В течение двух-трех лет Арон Цер имел успех. Он редко знал, что такое проигрыш. Его бумажник раздувался от денег. Одевал его лучший житомирский портной Климович, бывший Окенчиц. Бриллиантовые перстни засверкали на его коротких пальцах.
На душе Арона было два самоубийства. Два ремонтера покончили с собой, проиграв ему казенные суммы. Третий же ремонтер, штаб-ротмистр Ахтырского гусарского полка, отомстил и за себя, и за тех, которые уже не могли отомстить.
Поймав Арона на плутовстве, горячий штаб-ротмистр хватил его по лицу тяжелым медным подсвечником. Арон замертво упал под стол, а его жилет из белого сделался красным. Три месяца отлеживался Арон. Глубокий шрам остался на всю жизнь. С этим шрамом уже нельзя было показываться на ярмарках в Меденбоже, Литине и Ярмолинцах. Арон получил отвращение к картам. Его тошнило при одном виде зеленого стола. Но разве только одними картами живет человек? Да еще умный, предприимчивый, ловкий…
Арон вынырнул в Одессе. Там он сделался агентом по весьма выгодной торговле живым товаром. Он вывозил обманутых девушек в Константинополь, Смирну, Салоники, Бейрут, Александрию, Порт-Саид. За время частых рейсов Арон научился болтать по-турецки, а через год говорил по-французски, как левантинец.
В Константинополе судьба случайно свела его с Мекси. Дистрийскому волшебнику понравился этот бандит со шрамом, с темным прошлым и не менее темным настоящим.
Мекси не был брезглив. Человек, выросший на Востоке и полувосточного происхождения сам, он знал: если пригреть умеючи Арона, он будет ему верной, преданной собакой.
Одно только не нравилось Адольфу Мекси: Арон Цер. Личным секретарем Адольфа Мекси не может быть человек, называющийся Ароном Цером. Это вульгарно звучит. И Мекси переделал Арона Цера в Ансельмо Церини, левантинца, подданного Оттоманской империи. Паспорт обошелся в какую-нибудь сотню турецких лир.
17. МЕКСИ «НАЖАЛ КНОПКУ»
Еще за несколько месяцев до своей беседы с Медеей Фанарет, знаменательной беседы на балконе неаполитанского отеля, подумывал Мекси о революции в королевстве, коего считался гражданином, официально, по крайней мере, в паспортной книжке.
Да и не только подумывал, а вел к ней страну, делая все, что только делается в таких случаях.
Зачем нужна была Адольфу Мекси революция в Дистрии? Во-первых, он желал «заработать на ней», как мы знаем с его же слов. Но это желание заработать было на втором плане. Мекси в любой день и час зарабатывал очень много, если и не в любой точке земного шара, то во всяком случае, Европы.
Нет, корыстные соображения только второстепенную роль играли. На первом же плане было падение монархии в стране, где на протяжении тысячи лет правили венценосцы.
Адольф Мекси, мечтавший жениться на какой-нибудь принцессе Бурбонской или эрцгерцогине Габсбургской, сам как таковой, был республиканцем, подобно Марии, горничной танцовщицы Фанарет. Но Мария была республиканкой по злобной и тупой глупости. Что же касается Мекси, ему республика была выгоднее.
Еще не так давно Мекси хлопотал о двух очень выгодных концессиях. Выгодных для него, Мекси, и невыгодных для Дистрии. Все уже было подготовлено, всем, кому следует, даны были взятки, оставалось одно: королевская подпись. Но король, убедившись, сколь убыточны будут для Дистрии эти концессии, отказался скрепить их своей подписью, и банкир, готовившийся ограбить страну, сам почувствовал себя ограбленным. И тогда же в принципе решена была им революция в Дистрии…
Последней каплей, переполнившей чашу, был ужин за круглым столом, где должна была плясать Фанарет. Мекси, не желая быть смешным, лгал Медее, говоря, что нашел вполне естественным, что она ужинала не с ним, Адольфом Мекси, а с наследным принцем Дистрии. На самом деле он возненавидел своего соперника, и, когда мрачно пил в кругу своих притихших гостей, судьба принца была уже обречена… Весело проведя несколько дней с Фанарет в Неаполе и условившись встретиться вскоре с ней в Монте-Карло, «дистрийский волшебник» возвратился в Веолу и объявил «мобилизацию» по всему фронту.
Он с удовольствием убедился, что коммунистическая агитация в армии, агитация, обошедшаяся ему в нисколько миллионов, сделала свое дело, за исключением двух-трех гвардейских полков, вся остальная солдатская масса разложена была основательнейшим образом. Часть «сознательных» рабочих и вся столичная чернь, тайно снабженные винтовками, револьверами и даже пулеметами, готовы были выступить по первому сигналу. Левое крыло парламента, целиком находившееся на жалованье у Мекси, требовало «свержения тиранов»…
Все, решительно все, даже самый воздух были насыщены революцией…
Адольфу Мекси оставалось «нажать кнопку», чтобы последовал взрыв. Но Мекси не спешил с нажатием кнопки.
Один генерал, давно продавшийся ему и находившийся в его штабе, дал «технический» совет своему господину:
— Надо повременить. Пока наследный принц здесь, я не рекомендовал бы затевать революцию. Язон смел, энергичен, пользуется обаянием в гвардии и в офицерском корпусе. Этот человек с горстью преданных ему бойцов раздавит авантюру и жестоко расправится с бунтовщиками.
— В таком случае, как же быть? Я не могу и не хочу ждать, — топнув ногой, воскликнул Мекси, привыкший к беспрекословному и безотлагательному исполнению своих желаний.
— Надо вооружиться терпением. Ненадолго, впрочем, — поспешил добавить превосходительный ренегат, которому Мекси обещал за содействие великие и богатые милости.
— А именно?
— Вопрос дней десяти, быть может, двух недель. Уже решено… Язон вместе с премьер-министром уезжает на днях в Сербию для заключения какого-то очень важного договора. Заключать договор будет премьер-министр, а Язон будет гостем сербского короля. Через сорок восемь часов после отъезда можете начинать. Язон уже не успеет вернуться. Конечно, переворот должен произойти с молниеносной быстротой. Главное, ударить по столице, а там уже все рухнет…
— Вы уверены в этом?
— В чем?
— В том, что Язон будет гостем сербского короля?
Генерал улыбнулся отчасти снисходительно, отчасти подобострастно. Первое, потому что он был близок к придворным сферам и знал хорошо их кулисы, второе, потому что Мекси был архимиллионером, и генерал уже успел вкусить от его миллионов и собирался «вкусить» еще больше.
— Я же вам сказал. Вопрос решенный, а завтра скажу вам точно день и час отъезда. Я видел собственными глазами церемониал встречи в Белграде, выработанный министерством Двора при участии сербского посланника. Могу даже сообщить такую деталь. Обыкновенно в таких путешествиях наследного принца сопровождает полковник князь Маврос. На этот же раз едет генерал-адъютант Пирапидо, а полковник Маврос остается. Затем в Белграде высочайший поезд встречен будет кузеном короля, принцем Павлом. Вместе с ним Язон в открытой коляске последует во дворец, сзади и спереди коляски на рысях — королевский конвой. Так вообще принято… — генерал хотел еще что-то прибавить, видимо, сам увлекаясь «церемониалом», но Мекси движением руки остановил его.
— Эти подробности нисколько не интересны. Какое мне дело, кто и как будет встречать Язона? Мне важно, чтобы он поскорее убрался отсюда.
— Повторяю, не позже как завтра узнаете день и час отъезда.
Через две недели после этой беседы и через двое суток после отбытия престолонаследника в Сербию, Мекси нажал кнопку, и свершилось то, что было написано в книге судеб, а следовательно, не могло не свершиться…
18. ГОНЕЦ
Чем ближе надвигались события, тем больше нервничала Медея. А что они надвигаются, это она знала из телеграмм Адольфа Мекси, конечно, условных. Самый невинный текст указывал близость переворота. А когда он приблизился уже вплотную, Медея не могла усидеть в Монте-Карло и, поставив Мекси в известность об этом, примчалась на самую границу Дистрии. Там, в глухой деревне, в обществе своей неразлучной Марии, с нетерпением ожидала Фанарет гонца Мекси. Этим гонцом будет Ансельмо Церини. Он доставит желанное колье.
Последнюю ночь, ту самую, которая была ночью переворота, Медея не могла сомкнуть глаз. Наконец-то пробил час мести, двойной мести. Гордый принц будет унижен, разорен, превращен в бездомного скитальца, а его фамильным сокровищем овладеет она, Фанарет.
Еще не было гонца, а в глухой пограничной деревне знали о событиях, происшедших в Веоле. Держава, примыкающая к Дистрии, двинула на всякий случай к границе войска, и через деревню, где на грязном постоялом дворе Фанарет сняла две комнаты, проходили отряды кавалерии, пехоты, громыхали пушки.
Создалось приподнятое настроение с ожиданием чего-то. Фанарет, охваченная этим настроением, еще больше волновалась, нервничала и капризами своими отравляла своей Марии существование. Оттуда же, с той стороны, долетали отрывистые и, как всегда, разноречивые новости.
То король убит, растерзан ворвавшейся во дворец чернью, то он успел убежать, и вслед за этим: король и не убежал, и не растерзан, и не пропал без вести, а какова его судьба, никто не знает.
В таком же духе и относительно мятежа. По одним сведениям, революция подавлена войсками, исполнившими свой долг, по другим — войска не исполнили своего долга, и уже монархия пала, и во дворце заседает новое республиканское правительство. Последнее было ближе к истине.
Узнав в Белграде, что в Веоле произошли какие-то чрезвычайные события, Язон помчался на границу в автомобиле со своим генерал-адъютантом. Медея видела принца и генерала Пирапидо из своей комнаты. Видела, как офицер соседней страны, почтительно вытянувшись, докладывал что-то сидевшему в запыленном автомобиле наследному принцу Дистрии. Внешне принц был спокоен. Но какую драму переживал он в душе, оторванный от своей родины, от своего отца, о судьбе которого ничего не знал, от своей армии, по слухам, так постыдно изменившей присяге? Но если принц, человек сильной воли, был непроницаем и тверд, генерал Пирапидо плакал, громко всхлипывая и вытирая платком лицо, мокрое от слез.