— Вы хотите спорить, вы и определяйте на что, — глаза декана то и дело возвращались к играющему на невидимой нити паучку.
Легкий испуг, который изо всех сил он пытался скрыть, придавал миловидности лицу, стирая прожитые годы жизни. В этот момент ему вряд ли можно было дать больше лет двадцати восьми.
— Отлично. Тогда спорим на мой выговор. Если выиграю я, то вы снимите с меня все обвинения в вандализме и принесете публичные извинения, — в своей победе не сомневалась и уже предвкушала с каким наслаждением буду выслушивать от Датского слова опровержения. Обида, затаившаяся в сердце, требовала отмщения. Я бы могла сказать, что ее можно смыть только кровью, но я была не столь кровожадна.
— А если выиграю я, то… — договорить ему не дали.
В кабинет ворвался запыхавшийся парень с перекошенным лицом и закричал:
— Пожар. Пожар. Горим.
Мы с Датским вскочили со своих мест.
— Что случилось? — наши голоса слились в один. Мы переглянулись. И не будь ситуация столь серьезной, то, наверняка бы, улыбнулись нашей синхронности.
— Там…там…там… — парень не мог вымолвить ни слова, лишь тыкал пальцев куда-то в сторону.
— Показывай, — приказал Датский. Мужчина был собран и готов решать возникшую проблему.
Парень кивнул и побежал. Мы с деканом следом за ним. Миновав коридор, а за ним и пару лестничных маршей, мы оказались на этаж выше. Из под одной из дверей валил дым, змеясь.
Датский не раздумывая бросился к двери, дернул за ручку. Дверь не поддалась.
— Надо ключ, — я была "мисс очевидность".
— Давайте вызовем пожарных, — наконец, отмер парень, принесший страшную весть.
— Некогда. Может быть поздно, — коротко бросил мужчина, отходя к противоположной стене.
Я не успела сообразить для чего он это сделал, как Принц Даниилович разбежался и сходу ударил ногой в район замка. Раздался хруст, однако дверь все еще не была открыта. Со второго удара, последовавшего тут же, она не выдержала и распахнулась. Декан кинулся внутрь полутемного помещения.
— Куда? — крикнула я, но было уже поздно. Датский заскочил в комнату, из которой валил дым.
Я хотела броситься следом за ним и почти уже сделала это, но первая же порция дыма, попавшая в легкие, вызвала спазм, от которого зашлась в нечеловеческом кашле. Чем больше я пыталась выкашлять из легких противный воздух, тем сильнее задыхалась.
Проклятая астма вновь заявила о себе в самый неподходящий момент. А я ведь думала, что навсегда избавилась от нее. Переросла. Оказалось, что смертельный враг не исчез, а всего лишь затаился.
— Что с тобой? Чем тебе помочь? — слышала я сквозь затуманенный разум, выплевывая легкие. Они горели огнем от нехватки кислорода. В голове стоял дикий шум.
— Надо вызвать скорую, — кричал испуганный голос где-то на осколках сознания, за которое я цеплялась изо всех сил, пытаясь не отключиться, лежа на чем-то твердом и холодном.
— Не надо скорой. Она может не успеть. Я сам ее отвезу, — мое тело, сотрясаемое нечеловеческим кашлем, перемежаемым удушающими спазмами, что-то теплое и сильное подняло в воздух. На миг я ощутила если не невесомость, то противное чувство граничащее с ним. А потом наступила темнота. И мне стало уже все равно что именно происходит вокруг.
ГЛАВА 9
Первое что я увидела придя в себя, был бело-серый потолок с сеточкой морщин. Местами побелка откололась и из под нее был виден бетон.
— Опять больница, — застонала.
Я ненавидела больницы всеми фибрами души. Они вызывали во мне иррациональный страх, хотя на самом деле должны были дарить успокоение. Ведь именно в больницах помогали людям избавиться от недугов. Врачи, работавшие в них, и мне помогали, но все равно я не терпела лечебные учреждения. В них была слишком скорбная обстановка. Казалось, что даже воздух в больницах пропитан печалью и болезнями, а так же человеческим горем.
— Она пришла в себя, — услышала я знакомый мужской голос.
Декан. Его интонации не перепутать ни с чьими другими. Слишком уж узнаваемы.
Я повернула голову в сторону. Не сказать, что мне это удалось с легкостью, но я смогла это сделать. Мой взгляд наткнулся на встревоженный мужской.
— Я опять сделала что-то не так? — прошептала, чувствуя с каким трудом мне дается каждое слово. Казалось, что в горло насыпали песка, через который с трудом проходит воздух. Отек постепенно спадал это означало только одно, меня напичкали лекарствами под завязку.
Неужели опять придется проходить длительные курсы реабилитации, пить таблетки, следить за своим состоянием, постоянно находиться под наблюдением врача? Как же не хочется проходить это снова.
— Нет. Похоже, что это я накосячил, — криво усмехнулся мужчина, отходя в сторону и исчезая из поля видимости.
Я не успела ему ответить, как возле койки оказалось еще одно действующее лицо.
— Так. Что тут у нас? — надо мной склонился доктор Айболит. — Ну-с, барышня, рассказывайте как вы докатились до жизни такой? — сухонький старичок с пышными усами и в белом халате с красным крестом на кармане халата принялся ощупывать. Его руки порхали по моему лицу, шее, ключицам.
— Приступ, — прокаркала я.
— Да, барышня, приступ. Причем очень сильный, от которого вы могли умереть. Вы знаете это? Если бы не ваш молодой человек, успевший вовремя вас привезти, то сейчас вы бы разговаривали с ангелами на небесах. Почему же вы, милочка, ходите без лекарств? — принялся меня журить врач.
— Так не было. Давно не было. Думала, что все прошло, — начала оправдываться.
— Не было это не значит, что не могут повториться. Неужели вам не говорили? — доктор Айболит переставал мне нравиться.
— Говорили. Но я думала…
— Вы не думайте, вы все время должны быть во всеоружии. Думала она. Не думать надо, а с лекарствами ходить. А если бы мы не успели?
Его слова все больше и больше вводили меня в уныние, от которого и до слез не далеко. Еще пара слов доктора и они польются, не остановишь.
— Доктор, скажите, когда я могу ее забрать? — прервал поучения врача Датский. — С ней же все уже в порядке? — с нажимом спросил он.
— Да. Дышит она хорошо. Приступ мы сняли. В принципе, после нескольких часов наблюдения я могу ее отпустить при одном условии, что она будет исполнять все рекомендации, — доктор Айболит перестал меня осматривать и теперь просто стоял рядом с кроватью.
— Вот и хорошо. Тогда я ее заберу сразу как только будет можно.
Что он и сделал после сдачи экспресс-анализов, подписания всех бумаг и утрясания бюрократических формальностей. Я вновь оказалась сидящей в его супер модной машине.
За окном уже начинало темнеть. Я с сожалением подумала, что в таком состоянии вряд ли смогу сесть за руль и проехать сотню километров до родительского дома.
— Меня мама ждет, а я в больнице… — пробормотала, не зная как сообщить ей что не приеду. А еще больше волновало то, как я ей скажу о приступе. Ведь она же начнет переживать, рванет ко мне среди ночи.
— Уже нет, — Датский выкручивал руль автомобиля, выруливая с больничной стоянки.
— То есть как? — повернулась в сторону.
— Наверное, мне не надо было так делать, но я соврал вашей маме. Вы в бреду просили ей ничего не говорить. Вот я и… — мужчина явно извинялся за свое неблаговидное поведение.
— А поподробнее? — попросила.
Датский смутился и стал чем-то похож на нашкодившего кота. Пожалуй, я бы такого завела, не будь у меня аллергии. А что? Красивый, холеный, ухоженный и в тоже время неприступный и самодовольный. Настоящий котяра с выставки. На такого можно только смотреть, но руками лучше не трогать. Оцарапает. А если речь вести именно о Датском, то еще и голову отгрызет. Не знаю откуда у меня взялась такая уверенность. Наш новый декан был слишком многогранен, причем где-то эти грани были округлыми, а где-то настолько острыми, что могли соперничать с иглами.
— У меня есть мама, — начал он. Моя бровь поднялась на пару миллиметров. Вроде бы как Принц должен был говорить о моей маме, а не о своей. Однако я промолчала, ожидая продолжения. — Она очень интересная женщина, — с улыбкой продолжил Датский. Сразу было видно, что он очень хорошо относится с к своей родительнице, любит. — Иной раз понять какую именно реакцию: слезы или радость вызовут те либо иные сообщения очень трудно. Вообще, женщин предугадать сложно, если не сказать, что практически нереально. Вот я и привык… помалкивать о плохих новостях, чтобы лишний раз не травмировать маму, — мужчина скривился. По всей видимости, вспомнил что-то из прошлого.
— Но от моей мамы просто так не отвяжешься… — я слишком хорошо знала мою маму Алю.
— Вот я к тому и клоню. Я-то думал, что ей будет достаточно уверения, что с тобой все в порядке. Однако она вцепилась в меня, словно клещ. Все пытала и пытала. Пытала и пытала. Я выкручивался как мог, исходя из ее вопросов… обо мне.
— И что вы ей сказали о себе? — насторожилась.
— Что я… парень, — Датский кинул на меня виноватый взгляд.
— Чей? — сердце предательски кольнуло.
— Твой. Она так обрадовалась.
— Что-о-о? — воскликнула, уже предвидя возможные последствия, которые повлекло заявление мужчины.
— Я подумал, что у такой девушки полно парней и тот факт, что один из них ответил маме, заявив, что в этот миг она отвлеклась попудрить носик, не должен ее смутить. Моей бы было вполне достаточно этих сведений. Я же знал, что она вцепится в меня не хуже энцефалитного клеща. А дальше… одна ложь порождает другую, — с какой интонацией он это сказал мне стало ясно, что дома лучше не появляться. И желательно в ближайшие тридцать лет… или пятьдесят. Потому как мама из меня всю душу вытянет, чтобы выяснить все подробности.
— Застрелите меня, — промычала, понимая во что меня вляпал Датский по глупости.
— Нет. Зачем? Не надо. Давайте я ей все объясню, извинюсь. Скажу, что был неправ. Я же действовал из благих побуждений. Не хотел говорить, что у вас случился приступ и вы под капельницей. Я знаю как волнуются мамы, когда их дети болеют.