– Я не видел тебя с тех пор, как был ребенком. Ты была ранена. Исчезла. Я думал, ты умерла.
– Я с-спала. Я с-спала, чтобы з-зажили раны. Я с-спала, чтобы вос-становить с-себя.
Я протянул руку. Косматая змеиная голова поднялась выше, легла мне на предплечье, и змея поползла, обвивая мою руку.
– Ты, несомненно, выбрала изысканную спальню.
– Я з-знала, что кувшин – твое любимое мес-сто. Я з-знала, что, ес-сли подожду достаточно долго, ты с-снова придешь с-сюда, чтобы выраз-зить с-свое вос-схищение. Я з-знала, что вос-стану во вс-сем блес-ске, дабы приветс-ствовать тебя. До чего же ты вырос-с!
– А ты почти не изменилась. Чуть похудела, пожалуй… – Я осторожно погладил ее голову. – Приятно сознавать, что столь почитаемый семейный призрак по-прежнему с нами. Ты и Грилл, да еще Кергма сделали мое детство куда счастливее, чем оно могло оказаться.
Глайт вытянула голову и носом погладила мне щеку.
– Твой вид с-согревает мою холодную кровь, дорогой мальчик. Ты далеко с-странс-ствовал?
– Да. Очень.
– Как-нибудь ночью мы будем ес-сть мышей и лежать у огня. Ты с-согреешь мне блюдце молока и рас-скажешь о с-своих похождениях с-с той поры, как покинул пределы С-савалла. Мы поищем моз-зговых кос-стей для Грилла, ес-сли он по-прежнему…
– Сейчас он, похоже, служит моему дяде Сухаю. А как Кергма?
– Не з-знаю. Это было так давно.
Я прижал ее к себе, чтобы согреть.
– Спасибо, что ты ждала здесь в своем великом забвении, дабы поприветствовать меня.
– Это больше, чем дружелюбие и приветствие.
– Больше? Что же тогда, Глайт? Что это значит?
– Ес-сть кое-что показ-зать. Иди.
Она мотнула головой. Я последовал в указанном направлении – туда, где коридоры расширялись. Я ощущал, как Глайт дрожит на моей руке, время от времени чуть слышно мурлыча.
Вдруг голова ее поднялась напряженно и стала слегка покачиваться.
– Что случилось?
– Мыши, – произнесла она. – Мыши близ-зко. Я должна поохотиться… пос-сле того, как покажу тебе… это. З-завтракать…
– Если ты хочешь сначала поесть, я подожду.
– Нет, Мерлин. Ты не должен опоз-здать, что бы ни… привело тебя с-сюда. Что-то важное в воз-здухе. Поз-зже… пиршес-ство… параз-зиты…
Мы вступили в широкую и высокую часть галереи, освещенную небесным светом через стеклянную крышу. Четыре большие части металлической скульптуры – в основном бронза и медь – асимметрично располагались вокруг нас.
– Дальше, – сказала Глайт. – Не з-здес-сь.
Я повернул направо за следующий угол и двинулся вперед. Вскоре мы подошли к очередному экспонату – на этот раз походившему на металлический лес.
– Потише теперь. Потише, дорогой демончик.
Я остановился и принялся изучать деревья – светлые, темные, ясные, тусклые. Железные, алюминиевые, латунные – они весьма впечатляли. В те давние годы, когда я последний раз приходил сюда, ничего подобного не было. Неудивительно. Другие места тоже немало изменились.
Я зашагал вдоль леса.
– Теперь. З-здес-сь. Поверни. Воз-звращайс-ся.
Я зашел в лес.
– Держис-сь правее. Вот это, выс-сокое.
Дойдя до кривого ствола самого высокого дерева, я остановился.
– Это?
– Да. Преодолей его… вверх… пожалуйс-ста.
– Ты имеешь в виду – залезть на него?
– Да.
– Хорошо.
Единственное, что приятно в стилизованном дереве, так это то, что оно закручено, заверчено и сплетено таким образом, что ставить руки и ноги на нем гораздо удобнее, чем кажется на первый взгляд. Я ухватился, подтянулся, нащупал место для ноги, вновь подтянулся, двигаясь вверх.
Выше. Еще выше… Футах в десяти от земли я остановился.
– Ух. Ну и что мне здесь делать?
– Лез-зь выше.
– Зачем?
– С-скоро. С-скоро. Ты уз-знаешь.
Я поднялся еще футом выше и тут ощутил – не столько зуд, сколько некое напряжение. Такое у меня иногда было, когда я попадал в опасное место.
– Там наверху Путь, – сказал я.
– Да. Я лежала, оплетя ветку голубого дерева, когда Мас-стер Теней открыл его. Его потом умертвили.
– Путь, наверное, ведет к чему-то важному.
– Наверное. Я не лучший с-судья в людс-ских делах.
– Ты пробиралась туда?
– Да.
– Значит, это неопасно?
– Нет.
– Отлично.
Преодолевая силу Пути, я взобрался выше, пока обе ноги не оказались на одном уровне. Затем расслабился и позволил Пути затянуть меня.
Пол был выложен прекрасными плитами: черными, серебряными, серыми и белыми. Справа – в форме геометрического узора, слева – в виде Преисподней Хаоса.
Впрочем, я смотрел вниз всего несколько мгновений.
– Всемогущий боже!
– Я была права? Это важно? – произнесла Глайт.
– Это важно, – отозвался я.
Глава 6
По всей часовне стояли свечи, многие с меня ростом и чуть ли не такие же толщиной. Некоторые были серебряные, некоторые – серые, несколько черных, несколько белых. Они стояли на разной высоте, причудливо расположенные на скамьях, полках, точках пересечения орнамента на полу. Тем не менее не они давали основное освещение. Оно приходило сверху, и сначала я предположил, что сюда льется дневной свет. Но, глянув вверх, дабы оценить высоту свода, я убедился, что свет исходит из большой сине-белой сферы, зарешеченной темным металлом.
Я сделал шаг вперед. Пламя ближайшей свечи затрепетало. Я обратил лицо к каменному алтарю, что заполнял нишу напротив меня.
Черные свечи горели по обе ее стороны; серебряные, поменьше, мерцали прямо на нем. Мгновение я просто осматривал алтарь.
– Похож-жее на тебя, – заметила Глайт.
– Я думал, твои глаза не различают двумерных изображений.
– Я долго живу в муз-зее. Почему твой портрет з-запрятан так тайно?
Я подошел ближе, пристально вглядываясь в изображение.
– Это не я. Это мой отец Корвин из Амбера.
Серебряная роза стояла в округлой вазе перед портретом. Была ли она настоящей, творением рук или магии, сказать я не мог.
И Грейсвандир лежал там же, на несколько дюймов вынутый из ножен. Я почувствовал, что он – настоящий, а тот, который носил призрак Пути моего отца, – лишь реконструкция.
Я поднял меч и вытащил из ножен. Возникало ощущение мощи, когда я держал его, размахивал, бил, делал выпад, наступал…
Ожил спикард, центр паутины Сил. Я опустил взор, неожиданно смутившись.
– …А это отцовский клинок, – пояснил я, возвращаясь к алтарю и вкладывая лезвие в ножны. С неохотой я оставлял его здесь.
Когда я вернулся, Глайт спросила:
– Это важ-жно?
– Очень, – сказал я, в то время как Путь нес меня обратно на верхушку дерева.
– Что теперь, мас-стер Мерлин?
– Я должен отправляться на ленч с матерью.
– В таком с-случае с-сади меня з-здес-сь.
– Я могу вернуть тебя в вазу.
– Нет. Я давно не с-скрывалас-сь в з-зас-саде на дереве. Это будет прекрас-сно.
Я вытянул руку. Глайт размоталась и скрылась в мерцающих ветвях.
– С-счастливо, Мерлин. Навещ-щай меня.
А я слез с дерева, всего лишь раз зацепившись штанами, и быстро зашагал по коридору.
Через два поворота я вышел к Пути, ведущему в главный зал, и решил, что лучше мне пройти здесь. Я выскочил у массивного очага – высокие языки пламени сплетались в нем – и медленно повернулся, дабы обозреть огромную палату, стараясь при этом казаться прибывшим уже давно и ожидающим.
Похоже, здесь присутствовала лишь одна персона – моя собственная. Которая, по размышлении, показалась мне несколько странно выглядящей на фоне ревущего пламени. Я поправил манишку, отряхнулся, провел гребнем по шевелюре. И как раз осматривал свои ногти, когда стал осознавать движение на вершине огромной лестницы слева от меня.
Она предстала вьюгой, заключенной в десятифутовой башне. В центре, треща, плясали молнии, ледяные кристаллы пощелкивали на ступенях, перила замерзали там, где она проходила. Моя мать, казалось, увидела меня в тот же миг, что и я, ибо она остановилась. Затем взвилась на ступеньке и начала схождение.
Спускаясь, она плавно перевоплощалась, черты лица менялись от ступени к ступени. Как только я осознал, что происходит, я прекратил свои попытки перевоплотиться и аннулировал все скромные результаты. Я начал меняться в тот момент, когда увидел ее, и, вероятно, мать стала делать то же самое при виде меня. Я не ожидал, что она станет перевоплощаться, дабы ублажить меня второй раз, здесь, на своей территории.
Она закончила превращение, едва коснувшись последней ступени, представ передо мной прекрасной женщиной в черных брюках и красной рубахе с широкими рукавами. Она смотрела на меня и улыбалась, приближаясь ко мне, заключая меня в объятия.
Было бы неловким сообщить ей, что я собирался перевоплотиться, да забыл. Или еще что-нибудь в таком роде.
Мать отодвинулась на расстояние вытянутой руки, опустила взгляд, снова посмотрела на меня и покачала головой.
– Ты спал в одежде до или после диких экзерциций? – осведомилась она.
– Это жестоко, – промолвил я. – По дороге я остановился посмотреть достопримечательности и вляпался в несколько сложных ситуаций.
– И потому опоздал?
– Нет. Я опоздал, потому что задержался в нашей галерее дольше, чем рассчитывал. И не слишком-то я опоздал.
Мать взяла меня за руку и развернула.
– Я прощаю тебя, – сказала она, ведя меня к скрывающей Путь колонне, пестрящей розовым, зеленым и золотым, что находилась в зеркальном алькове через комнату направо.
Когда мы вошли в альков, я с интересом подумал, поведет она меня вокруг колонны по часовой стрелке или же против. Оказалось – против. Интересно. С трех сторон смотрели наши отражения – такова была комната, которую мы покидали. Но с каждым нашим витком вокруг колонны комната становилась другой. Я наблюдал, как она меняется, будто в калейдоскопе, пока наконец мать не остановила меня перед хрустальным гротом у подземного моря.
– Я уже почти и забыл об этом месте, – промолвил я, ступая на чистый, белый песок, в хрустальный свет, напоминавший и костры, и солнечные блики, и канделябры, и светодиодные дисплеи огромных функциональных возможностей; беспорядочные радужные отблески ложились на берег, на стены, на черную воду.