олнца, а это правда, и пьют кровь, чтобы вылечить свое малокровие. Но это чушь.
Есть животные и насекомые, которые питаются кровью, Это особенность их организма. Все же знают, что делает комар, а точнее комариха. Самцы кровью не питаются. А человек всеяден. Кровь в его организме переваривается как любой другой биологический продукт. Это сказки бабушки, что при малокровии нужно кушать печень. Единственное, чем этот продукт может помочь, это доставить внутрь организма железо после переваривания.
Десятки тысяч, а возможно, миллионы людей страдают от так называемой железодефицитной анемии, но я сомневаюсь, что в результате они нападают на людей. Кстати, чаще всего таким недугом страдают молодые женщины, у которых проблема возникает из-за определенных гинекологических причин. С научной точки зрения, нельзя восполнить запас крови ее поеданием. Для меня кровь была просто как шоколадная конфетка для женщины. Можно обойтись, но очень хочется.
И тогда я вспомнил когда-то выученное из психиатрии слово «сублимация». Это состояние, когда человек одну страсть меняет на другую или как-то пытается их совмещать.. Например, поэт, влюбившись и не достигнув цели, начинает по-сумасшедшему писать стихи.
У меня был очень умный приятель, психиатр. Мы как-то говорили на эту тему. А он вдруг засмеялся.
– Я не знаю, что тебе сказать про сублимацию, но есть, к примеру, теория, что все хирурги тайные садисты. Им нравится резать людей. Но они понимают, что это плохо, поэтому выбирают такую профессию и убивают сразу двух зайцев. Они помогают людям и удовлетворяют свою страсть.
– А кто тогда ты?– удивленно спросил я.
– Мне не нужна сублимация, – ответил он. – Я гомеопат.
Я ничего не понял, а он переспросил:
– Ты знаешь, что такое гомеопатия?
– Конечно, – сказал я.
– А как слово переводится, помнишь?
– Лечение подобного подобным.
– Вот и хорошо, – сказал друг. – Тогда, наверно, поймешь. Чтобы лечить психов нужно быть психом, иначе невозможно друг друга понять.
Я до сих пор не знаю, сказал ли он это всерьез или пошутил.
Он, к сожалению, погиб в аварии, и теперь я не мог с ним посоветоваться.
…А так в жизни я был совершенно обыкновенным. Я не мучился ни от какого вампирского голода и спокойно ел все обычные продукты, но при любой возможности с удовольствием пил человеческую кровь.
Как-то мне пришла в голову странная мысль. А ведь раньше и доктора, и ветеринары лечили кровопусканием, от которого их пациенты часто поправлялись. В чем был смысл процедуры? Доктора это делали только для пациента? Или и для себя самих? Может, такие, как я, часть природного баланса?
Я был уверен только в одном. Я – человек, склонный попадать в глупые ситуации. А иногда и опасные. Как правило, из-за длинного языка или непослушания.
Легкий пример. Еще работая в Москве, я как-то сел в автобус и увидел знакомое лицо. Мы с этим человеком работали в одном институте, но на разных кафедрах. Я не знал его по имени. Мы разговорились. В какой-то момент я вдруг, черт дернул, брякнул:
– Слышал, у нас открыли кафедру клинической фармакологии. Как будто больше не было, куда вкладывать деньги.
– Доцент кафедры клинической фармакологии, такой-то. – представился собеседник.
Вот в этом был весь я. Зря обидел человека. Мне моя бывшая жена говорила, что самое лучшее твое состояние, когда ты не говоришь и не двигаешься.
Я забыл рассказать, что жена от меня ушла. Мы поженились, когда еще были студентами. Оба были ужасно влюблены. Я утащил ее в Израиль. А неожиданно все развалилось. И это произошло в одночасье. Ты вдруг проснулся с человеком, который кажется тебе чужим. Может, потому что у нас не было детей.
И она, Нинка, и я много раз обследовались у врачей, и выяснилось, что проблема не во мне.
В результате мы начали по мелочи мучать друг друга.
– Я же тебе говорила, не клади туда зубную щетку.
– А ты можешь не забывать выкидывать бумажки от твоих прокладок?
Глупо, но действует на нервы. А потом она заявила, что не может видеть, как я ем мясо. А я действительно больше всего любил его «живым». Просто солил, перчил, резал лук, а дальше рвал кусками, даже не пользуясь вилкой. В нем же была кровь.
И однажды все кончилось. Было видно, что это дается ей нелегко, но она сказала:
– Я от тебя ухожу. Я полюбила другого человека.
Я думал, что Нинка пошутила, но все оказалось правдой.
Любому мужчине обидно, когда от него уходит женщина, но это только вопрос самолюбия. Мы расстались мирно. Между нами уже не было любви.
Но Нинка дважды удивила меня. Первый раз, когда позвала на свою свадьбу. Ее новый муж вначале был напряжен, знакомясь со мной, а потом, увидев, что я не склонен к конфликтам, расслабился. Мы стали просто дружить.
А потом Нинка сделала искусственное оплодотворение, и, на счастье, родился мальчик. Она удивила меня второй раз, позвав меня быть сандаком. По сути, крестным отцом.
Я подержал их кроху на руках и понял, что это тоже мой ребенок.
А дальше все проходило обыкновенно. Мальчишка рос, а Нина с мужем на меня беззлобно ругались.
– Ты его ужасно балуешь.
А кого мне было баловать? Своих детей у меня не было.
Он научился говорить и быстро усвоил, как разговаривать по телефону.
– Что ты мне сегодня привезешь? – спрашивал он.
– А что ты хочешь? – отвечал я.
– А вот еще одну машинку.
Разве я мог отказать?
А дальше я загремел в армию. Не сильно много, но несколько месяцев все же послужил. В Израиле не как в России, все врачи до 50 лет должны на месяц в год уходить на сборы. Я несколько раз сходил, и мне надоело. Глупо и скучно. И я «закосил». Принес кучу бумажек, какой я больной, и меня списали. А еще, по-честному, мне не нравилось, что на сборах практически не было возможности выпить крови.
Но и за короткий срок я успел отличиться из-за особенностей характера. Я успел посидеть на гауптвахте. Один раз меня судили за то, что отказался явиться на сборы. Правда, отделался штрафом.
Как-то в очередной раз меня вызвали к восьми утра. А тупую военную систему я дано просек. Никого в это время там быть не могло. В израильской армии есть поговорка: как бы ты на службе не опаздывал, все равно будешь первым.
И я не торопился. Добираться до места мне было два часа. Я встал в девять, побрился, позавтракал и поехал. Явился где-то в начале первого. Как и предполагал, ничего не произошло. Мне просто сказали, на какую базу ехать, а те наивные, которые прибыли к восьми, лишь попросту прождали несколько часов.
В Израиле служба в армии, как можно догадаться, иная, чем в России. В России оружие держится под замком. А здесь каждый резервист тут же получает винтовку М-16 и четыре магазина. И дальше она должна и в прямом, и переносном смысле, как казенное имущество, висеть на шее. По уставу с ней нельзя расставаться, даже идя в туалет.
Я обычно служил во всяких «дырах» на границе с Египтом. На мирной границе. Первое, что я сделал, приехав на базу, это закинул пушку с магазинами под кровать. На следующий день кто-то старший меня по званию сделал замечание, почему я разгуливаю без оружия.
Я замялся. У меня в голове возникла пара вариантов ответа, как принято на американских экзаменах.
Нужно было выбрать правильный. Формально офицер был прав, поэтому можно было сказать:
– Виноват, забыл, сейчас возьму.
Но был вариант просто послать его на три буквы. Какой вариант, по-вашему, я выбрал? Правильно. Я послал буквы. Ответ оказался верным. Офицер ушел, даже не спросив адреса. Больше ко мне из-за пушки не приставали.
А через несколько дней вечером, когда я уже собирался спать, вдруг по громкоговорителю на всю базу раздается:
– Врачу и его команде срочно явиться к воротам базы. Там находится раненый солдат. Это – не учебная тревога.
Я, как и большинство подобных мне докторов, был командиром маленького подразделения со смешным для русского уха названием «хулия». В хулию входила военная машина «скорой помощи», а она помассивней гражданской, я, водитель и два санитара.
В принципе, врачи, как правило, на сборах обычно не напрягались. Так, их дергали по пустякам солдаты и солдатки. Но был кошмар, которого все боялись. А вдруг произойдет что-то действительно серьезное?
Кроме того, существовало еще одно требование. Базы типа моей находились в отдаленных пустынных местах, где медицинская помощь была недоступна, поэтому мы обслуживали и дорожные аварии.
А кошмаром это было не только потому, что любая человеческая беда это плохо, а потому, что врачей на базы посылали, не выясняя их медицинские специальности. Есть диплом и все. Представляете, что бы вы почувствовали, если б у вас, не дай бог, что-то случилось на дороге, а к вам бы приехал окулист.
Вот тут я и решил, что настал мой черед нахлебаться. Хорошо, я не успел раздеться и был в военной форме. Как ошпаренный, я выскочил из своего вагончика. Почти сразу подъехали и мои ребята. Я залез в машину и удивился. Вся команда была одета не так, как я. В принципе, я мог бы выскочить и в домашних тапочках, а те были в касках, бронежилетах и с автоматами. Как будто сейчас пойдем штурмовать Зимний дворец. В этот момент водитель, который был русским, мне вежливо и ненавязчиво говорит:
– Док! Ты хоть винтовку взял бы.
Ладно, думаю я, каску и бронежилет врачам просто не выдали, но нужно быть полным идиотом, чтобы думать, что можно одновременно лечить и отстреливаться.
– А на фига она мне? – по-русски ответил я ему.
Мы в течение считанных минут подъехали к воротам базы. Я спрыгнул и попал ногой в какую-то рытвину. Нога подвернулась, и те, кто испытывал подобные ощущения, знают, что это не очень приятно. Рядом с подъехавшей машиной стояли два офицера с какими-то бланками.
– Где раненый? – кривясь от боли, заорал я.
Те продолжали стоять с каменными лицами. Один диктовал другому, а тот в бланках ставил галочки.