Несколько тысяч парижанок, недовольных дороговизной на хлеб, отправились 5 октября 1789 года к королю в Версаль с просьбой принять меры для снижения цен. Следом на Версаль двинулась Национальная гвардия. Либеральные депутаты воспользовались благоприятным моментом и убедили монарха подписать декреты об отмене сеньориальных прав и Декларацию человека и гражданина, сказав, что народ требует именно этого
Впрочем, это далеко не единственное совпадение в оценках ситуации учителем и учеником. Так, в их письме от 25 ноября / 6 декабря Ромм описывает ее в выражениях, весьма схожих с приведенными выше высказываниями Павла: «Здесь царят порядок и мир; хлеб, столь необходимый для их поддержания в народе, обилен и хорош». Есть и другие примеры, свидетельствующие о близости взглядов Ромма и младшего Строганова. Выше уже приводилась положительная оценка Роммом деятельности маркиза де Лафайета и Байи. Подобным же образом отзывается о роли Лафайета в событиях 5–6 октября и Павел Строганов, выражая в письме отцу как собственное мнение, так и мнение наставника («я с господином Ромом думаю»).
Отметим также, что из всех существовавших тогда версий о причинах стихийного похода парижан на Версаль Павел приводит ту, которой придерживались наиболее последовательные сторонники революции, а именно – действия парижан стали ответом на «заговор» противников реформ:
«…Теперь Париж весьма спокоен, меры которыя взял маркиз de la Fayette для сего, не оставляют никакого страха для совершеннаго мира; нынешния мятежи меня ни под каким видом не удивляют, но на против кажутся весьма натуральными, ибо французской народ переменяет свою constitution, что и причиняет великое множество не довольных, которыя думают привесть паки древную чрез оныя, они желают внутренной войны и есть многия кой боятся чтоб она не случилась, но я с господином Ромом думаю что ето совсем без основания, по хорошим мерам которыя против ея взяты. Не давно что было еще в Париже великое смятение причиненное одним пиром данным королевскими лейб-гвардиями, в котором они произносили в пресудствии короля и королевы многия ругательства против l’assemblée nationale и народнаго банта, которой есть синяго, краснаго и белаго цветов, бросив его под ноги, и тем вооружили против себя около пятнацати тысяч человек из парижскаго гражданскаго войска, пришедших в Версалию под предводительством маркиза de la Fayette, сии последния их прозбами принудили короля со всею его фамилиею переехать в Париж, где он и пребывает в Tuileries охраняем гражданским войском а не лейб-гвардиями; с тех пор все в Париже в совершенном мире. L’assemblée nationale также от ныне пребудет в Париже. Я вам советую не тревожится о нас, ибо я уверен что нечего боятся».
Неоднократно встречающиеся совпадения в оценках событий Роммом и его подопечным дают основание говорить о значительном влиянии на Павла Строганова взглядов его наставника. И все же из этой констатации еще отнюдь не следует, что ученик смотрел на происходящее исключительно глазами учителя и полностью разделял его воззрения. С появлением нового и общего для обоих увлечения политикой прежние противоречия в их личных отношениях не только не исчезли, но даже усилились. Если еще осенью 1788 года, во время путешествия по Франш-Конте, Ромм сообщал старшему Строганову о том, что вполне удовлетворен поведением воспитанника, который проявляет все большую готовность к послушанию, то уже летом 1789 года конфликты между учителем и учеником возобновились. 19/30 августа Павел пишет в Петербург:
«Милостивой государь и почтенной отец мой,
Мы получили ваше письмо, писанное из Сарскаго села от 21-го июля; я весьма чувствителен к милостям, которые вы для меня всегда имеете, а найпаче в сем случае; хотя я не всегда их достоин. Я чувствую, что уже несколько времени как я не имею с господином Ромом такое поведение, каковым я ему должен; я его не слушаю, как должен слушать; и чувствую, что имевши с ним худое поведение, я не держу слова, которое вам дал, и, следовательно, против Бога грешу; рассмотря все сие, я возбужден сие письмо к вам написать, и сделать сие исповедание, надеявшись на вашу милость меня в том простить; ибо я весьма в сем поведении раскаиваюсь».
Ромм, со своей стороны, в письмах старому графу не раз жалуется на «моральную инертность» своего воспитанника. К сожалению, из корреспонденции не ясно, в чем именно проявлялись разногласия между Роммом и младшим Строгановым. Может, просто сказалась разница в темпераментах? Во всяком случае, она весьма заметна в отношении каждого из них к происходившим вокруг событиям. Задумчивый, чувствительный и глубоко религиозный юноша далеко не в полной мере разделял тот революционный энтузиазм, которым все больше проникался Ромм. Наставник Павла ощущал себя полноправным участником революции. Начав с того, что добровольно взял на себя миссию информировать земляков о работе Национального собрания, Ромм к концу 1789 года был уже одним из наиболее активных вдохновителей «левых» своего родного города. В письмах Дюбрёлю, которые в Риоме зачитывались вслух перед многочисленной аудиторией, Ромм оправдывал совершаемые в стране акты революционного насилия. По горячим следам событий 5–6 октября он, например, писал: «Доводы одного лишь разума способны повлиять только на слабых и добрых, надо, чтобы разуму предшествовал террор, способный переубедить всех». И даже в письмах А.С. Строганову, где Ромм, разумеется, умалчивал о своем личном участии в политике, он не скрывал сочувствия к происходившим переменам. Так, когда отец Павла попросил его выкупить заложенные некогда графиней Строгановой в лотерее фамильные ценности, Ромм, обсуждая возможность данной операции, мимоходом давал понять, что считает намерения сторонников преобразований благом, даже если они грозят обернуться старому графу во вред:
«При том желании реформ, которое овладело всеми во Франции, некоторые люди требуют ликвидировать лотереи и ломбард (Mont de piété). Поскольку подобная ликвидация вполне вероятна и была бы весьма желательна для общественного блага, то, если она будет иметь место, не повлечет ли она частного зла для вас?»
В письме тому же адресату от 14/25 января 1790 года Ромм на конкретных примерах показывал, сколь благотворно, по его мнению, влияет революция на общественную мораль:
«Я должен сообщить Вам об одном имевшем здесь место благородном поступке, свидетельствующем о том, что Революция определяет также и состояние нравов. Двое молодых людей занимались подделкой ценных бумаг и были арестованы. Прошел суд, их приговорили к повешению. Вы знаете, что в силу предрассудка проступок одного человека ложился пятном на всю его семью, из-за чего одинаково опозоренными оказывались и виновный в содеянном, и добродетельный человек, имевший несчастье приходиться ему родственником. Ни добродетели, ни прежние заслуги, ни личные способности, ни повышенная осмотрительность – ничто не спасало от преследования со стороны общественного мнения, для которого наказание одного навлекало пожизненное бесчестие на многих.
Теперь Закон провозгласил, что отныне родственники человека, коего покарало правосудие, могут по-прежнему занимать любые гражданские и военные должности и что поскольку вина в преступлении ложится только на того, кто его совершил, то и наказание распространяется исключительно на него же. Было бы недостаточно, если бы Закон только порицал этот предрассудок общественного мнения, гораздо более важно, чтобы Закон обязывал бороться против самого варварского обычая. Пример этому подал один из офицеров. Он снял с себя эполеты, надел их на молодого человека, приходившегося родственником преступнику, и представил его администрации дистрикта со словами: “Я подаю в отставку, вот тот, кто меня заменит”. Дядя одного из осужденных был избран председателем администрации дистрикта, а еще одного из родственников произвели в капитаны гренадеров. Столь восхитительное проявление Великодушия и справедливости дало повод для военной церемонии, на которой это решение было публично утверждено перед строем батальона, что превратило поступок нескольких человек в дело всех добрых граждан. Главнокомандующий обнял этих добродетельных родственников осужденных, защищая тем самым от сурового отношения к ним общественного мнения. Закончилась церемония подобающей обстоятельствам речью и мессой. Так закон, воинская честь, гражданский долг и религия объединились, дабы победить чудовищное заблуждение. Отчет о происшедшем опубликован и разослан во все муниципалитеты Королевства».
Настроения же Павла Строганова, выраженные в письмах отцу, составляют удивительный контраст с восторженным энтузиазмом Ромма. При несомненной симпатии к переменам в общественном устройстве Франции, юноша смотрел на них с позиции доброжелательного, но все же стороннего наблюдателя, не ощущая себя участником происходящего и в какой-то степени даже испытывая определенный душевный дискомфорт от царившего вокруг неустройства. Что у него вызывает действительно сильные переживания, так это трудности, с которыми в тот момент столкнулась Россия, – войны со Швецией и Турцией, угроза внутренних неурядиц. Лейтмотив корреспонденции П.А. Строганова зимой и весной 1790 года – это повторяющееся из письма в письмо желание скорейшего прекращения раздирающих Европу войн и мятежей, установления гражданского согласия во Франции и замирения России с соседями. Так, в письме от 30 декабря 1789 г. / 10 января 1790 г. он сообщает: «Я желаю так же, как и вы, чтоб войны, существующия против моего отечества, скоро прекратились».
Различия в восприятии Роммом и Строгановым окружающей действительности ярко проявляются в их совместном письме от 14 / 25 января 1790 года. Если написанная Роммом и приведенная мною выше часть этого послания целиком посвящена благотворному влиянию революции на нравы, то Павел, напротив, выказывал обеспокоенность возможными беспорядками в России: