавливая на плечи и затрудняя дыхание. Мечи воинов Света с ужасающим лязгом врубились в сгустки тьмы, порождая порывы ледяного ветра и фейерверки темных искр. Возносясь под самые облака, Туман и Радуга окутались мерзкой плотью Теней, и я уже не могла толком разобрать, что происходит у меня над головой, а видела лишь два кокона мрака, издающие жуткий, замораживающий разум вой. Мы с Ринецеей остались одни, не считая замершего наподобие статуи канагерийца, удерживающего завернутого в пеленки малыша.
— Замечательно, — змеей прошипела демоница, обходя меня по широкому полукругу. — Я не ожидала, что у тебя найдется еще пара запасных заступников, но меня устраивает и подобный вариант. Тени растерзают предателей, некогда называвшихся моими воспитанниками, а с тобой я, пожалуй, управлюсь и сама… — Лезвие Полумглы угрожающе покачивалось у меня перед лицом. — Начнем? — Она глумливо хохотнула, занося меч для удара, должного оборвать мою жизнь…
Я практически не могла пошевелиться, испытывая неестественную вялость, сковавшую мои члены. Пальцы сгибались с трудом, почти неспособные удерживать рукоять Нурилона, а все движения замедлились так, будто я плыла в густом киселе, облепившем мои мышцы отвратительно инертной, неэластичной массой.
— Магия, это все моя магия, — любезно пояснила Ринецея, наслаждаясь моей растерянностью и беззащитностью. — Плюс проклятие, конечно…
Я изумленно расширила глаза, недоумевая: о каком проклятии она говорит? Словно в страшном сне я наблюдала за мечом, обрушивающимся на мою беззащитную макушку. «Полумгла, меч Астора… — Несформировавшаяся мысль внезапно посетила мою разрывающуюся от звона в висках голову, намекая на что-то важное, но изрядно позабытое. — Я ведь знаю о нем нечто нужное, касающееся лишь нас троих… Точно, — нитью света, ведущей меня к спасению, вспыхнуло понимание: — Запечатленное на мече пророчество, ранее нами не расшифрованное… Так вот что оно означает!»
Добро с уродливым лицом
И Тьма — прекрасней бога.
Соединится сын с отцом —
У них одна дорога…
— Полумгла, — закричала я на языке демонов, обращаясь к мечу, — выслушай меня. Ты не смеешь причинять нам вред, потому что вычеканенные на тебе руны связывают в единое и нерушимое целое три наших судьбы, ставшие одной общей! Ты принадлежала отцу, поэтому не покушайся теперь на жизнь его сына… Заклинаю тебя именем Астора — повернись против моих врагов, защити, обереги нас…
И Полумгла услышала! Она на секунду неподвижно зависла у меня над головой, а затем вильнула вбок, срезав прядь моих волос и чуть не вывихнув демонице запястье. Ринецея зашипела от боли. На широкой, обоюдоострой, зеркально отполированной плоскости меча на миг возникло изображение разгневанного женского лица, нечеловечески жестокого и в то же время прекрасного, обрамленного буйными прядями пепельных волос. Я невольно содрогнулась от смешанного с ужасом восхищения, осознав — это проявилась душа Полумглы, проснувшаяся и обретшая силу. Демоница, также узревшая сей кошмарный лик, панически завизжала и отбросила меч подальше от себя, словно ранее любимую и ручную, но внезапно взбесившуюся тварь. Однако Полумгла стремительно взлетела над землей и пошла в атаку, нанеся серию коротких ударов, которые демоница едва успевала отражать с помощью огненных шаров. Я облегченно рассмеялась:
— Видишь, сестра: как ты и утверждала, каждому из нас воздается по заслугам его!
Ринецея криво усмехнулась, намеренно игнорируя мое ласковое обращение:
— Рано торжествуешь, дрянь! Ты вскоре придешь ко мне сама — и тогда я рассчитаюсь с тобой за все разом. Проклятие разъедает тебя изнутри, высасывает волю к победе и подтачивает твое здоровье. Тебе не спастись! — Она призывно хлопнула в ладоши, и тотчас же за ее спиной раскрылся темный зев Портала Тьмы. Демоница послала мне насмешливый прощальный поцелуй и шагнула назад, исчезая бесследно. Вместе с ней пропали и Тени прошлого.