Том был поражен. Он не ждал, что просьба закончится такими словами.
— Какая странная милость! Разве тебя ведут не на виселицу?
— О, нет, мой добрый государь. Я осужден быть сваренным в кипятке.
При этих неожиданных и ужасных словах Том чуть не свалился с трона. Опомнившись от изумления, он воскликнул:
— Будь по-твоему, бедняга! Если бы даже ты отравил сто человек, ты не будешь предан такой мучительной смерти!
Осужденный припал головой к полу, изливаясь в страстных выражениях благодарности, и закончил такими словами:
— Если когда-нибудь тебя постигнет беда, — чего, боже, избави! — пусть тебе зачтется твоя милость ко мне.
Том повернулся к графу Гертфорду.
— Милорд, возможно ли, чтобы этого человека осудили на такую жестокую казнь?
— Таков закон, ваше величество, для отравителей. В Германии фальшивомонетчиков варят живыми в кипящем масле, — и не вдруг, а постепенно, спускают их на веревке в котел, сначала ступню, потом ноги, потом…
— О, умоляю тебя, милорд, замолчи! Я не могу этого вынести! — воскликнул Том, закрыв лицо руками, чтобы отогнать ужасную картину. — Заклинаю тебя, милорд, отдай приказ, чтобы этот закон отменили. Пусть несчастных не подвергают больше таким отвратительным пыткам.
Лицо графа выразило живейшее удовольствие; он был человек сострадательный и способный к великодушным порывам, что не так часто встречалось среди знатных господ в то жестокое время. Он сказал:
— Благородные слова вашего величества — смертный приговор этому закону. Они будут занесены на скрижали истории к чести вашего королевского дома.
Помощник шерифа хотел уже увести осужденного, но Том знаком остановил его.
— Добрый сэр, я хотел бы вникнуть в это дело. Человек говорит, что улики против него очень слабы. Скажи мне, что ты знаешь о нем.
— Осмелюсь доложить вашей королевской милости, на суде выяснилось, что человек этот входил в некий дом, где лежал некий больной, в селении Айлингтоне; трое свидетелей показывают, что это было ровно в десять часов утра, а двое, что это было несколькими минутами позже. Больной был в это время один и спал; а этот человек вскоре вышел и пошел своей дорогой. Час спустя больной умер в страшных мучениях, сопровождаемых рвотой и коликами.
— Что же, видел кто-нибудь, как этот человек давал ему яд? Яд найден?
— Нет, ваше величество!
— Откуда же вы знаете, что больной был отравлен?
— Осмелюсь доложить вашему величеству, доктора говорят, что такие спазмы бывают только от яда.
Веская улика — по тем временам. Том сообразил это сразу и сказал:
— Доктора знают свое ремесло. По всей вероятности, они были правы. Плохо твое дело, бедняга!
— Это еще не все, ваше величество! Есть и другие, более тяжкие улики. Многие утверждают, что колдунья, после того исчезнувшая из деревни неизвестно куда, предсказывала по секрету всем и каждому, что больной будет отравлен и умрет, и больше того — что отраву даст ему незнакомый темноволосый прохожий в простом и поношенном платье. Осужденный вполне подходит под эти приметы. Прошу ваше величество отнестись с должным вниманием к этой тяжкой улике ввиду того, что все это было заранее предсказано.
В те суеверные дни то был довод подавляющей силы. Том почувствовал, что такая улика решает все дело и вина бедняка доказана, если придавать какую-нибудь цену таким доказательствам. Но все же ему хотелось предоставить несчастному еще одну возможность оправдаться, и он обратился к нему со словами:
— Если можешь сказать что-нибудь в свое оправдание, говори!
— Ничто меня не спасет, государь! Я невинен, но доказать свою правоту не могу. У меня нет ни друзей, ни близких, иначе я мог бы доказать, что в тот день я даже не был в Айлингтоне. Я мог бы доказать, что в тот час я был за целую милю от этого места, на Уоппинг-Олд-Стерс.[23] Больше того, государь, я мог бы доказать, что в то самое время, когда я, как они говорят, загубил человека, я спас человека. Утопающий мальчик…
— Погоди! Шериф, в какой день это было?
— В десять часов утра или несколькими минутами позже в первый день нового года, мой августейший…
— Отпустите его на свободу — такова моя королевская воля!
Выговорив это, Том опять отчаянно покраснел и поспешил загладить, как мог, свой некоролевский порыв, добавляя:
— Меня бесит, что человек идет на виселицу из-за таких пустых и легковесных улик!
Шопот удивления и восторга пронесся по зале. Восхищались не приговором, так как мало кто из присутствующих решился бы допустить или одобрить помилование уличенного отравителя, — восхищались умом и находчивостью, проявленными в этом случае Томом. Слышались такие замечания, высказываемые вполголоса:
— Нет, он не сумасшедший, наш король! Он в полном рассудке.
— Как разумно он ставил вопросы, и как это похоже на его прежнюю манеру — это крутое, властное решение.
— Слава богу, его болезнь прошла! Это не слабый птенец, но король. Он держал себя совсем, как его покойный родитель.
Ропот одобрения, носившийся в воздухе, не мог не дойти до ушей Тома, и у него появилось ощущение непринужденности, полной свободы, и по всему его телу разлились какие-то приятные чувства.
Как бы там ни было, молодое любопытство заставило его позабыть эти радостные ощущения и мысли: Тому захотелось узнать, какое преступление могли совершить женщина и маленькая девочка, и по его приказу обе они, испуганные и плачущие, предстали пред ним.
— А эти что сделали? — спросил он у шерифа.
— Ваше величество, они уличены в гнусном преступлении, и виновность их ясно доказана; суд, согласно закону, приговорил их к повешению. Они продали душу дьяволу — вот в чем заключается их преступление.
Том содрогнулся. Его приучили гнушаться людьми, которые делают такие ужасные вещи. Но его отвращение было побеждено любопытством, и он спросил:
— Где же это было и когда?
— В полночь, в декабре месяце, в развалинах церкви, ваше величество.
Том опять содрогнулся.
— Кто был при этом?
— Только эти две женщины, ваше величество, — и тот другой.
— Они сознались в своей вине?
— Никак нет, государь, отрицают.
— В таком случае, как же это стало известным?
— Некие свидетели, ваше величество, видели, как они входили туда. Это возбудило подозрение, которое потом подтвердилось. В частности, доказано, что при помощи власти, полученной ими от дьявола, они вызвали бурю, опустошившую всю окрестность. Около сорока свидетелей доказали, что буря действительно была. Таких свидетелей нашлась бы и тысяча. Они все хорошо помнят бурю, так как все пострадали от нее.
— Конечно, это дело серьезное! — Том немного подумал и, помолчав, спросил: — А женщина тоже пострадала от бури?
Несколько старцев, присутствовавших в зале, закивали головами в знак одобрения мудрому вопросу. Но шериф, не подозревая, к чему клонится дело, простодушно ответил:
— Точно так, ваше величество. Она пострадала и, как все говорят, поделом… Ее жилище снесло бурей, и она с ребенком осталась без крова.
Старцы закивали головами в знак одобрения.
— Дорого же она заплатила за то, чтобы сделать зло самой себе. Даже если бы она заплатила всего только фартинг, и то я сказал бы, что ее обманули; а ведь она загубила свою душу и душу ребенка для того, чтобы разрушить свой дом. Следовательно, она сумасшедшая; а раз она сумасшедшая, она не знает, что делает, и, следовательно, ни в чем не виновна.
Старцы опять закивали головами, восхищаясь премудростью Тома. Один лорд пробормотал негромко:
— Если слухи справедливы и король сумасшедший, не мешало бы этим сумасшествием заразиться иному здоровому: оно придало бы ему больше ума.
— Сколько лет девочке? — спросил Том.
— Девять лет, ваше величество.
— Может ли ребенок, по английским законам, вступать в сделки и продавать себя, милорд? — обратился Том с вопросом к одному ученому судье.
— Закон не дозволяет малолетним вступать в какие-либо сделки или принимать в них участие, милосердный король, ввиду того, что их незрелый ум не в состоянии состязаться с более зрелым умом и злоумышленными кознями старших. Только дьявол может купить душу ребенка, если пожелает и если дитя согласится. Дьявол, но никак не англичанин. В последнем случае договор недействителен.
— Ну, это скверная выдумка, жестокая, злая! Как же это английский закон предоставляет дьяволу такие преимущества, в которых отказывает английским подданным? — воскликнул Том в благородном порыве.
Этот новый взгляд на вещи вызвал у многих улыбку, и многие потом повторяли эти слова в доказательство того, как своеобразно и самобытно мышление Тома и как прояснился его помутившийся разум.
Старшая преступница перестала рыдать и жадно, с возрастающей надеждой впивала в себя каждое слово. Том это заметил, и ему стало еще более жаль эту беззащитную женщину, стоящую на краю гибели. Он спросил:
— Что же они делали, чтобы вызвать бурю?
— Они стаскивали с себя чулки, государь!
Это изумило Тома и разожгло его любопытство до лихорадочной дрожи.
— Удивительно! — воскликнул он пылко. — Неужели всегда это имеет такое ужасное действие?
— Всегда, государь! По крайней мере, если женщина того пожелает и произнесет при этом нужные слова мысленно или вслух.
— Покажи свою власть! Я хочу видеть бурю! — обратился Том к женщине.
Щеки присутствующих внезапно побелели от суеверного страха, и у большинства явилось желание, хотя и не высказанное, уйти поскорее из зала; но Том ничего не заметил, он был всецело поглощен предстоящей катастрофой. Видя удивление и замешательство на лице у женщины, он поспешно прибавил:
— Не бойся, — ты не будешь отвечать за это. Больше того: тебя отпустят на волю, и никто тебя пальцем не тронет. Покажи твою власть!
— О, милостивый король, у меня нет такой власти! Меня обвинили ложно.