— Ладно, ладно, — покладисто выставил ладони Марвин, — сейчас, вот только с Генрихом поговорю…
— Ага, так он тебя и послушает! — пискнул Ланс. — Вон Огвур пытался, так барон в ответ начал посуду бить. А фарфор жаль — он у него в спальне красивый стоит, дорогой, рохосский…
— Но я все-таки попробую! — заупрямился некромант, скромно полагавший, что в искусстве дипломатии он заведомо даст фору десятку прямолинейных и неотесанных орков. Он нагнулся, приложил губы к замочной скважине и закричал: — Генрих, хватит уже пить, открой дверь — ты нам нужен!
Ответом ему стал мелодичный звон.
— Ого, — оценивающе приподнял бровь полуэльф, — никак наш барон супницу вдребезги кокнул!
— Генрих, — повысил голос Марвин, — ты нужен дочери!
После этой реплики за дверью послышался непонятный шум, свист воздуха, разрезаемого увесистым предметом, запущенным сильной рукой, и жуткий грохот, вызвавший осыпание штукатурки со стен… Марвин недоуменно покосился на Ланса.
— Чайник это, — с видом знатока пояснил тот, — серебряный! Тяжелый он, собака…
— Кто, барон или посудина? — иронично осклабился орк.
Марвин хмыкнул и продолжил:
— Генрих, ты нужен своему народу!
В опочивальне барона установилась напряженная тишина…
Переговорщик с видом превосходства уставился на парочку охранников, предлагая оценить его заслуги, но полукровка выжидательно приложил ладонь к уху, призывая подождать… Из спальни донеслось натужное кряхтение сильфа, непонятное шебуршание и… в двери изнутри бухнуло так, что прочные дубовые створки чуть не сорвало с петель. Затрещал косяк, с потолка рухнула хрустальная люстра, обдав друзей веером осколков. Некромант не удержался и упал на колени, прикрывая голову.
— А это что еще? — шепотом осведомился он у Ланса.
— Самовар! — авторитетно констатировал полукровка. — Был! Подарок от красногорских послов — ведерный, неподъемный, из золота. Ума не приложу, как Генрих умудрился его в одиночку со стола своротить и грыжу себе при этом не нажил…
— Марвин, — душевно посоветовал Огвур, старательно выбирая из прически полуэльфа набившееся туда хрустальное крошево, — отвали-ка ты отсюда подобру-поздорову, не зли барона более. Авось он сам успокоится…
И вдруг маг вспомнил наставление Саймона.
— Генрих, — взмолился он, — угомонись. Ты нужен Ульрике!
Дверь спальни тихонько и зазывно растворилась…
— Заходи! — В образовавшейся щели показалось лицо де Грея, опухшее и крайне недовольное. — Но только ты. — Он жестом пресек слабую попытку Ланса просочиться к себе в опочивальню и с шумом вновь перекрыл доступ на свою суверенную территорию, на сей раз предусмотрительно оставив ключ в замке и тем самым устранив возможность подсмотреть и подслушать.
— Мне нужно с тобой поговорить, — в не терпящей возражений форме изрек маг, едва очутившись внутри спальни, — но я не мог, ибо ты вечно выпивши!
— Странное дело, — косо подмигнул нетрезвый вдовец, пунктирно ковыляя к креслу и облегченно в него падая, — выпивши — я, а говорить не можешь — ты. Парадокс! Ну давай излагай, зачем приперся?
Марвин придирчиво огляделся. Незастеленная кровать, батарея пустых бутылок, блюдо с непонятными объедками. Пол устилают осколки разбитого фарфора, на двери вмятина, а уж запах в комнате стоит…
— Фу! — Некромант рысцой, зажимая нос, добежал до окна и толкнул створки, распахивая их во всю ширь, чтобы впустить в затхлое помещение струю свежего воздуха из дворцового сада, несущую аромат цветущих растений. — Дружище, твои личные апартаменты превратились в логово вонючего упыря. А сам ты… — маг критически оглядел барона с ног до головы, — м-да-а-а…
Беспощадный дневной свет падал прямо на Генриха, с предельной откровенностью подчеркивая и нездоровый цвет его кожи, и сальные нечесаные волосы, и налитые кровью глаза.
— В общем, выглядишь ты вполне в стиле своего логова, — подвел неутешительный итог Марвин. — Силушки-то у тебя полно, — он со смешком указал на помятый самовар, небрежно валяющийся в углу, — да вот сила эта, — он брезгливо повел носом, намекая на исходящее от барона «амбре», — нечистая…
Генрих смущенно покраснел.
— Значит, так. — Некромант повелительно похлопал в ладоши, призывая прислугу. — Придется эту силу из тебя срочно изгонять.
— Заклинаниями? — криво усмехнулся сильф.
— Хуже, — состроил грозную гримасу маг, — намного хуже. Мылом, пемзой да горячей водой с шампунем…
— А мне и так хорошо. — Барон ни в какую не желал добровольно расставаться с милой его сердцу депрессией. — Я себе и таким нравлюсь.
— Себе-то — да, — иронично согласился некромант. — А вот Ульрике?
— Сумасшедшей принцессе? — Де Грей произнес это прозвище настолько безразличным тоном, будто напрочь запамятовал о существовании Ульрики. — Она-то тут при чем?
Но маг не ответил, с деланым равнодушием подняв глаза к потолку и ехидно насвистывая какую-то мелодию…
— Она возвращается? — Голос де Грея дрогнул, выдавая охватившую его растерянность. — Правда? Марвин, не молчи — или я тебя убью!
Некромант удовлетворенно расхохотался, деликатно ухватил повелителя за локоть, вытащил из кресла и вывел из захламленной спальни. Жизнь потихоньку налаживалась…
А чуть позднее, расположившись в двух соседних ваннах, установленных в выложенной мрамором мыльне, друзья завели обстоятельную беседу, сопровождаемую ритмичным движением щедро намыленных мочалок. В горячем воздухе плыл упоительный аромат фуксии и миндального масла, стирая из памяти страдания минувших дней, и разнежившимся друзьям казалось: струящаяся в трубах вода смывает грязь не только с тел, но и с их душ, обновляя и врачуя. А уходящая в сток грязная мыльная пена уносит с собой их вольные или невольные грехи, освобождая место для чего-то светлого, нового и невыразимо прекрасного.
— Я виноват, — с трагическим вздохом произнес Генрих, откидывая назад длинные мокрые волосы, отмытые до блеска и скрипа, — в том, что она скончалась. Я не думал о ней, я вообще ни о ком и ни о чем не думал. Я просто тупо гонялся за Ульрикой!
Марвин набрал воду в ладонь и, сибаритствуя, медленно вылил ее себе на грудь.
— Глупости, — урезонил он сильфа, — какого гоблина ты занимаешься бессмысленным самобичеванием? Ведешь себя словно рефлексирующая барышня, посуду бьешь. Мужчина обязан с достоинством принимать посылаемые ему испытания. К чему безумствовать, если прошлого уже не вернуть. И не стоит разрешать этому неудавшемуся прошлому портить твое благополучное настоящее и будущее. Живи тем, что имеешь в текущий момент, живи ради родных и близких…
— Да-а-а? — Барон возмущенно вскочил на ноги, поднимаясь из ванны. — Полагаешь, совесть так же просто отмыть, как и тело?
Предельно расслабившийся некромант нехотя разлепил тяжелые веки, исподволь любуясь роскошной фигурой де Грея, эффектно выступающей из пены и пара. Сам малость подуставший от сладостных, но чрезвычайно обременительных уз брака, Марвин тем не менее искренне сочувствовал другу, понимая: лишать подобную плоть женской любви и ласки — суровое и несправедливое наказание. Литые плечи Генриха, его могучий торс, мускулистые руки… Да он просто неспособен жить без женщины, не годится для воздержания и неприспособлен к участи отшельника. Нет, повелителю сильфов срочно требуется другая жена! В конце концов, настоящая проблема кроется даже не в постельных утехах барона — просто малышке Мириам нужна мать, а народу — правительница. И всем понятно, какая именно женщина лучше всего подходит для столь нелегкой роли… М-да-а-а, а ведь совсем недавно Марвин настоятельно советовал Генриху выбросить ее из головы…
— Умирают все, — с проникновенными нотками сообщил маг, старательно подбирая самые простые и доступные слова, способные проникнуть в израненную душу барона, — умные и глупые, любимые и нелюбимые. Вопрос лишь в том — когда? Ну а это уж как кому повезет, в зависимости от отмерянного ему срока. Саймон — самый искусный маг на земле — не отходил от смертного одра Лилуиллы, но и он в итоге сумел лишь облегчить ее последние мгновения, а не отогнал смерть. Смирись, друг, твою жену не смогли бы спасти даже боги…
Генрих с покаянным плеском осел обратно в воду.
— Я думаю, она страдала вовсе не от осознания неизбежности смерти, — глухо произнес он, — а оттого, что понимала: я ее не люблю!
— А ты ее и вправду не любил? — заинтересованно спросил маг. — Совсем-совсем?
— Поначалу просто вожделел, — смущенно признался де Грей. — А потом… — Он обреченно махнул рукой. — Негодный характер способен убить все…
— Это точно! — понимающе откликнулся некромант, подразумевая что-то свое, личное. — Но, — он печально улыбнулся, — разве не учит нас сама жизнь: люби не того, кого хочется любить, а того, кого можешь, кем обладаешь!
Сильф возмущенно фыркнул, погружаясь в воду с головой и вновь выныривая на поверхность:
— Ты еще скажи: не умеешь любить — сиди и дружи! Нет, мудрый ты мой, любовь — на то она и любовь, что не признает никаких рамок и правил…
Этого справедливого заявления Марвин оспорить не смог, а потому нехотя кивнул:
— Так-то оно так. Да вот только все равно не стоит кусать больше, чем сможешь прожевать и проглотить, — подавишься или клыки сломаешь!
Генрих хвастливо оскалил белоснежные зубы:
— Да я ими даже гвозди жую!
— А Ульрику, — подначивающе поддел некромант, впиваясь испытующим взором в расширившиеся зрачки друга, — прожуешь?
— А я и не собираюсь с ней сюсюкаться. — Щеки барона пошли багровыми пятнами, отражая нарастающий в нем бунт. — Я устал от любви, я больше ее не хочу. Мне нужно обладание…
— Врешь! — холодно отчеканил Марвин. — Ты ожесточаешь себя намеренно. Но это не выход… Так ты сделаешь только хуже. И ей, и себе…
Де Грей задумчиво гонял по воде увядшие лепестки фуксии.
— Что ты хочешь от меня услышать? — прерывая молчание, запальчиво выкрикнул он. — Да, признаю — я вряд ли смогу заставить ее жить со мной добровольно! Но я очень постараюсь, потому что жить без нее мне тоже невмочь!