Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, и… представляю Генри Пембрука голым.
Смеюсь. А он ведь был прав, гад, – и правда работает.
Через час я завершаю презентацию, посвященную тому, как важно повышать уровень грамотности среди молодежи, особенно среди девочек. Все это время я смотрела на свои записи, и хотя, наверное, рассказывала не так увлекательно, но хоть не рухнула без чувств или не повторила ту историю с Дэйви. В общем, это определенно победа.
Осталась пара строчек, а потом – вопросы аудитории.
– В завершение хочу сказать: чтение дает знание, а знание – сила, потому чтение – сила. Сила узнавать и понимать… но и сила мечтать. Истории вдохновляют нас достигать новых высот, любить всем сердцем, менять мир и быть чем-то большим, чем мы думали. Каждая книга дарит нам новые мечты. Спасибо за внимание.
Они аплодируют.
Прикрываю глаза и с облегчением вздыхаю. «Получилось. У меня в самом деле получилось!»
Уиллард громко свистит, а Энни потрясает кулаком в знак поддержки. И это замечательно… если бы только…
В груди разливается тоска, расходится паутинкой, как трещина на лобовом стекле.
Если бы только Генри был здесь. Ему бы так понравилось! Он бы сказал, что я привела его в восторг своей речью. А потом он бы наверняка выдал какой-нибудь смешной комментарий на тему того, как еще я умею приводить его в восторг, используя рот не только для речи. Или, может, я сама бы что-нибудь эдакое сказала – он всегда будил мою «темную сторону».
Качаю головой, пытаясь сбросить печаль. Смотрю в море хлопающих ладоней и одобрительно кивающих голов… а потом мое сердце пропускает пару ударов.
Моя первая мысль: он постригся.
В последний раз, когда мы виделись, волосы у него были почти до плеч – густые, мягкие, вьющиеся, дикие. Но так ему тоже идет – короткая стрижка, профессиональная, придающая его облику некую силу. Передние пряди чуть длиннее, падают ему на лоб, придавая немного бунтарский вид.
На нем бежевый костюм и светло-зеленый галстук, белоснежная рубашка. Такой красивый и интеллигентный, словно брокер с Сильвер-стрит.
Он аплодирует так искренне – смотрю на его большие ладони, которые просто обожаю. Его взгляд полон восхищения, а его улыбка… его улыбка полна такой нежности, что в глазах у меня защипало.
Смаргиваю и отвожу взгляд… и вспоминаю, что должна злиться на него. «Три. Недели». Три гребаные ужасные недели. Я лукавила, когда говорила, что все не так уж плохо – это был гребаный ад. И он думает, что может вот так просто явиться сюда? Зачем?
Я не успеваю толком подумать об этом. Как только мистер Хаверстром объявляет, у кого есть вопросы, Генри вскидывает руку, быстро, словно ученик в классе, которому не терпится отлучиться в туалет.
Игнорирую.
Проблема в том, что только он и поднимает руку.
– У кого-нибудь есть вопросы? – обвожу взглядом аудиторию. – Вопросы?
Генри громко покашливает, и несколько слушателей оборачиваются к нему. Я все еще игнорирую его, перебирая бумаги.
– Ну что ж, если никто не хочет ни о чем спросить…
– У него есть вопрос, – говорит Уиллард, предательски ухмыляясь, довольный, как Чеширский Кот.
Когда все закончится, я его как следует стукну. Но сначала надо разобраться с Генри.
– Да, вы в заднем ряду, – обращаюсь к нему, словно мы вообще незнакомы. Словно он не наш чертов будущий король. – Ваш вопрос, сэр?
Он изгибает бровь, словно говорит: «А, так вот в какую игру ты хочешь поиграть?»
Шепоток узнавания прокатывается по аудитории, но Генри словно не замечает.
– Мой вопрос касается Хитклиффа.
Его голос… как же я скучала по его голосу – сильному, хрипловатому, чуть дразнящему и такому сладкому. Вот черт, я таю, как дешевая свечка…
Но виду не подаю. Скрещиваю руки на груди.
– Вы имеете в виду толстого рыжего кота?
Уголок его рта дернулся в усмешке.
– Нет. Хитклифф из «Грозового перевала».
– А, поняла. И какой вопрос?
– Я вот думаю, почему никто не пристрелил этого ублюдка? Разве в ту эпоху не было огнестрела?
Невольно качаю головой. Какой же глупый вопрос!
– Огнестрельное оружие, конечно, было, но…
– Тогда кто-то определенно должен был подстрелить Хитклиффу задницу. Он же был легкомысленным, жестоким сукиным сыном.
– Некоторые полагают, что его сильное качество – любовь к Кэтрин. Своего рода искупление.
Генри качает головой, его лицо – безмятежное.
– Он не заслужил ее.
– Ну, – пожимаю плечами. – Кэтрин тоже не была святой. И уверена, споры о том, был ли Хитклифф достойным, будут продолжаться до тех пор, пока люди читают эту книгу. Благодарю за вопрос, – смотрю на аудиторию. – Еще вопросы?
И-и-и-и… он снова вскидывает руку – и снова он единственный. На этот раз я не пытаюсь делать вид, что ничего не замечаю, но драматично вздыхаю.
– Да?
– Я хотел бы спросить о мистере Дарси. Он эдакий сноб… словно ему в задницу засунули палку. Большую палку.
Приподнимаю брови над очками.
– Вы сегодня очень увлечены задницами.
Он тихо смеется, совершенно без стыда.
– Ну… мне всегда нравились красивые задницы.
Ему по-прежнему удается заставить меня краснеть.
– Но это лучше обсудить в другой раз. Я говорю о том, что мистер Дарси – тот еще напыщенный идиот. Так в чем же дело?
– Ну, если вы читали книгу…
– Конечно же, читал, – взгляд его зеленых глаз такой пристальный. – Я читал их все.
Бабочки у меня в животе неистовствуют.
– О, – выхожу из ступора и пытаюсь сфокусироваться. – Что ж, мистер Дарси и Элизабет Беннет – две стороны одной медали. Он сдержан до боли, а она – раскованная. Они оба делают свои предположения, в итоге ошибочные. А в конце концов они должны отбросить свои предрассудки и гордость и быть честными перед собой и друг перед другом, чтобы все исправить.
Он смотрит на меня так нежно, словно не хочет, чтобы я переставала говорить.
– Думаю, отсюда и название.
– Да, – я киваю.
Генри чешет подбородок и добавляет:
– Теперь касательно полковника Брэндона из «Чувства и чувствительности».
Резко хлопаю ладонями по стойке.
– Нет. Можете говорить что угодно про Дарси или чертова Хитклиффа. Можете разносить в пух и прах любого героя Диккенса – мне все равно никто из них никогда не нравился. Но я не позволю вам очернить полковника Брэндона!
Генри, похоже, забавляет моя вспышка.
– Я не собираюсь его очернять. Мне нравится полковник Брэндон.
– Тогда в чем вопрос?
Медленно он поднимается и направляется ко мне между рядами.
– Как я это вижу… Марианна наломала дров. Брэндон все это время был рядом, но она отвлекалась на другие вещи, неправильные. Этого не написано на страницах романа, но, думаю, ей пришлось извиниться, а ему – простить ее.
В горле у меня пересохло, и голос звучит сухо, как песок.
– Думаю, да, так и было.
Он все ближе.
– Так вот, мой вопрос… если бы они поменялись ролями. Если бы Марианна была мужчиной, а Брэндон – женщиной, как полагаете, она бы простила его? Дала бы ему еще один шанс, доверилась бы, что на этот раз он поступит правильно?
Чем ближе он подходит, тем больше у меня кружится голова.
– Я… я не…
– Например, если бы он в самом деле пришел умолять простить его. Сделал бы какой-нибудь идиотский широкий жест, на публику. Унизительно.
Он стоит прямо передо мной – так близко, что я могу коснуться его.
– Не думаю, что это бы ей понравилось, – мягко говорю я. – Она немного… стеснительная.
Генри кивает, и его голос, низкий хрипловатый, полон отчаяния.
– Тогда что если бы он встал перед ней и сказал: «Прости меня. Я скучал по тебе. Я хочу стать лучше для тебя, потому что так сильно люблю тебя, и в самом деле верю, что могу стать лучше». Как думаете, она бы дала ему шанс?
Мой взгляд затуманивается, и я смаргиваю, потому что хочу видеть его ясно.
– Думаю… думаю, это бы сработало.
Генри улыбается, и мое сердце готово выпрыгнуть из груди.
– Хорошо.
Киваю, плача и улыбаясь одновременно.
А потом я слышу тихий голос Уилларда:
– А нам еще надо прикидываться, словно они в самом деле обсуждают книгу?
– Погоди-ка, – отвечает Энни, – а они разве не про книгу?
Уиллард гладит ее по голове.
– Ты такая милая.
Мы застряли в библиотеке еще на целый час после моей презентации. Как только кто-то узнает Генри, новости разносятся, как лесной пожар, и все хотят с ним познакомиться. Большинство присутствующих – гости Каслбрука. Не думаю, что местные были бы так впечатлены тем, что принц решил нанести нам визит.
Охрана всеми силами старается удержать толпу, а Генри очень вежлив, но вижу, что у него уже не хватает терпения. То и дело он бросает на меня взгляд, чтобы убедиться, что я никуда не сбежала.
Моя квартира совсем недалеко, но Джеймс отвозит нас туда. Как только мы с Генри оказываемся на заднем сиденье, он горячо говорит мне:
– Я так тобой горжусь. Ты была просто великолепна.
Не могу удержаться от широкой улыбки.
– Спасибо. Я так рада, что ты пришел.
Потом мы некоторое время молчим. Джеймс везет нас длинной дорогой, делая лишние повороты и крюки, чтобы потерять хвост, на случай если кто-то захотел поехать за нами от библиотеки. И все это время Генри держит меня за руку.
Уже в квартире я сбрасываю обувь, вешаю в шкаф пальто, а Генри стоит в центре моей гостиной, слишком большой для этой комнаты. Больше, чем сама жизнь.
Что-то в нем изменилось. Это все еще тот же Генри, которого я знаю – дикий парень, извергающий непристойности, все еще где-то там. Но сама его манера держаться изменилась, и он излучает… благородство, которого прежде не было.
Он обходит гостиную, смотрит на обложки в рамках на стене, касается кончиками пальцев моих любимых книжных полок.
Мне так многое хочется сказать ему, но я даже не знаю, с чего начать, и потому спрашиваю просто: