Она говорит так уверенно, почти по-деловому, как на бизнес-встрече. Может, здесь как раз то самое место, ее владения, где она чувствует себя в своей струе? Как моя бабушка в своем кабинете или во время выступления в Парламенте.
Когда они, кажется, заканчивают, мы с Миком прячемся за соседней дверью. Здесь полно коробок, источающих странные запахи, а еще – сумка с лыжными масками, банки с красной краской, рекламные щиты и знаки, надпись на одном из которых гласит: «Свободу Уткам Баттервальда».
Чтоб меня, что это вообще такое – «Утки Баттервальда»?
Последняя группа книжных червей удаляется по коридору, и из комнаты доносятся только три голоса – я даже знаю чьи. Я прошу Мика подождать снаружи и заглядываю внутрь.
– Только не говори, что я все пропустил. Вы уже закончили? Ну блин.
Лицо Сары озаряется радостью, и это реально пьянит.
– Генри! Что ты здесь делаешь?
– Я не удержался.
И не сказать, чтобы я шутил.
Великолепная аппетитная девчонка с ярко-голубыми глазами и светлыми волосами пересекает комнату и приседает в реверансе, выдыхая:
– Ух ты… Ух ты, ух ты, ух ты!
Наверное, это и есть Энни. Сара часто рассказывает о них с Уиллардом.
– Это – Энни, – говорит Сара.
Энни как раз из таких девчонок, которые мне обычно нравятся – задорная, счастливая, смотрящая на тебя с таким восхищением, словно ты какой-нибудь герой. Самое забавное, она – подруга Сары, и один этот факт ставит в моем разуме некий блок, подавляя всякое влечение к ней в зародыше.
– А это, – Сара указывает на невысокого парня, сидящего в большом кресле с огромной трубкой в зубах, – это Уиллард.
Уиллард не встает и вместо поклона просто склоняет голову. Это неподобающе – но, учитывая мое собственное отношение к этикету, подобающе или нет, меня не беспокоит.
– Впечатляющая трубка, – сообщаю я ему. – Может, мне называть тебя Шерлоком?
Он усмехается.
– Только если я смогу называть тебя принцессой.
Я не сразу могу осознать эту мысль.
– Хм, я достаточно уверен в собственной мужественности, чтобы отнестись к этому спокойно.
– Отлично, – Уиллард указывает на графин, стоящий на столике рядом с ним, полный янтарной жидкости. – Будешь бренди? Оно дешевое, но свое дело делает.
– Да, не откажусь.
Пока он наполняет мой бокал, Энни щебечет:
– Ох боже мой, Сара, когда ты сказала Хаверстрому, что отбудешь по официальным делам дворца, я была в полной уверенности, что ты нас разыгрываешь. А какие именно ваши поручения исполняет Сара, Ваше Высочество?
– Она помогает мне организовать все в дворцовой библиотеке, – прижимаю палец к ее губам, и она чуть не лишается чувств. – Но это – тайна. Сюрприз для королевы.
Перевожу взгляд на Сару, раскладывающую какие-то бумаги по коробкам, и она нежно улыбается в ответ на эту ложь.
– Хорошо прошла встреча, дорогая? – спрашиваю я.
И она снова прелестно краснеет, хотя в данный момент я не понимаю почему.
– Да, очень хорошо прошло.
Потягивая бренди, я поддразниваю ее:
– А начинается заседание вашего клуба с жертвоприношения книжным богам? Забиваете зверя или, может быть, того, кто напрочь отказывается читать?
Уиллард, выдувая колечки дыма, отвечает:
– Нет, только по вторникам.
– А вы никогда не думали написать книгу, принц Генри? – шепчет Энни. – Мой бывший, Эллиот, всегда говорил, что хотел бы написать книгу.
Уиллард смотрит на часы, а Энни продолжает:
– Вы могли бы писать под псевдонимом о закулисных дворцовых интригах. Или, – на лице Энни отражается лукавое выражение, когда она смотрит на Сару, а потом снова на меня, – это могла бы быть более сексуальная история. О юной девственнице, которая укрощает дикого искушенного принца. Как «Пятьдесят оттенков», только с участием членов королевской семьи.
Уиллард пожимает плечами:
– А что, я б такое почитал.
М-да, пожалуй, я б тоже не отказался прочесть.
Вернувшись в замок Анторп, мы с Сарой готовимся ко сну – чистим зубы и переодеваемся в ванной. Я, как обычно, надеваю только пижамные штаны, а Сара натягивает свои хлопковые штаны и простой топик. Сегодня это топик на тонких бретельках, и в нем ее сиськи просто потрясные. Когда мы садимся в постели, я беру гитару и наигрываю несколько нот.
– Кстати, а что такое «Утки Баттервальда»? – спрашиваю я. – В одной из комнаток в Библиотеке я увидел знак с этой надписью.
– А, это на следующий месяц, – она снимает очки и откладывает их на прикроватную тумбочку. – В рамках протестов, которые мы проводим, чтобы уток не сажали в вольеры в парке Баттервальд.
– Протестов? – спрашиваю я, и она кивает.
– Да, Клуб любителей Остин – очень активная общественная организация.
Ставлю гитару, прислонив ее к стене.
– Вы террористы?
Сара закатывает свои красивые глаза.
– Не говори глупостей. Мы… организация, стремящаяся привлечь внимание к острым социальным проблемам. Но иногда мы используем методы, которые можно было бы назвать… несколько спорными.
– Ну я и говорю, – киваю. – Террористы.
Сара щиплет меня за руку.
– У-у… жестокие террористы, – поддразниваю я.
Она смеется, откинув голову, и ее темные волосы рассыпаются по плечам и спине. Меня это завораживает. Неужели когда-то я думал, что она – никакая? Вот же я дебил – она же просто потрясающая. Никогда не встречал никого, подобного ей.
И я отчаянно хочу поцеловать ее, вот прямо сейчас.
А потом – вернуться с ней в Библиотеку, в самое любимое ее место, и целовать ее там тоже. И перед ее друзьями, и перед моими… Господи, да Николас будет от нее просто в восторге.
Я хочу быть для нее тем самым.
Сара замечает, что я пялюсь на нее, и вскидывает голову.
– Что такое?
Неожиданно понимаю, что во рту у меня пересохло. Я ведь никогда не делал ничего подобного. Тот единственный раз, когда я говорил с девушкой о своих чувствах, предполагал руководство к действию или указание направления, ну и, конечно, много траха – сильнее, быстрее, да, вот это хорошо, да, не останавливайся.
Пытаюсь сглотнуть, и голос звучит хрипло, как у неопытного пацана на школьном дворе:
– Ты мне нравишься, Сара. Очень нравишься.
Она тоже смотрит на меня, а потом смысл моих слов доходит до нее, отражается в ее больших темных глазах.
– Я… ты… Ты мне тоже нравишься, Генри.
Она неотрывно смотрит, как я протягиваю руку, нежно беру ее кисть и подношу к губам, а потом нежно целую каждый палец. Даже ее руки так чертовски красивы.
У нее перехватывает дыхание, когда я переворачиваю ладонь и уже куда как более откровенно целую ее чувствительное запястье, чуть посасывая.
Мне нужны ее губы. Я уже и не помню, когда еще так сильно нуждался в чем-то… возможно, никогда.
Я наклоняюсь к Саре, и она прикрывает глаза. Касаюсь ее гладкой щечки, нежно охватываю ее лицо ладонью и припадаю к ее губам. Она такая мягкая и теплая, и такая чертовски сладкая. Я чуть поворачиваю голову, нежно втягиваю ее полную нижнюю губу, чуть посасывая, потом провожу по ней языком.
В тот самый миг Сара резко отстраняется, отворачивается и смотрит на свои руки. Щеки у нее так и пылают, и она тяжело дышит, такая красивая…
А потом все идет в задницу.
– Я не могу так, Генри, – она смотрит на кровать. – Я не могу быть с тобой.
– Но ты же со мной. Прямо сейчас.
Она качает головой.
– Не в том смысле.
– Почему же нет? Я думаю, ты потрясающая.
Она смотрит на меня так странно, и на ее лице отражается страх и печаль.
– Да, сейчас ты думаешь так. Но ты – Уиллоуби.
Почесываю в затылке.
– Это еще что за зверь? Типа кенгуру?
Она крепко зажмуривается и, кажется, лишается дара речи, не в силах произнести ни слова. А когда она, наконец, подбирает слова, я мечтаю о том, чтобы она никогда их не произносила.
– Нет, Уиллоуби из «Чувства и чувствительности». Тот самый персонаж, в которого влюбилась Марианна. Он был диким, эгоистичным, легкомысленным, и для него не существовало правил приличий. В итоге он разрушил ей жизнь.
– Сара, я не понимаю.
– Я не могу быть с тобой, потому что жду моего полковника Брэндона.
– Это еще что за хрен, Брэндон?
– Он серьезный и, возможно, немного скучный, но он по-настоящему любит Марианну. Он надежный, спокойный, романтичный и… правильный. Вот кто мне нужен. Вот с кем я бы хотела быть.
– Правильный? – Это слово застревает у меня в горле, словно шип. Соскальзываю с кровати и шагаю по комнате, пытаясь осмыслить, что она мелет. – Погоди-ка, дай мне разобраться. Ты не можешь поцеловать меня, потому что какой-то мудак из книги по имени Уиллоуби отымел – во всех смыслах – героиню по имени Марианна?
Сара фыркает и отмахивается.
– Когда ты говоришь об этом так, все звучит безумно.
– Да оно и есть безумно!
Сара крепко переплетает пальцы.
– Он разбил ей сердце. Это ее почти убило.
Смотрю на нее, и, кажется, что-то в груди болезненно надрывается.
– И ты считаешь, я поступлю с тобой так же?
– Я знаю, что так и будет.
– Потому что я – Уиллоуби?
Она коротко кивает.
– Потому что я – легкомысленный и эгоистичный и попросту не соответствую требованиям. И потому что ты ждешь, пока не появится кто-то получше.
Сара качает головой.
– Это все… не очень правильно.
Бывает такая боль, когда тебя ранит кто-то, кто тебе по-настоящему небезразличен. И эта боль проникает глубже, и ты страдаешь дольше, как от ожога – сначала чуть покалывает, печет, а потом все покрывается волдырями, и боль распространяется внутри, разъедая беззащитную плоть.
Оставляя внутри зияющую дыру.
Скрещиваю руки и усмехаюсь, словно мне все абсолютно по хрену.
– Как тебе вид с вершины твоей башни из слоновой кости, а, Сара? Наверное, здорово судить всех, кто ниже тебя, и при этом оставаться слишком высоко, чтоб никто не сумел дотянуться.