– Полежу, и все пройдет, – скорее бы он ушел. Возможно, я была неправа, но его такая откровенная забота казалась фальшивой. Как будто, перестав верить Сотникову, я одновременно разуверилась и во всех остальных людях.
– Ну, ладно, – не очень уверенно наконец согласился Максим. – Я попозже тогда зайду. На всякий случай. Дозвониться же все равно не получится со здешней связью.
Теперь дело было не в связи: я осталась вообще без телефона, но не собиралась об этом рассказывать Корецкому. Лишь вздохнула с облегчением, закрывая за ним дверь. Долго рылась в чемодане, отыскивая завалившиеся куда-то таблетки. Но только успела найти и выпить, как в дверь снова постучали. Я едва не взвыла от досады: что же он не успокоится никак?! Сказала ведь, что хочу отдохнуть!
Ринулась к двери, собираясь высказать Максиму все, что думаю о нем и его назойливом внимании. Но на пороге оказался совсем другой человек.
– Убирайся! – было все равно, какая из причин привела его в мой дом. Ни видеть, ни слышать, ни, тем более, говорить с ним мне не хотелось. Особенно здесь, где только вчера мы не могли оторваться друг от друга.
– Оксана, подожди. Нам нужно поговорить.
– Мне – не нужно! – я попыталась закрыть дверь, но мужчина уперся рукой в косяк, не позволяя это сделать. И разозлил еще сильнее. Неужели настолько уверен, что весь мир вращается по его желанию?
– Я должен тебе все объяснить.
– Не должен! И не нужны мне твои объяснения!
И ты не нужен. В глазах снова защипало, а в горле заклокотал комок слез. Я ни с одним человеком в жизни не сходилась так быстро. И ни один не обижал так сильно. Что же, поделом мне! Не стоило так доверять. И доверяться. Особенно после того, как я узнала, кто он такой.
– Оксана, пожалуйста. Просто выслушай.
– Просто уйди. Исчезни из моей жизни.
Я знала, что выгляжу ужасно. Глаза превратились в щелочки, нос распух, а раздраженные слезами губы саднило. И он не мог этого не видеть. И рассказ про внезапную простуду тут бы не сработал, как с Максимом, а это значило, что он без труда сделает выводы о причинах моего состояния. Поймет, что ревела я из-за него. От этого чувствовала себя еще омерзительнее. Меньше всего на свете хотелось показать, что случившееся меня задело.
– Я не уйду, пока мы не поговорим.
Да откуда же в нем столько упертости?! Еще и смотрит так, словно… словно сожалеет. Даже думать об этом противно, потому что слишком поздно! Надо было раньше жалеть, до того, как накинулся вчера.
– Я не должен был так вести себя.
Детский сад какой-то! Простите, я больше не буду… А то, что его выходка раздавила, разодрала все доброе, что было во мне, будто бы и не важно совсем. Он правда считает, что одного извинения достаточно, чтобы обо всем забыть? Или дело в другом?
Меня внезапно накрыло осознанием, и, уже не беспокоясь о том, что ему не составит труда рассмотреть мое распухшее лицо, я распрямилась, глядя ему в глаза:
– Боишься, что я все-таки напишу эту статью? Можешь успокоиться, Сотников, я не собираюсь делиться ни с кем подробностями твоей деревенского отдыха. Соберу вещи и уеду. И забуду все, что с тобой связано, как страшный сон.
Так действительно будет лучше. В конце концов, в городе не одно издательство. Конечно, Мурзин подпортит мне карьеру, потому что нормальных рекомендаций от него я не дождусь. Ну и плевать! Зато никогда больше не увижу этого неприятного типа. И неважно, что он еще и самый привлекательный из всех, с кем приходилось общаться. С таким дурным характером не спасет никакая внешность.
– Оксана, да послушай меня!
Он сжал мои плечи, подталкивая в комнату, и попытался войти следом, но я взвилась, вырываясь из его рук.
– Пусти меня сейчас же! И не трогай больше… никогда, – крик сорвался, снова оборачиваясь слезами, и я всхлипнула, отворачиваясь к стене. Ненавидя его и еще больше себя за эту слабость.
– Не буду трогать, – как-то неестественно глухо прозвучал за спиной его голос. Словно слова давались с трудом. Только с чего бы? Я ни за что не поверила бы, что ему жаль. – Выслушай меня, и я уйду. Если захочешь.
А он еще сомневается?! Вот это самомнение! Неужели и правда думает, что какие-то объяснения могут что-нибудь изменить?
– Дело не в статье. И не в тебе даже.
– Да плевать мне, в чем дело! – снова выкрикнула я, оборачиваясь. И огляделась по сторонам, выбирая, чем бы потяжелее в него запустить. Может, хоть так получится выставить отсюда. Но следующая фраза заставила меня замереть, ошеломленно уставившись на мужчину.
– Мой сын болен. Очень болен, Оксан. Я должен было увезти его туда, где никто не найдет. И, в первую очередь, его мать.
Глава 16
Он не смог бы изумить меня сильнее. Невольно раздумывая о причинах его отвратительной выходки, я перебрала множество вариантов, но ни один из них не соответствовал тому, что услышала от Сотникова.
Особенно после рассказа главреда и думать не могла о нем иначе, как об успешном, преуспевающем бизнесмене, которому неведомы проблемы простых людей. Да и в самом деле, о каких проблемах может идти речь, если ты способен позволить себе купить абсолютно все? И всех, в большинстве случаев. Но выходит, некоторые вещи неподвластны даже владельцу баснословного состояния?
– Что с ним? – я отступила, позволяя мужчине пройти в комнату и закрыть дверь. Теперь нам все-таки придется поговорить. Как бы сильна ни была моя обида, я выслушаю. Хотя бы ради ребенка, который точно не виноват в поведении собственного отца. И хотя белокурый мальчик с доверчивыми глазенками был для меня абсолютно чужим, я не могла проигнорировать слова о том, что у него что-то серьезное со здоровьем.
– Порок сердца, – Сотников сделал глубокий вдох, выдавая собственное смятение. Этот разговор давался ему явно непросто. – Он пережил уже несколько операций, и какое-то время назад врачи давали вполне благоприятные прогнозы. А потом выявили новую патологию. Без хирургического вмешательства… есть всего несколько месяцев…
Я поежилась, несмотря на то что ветер, дергающий ставни и проникающий в комнату через приоткрытое окно, был довольно теплым. Собственные переживания отошли на второй план и стали казаться какими-то несерьезными. В самом деле, что значит разбитый телефон и пережитый скандал по сравнению с тем, о чем поведал мне мужчина? Он говорил медленно, тщательно выбирая слова, то ли скрывая собственное волнение, то ли не желая грузить меня излишними подробностями.
– Дело не в деньгах, да? – осторожно уточнила я. – Ты ведь в состоянии оплатить любую операцию…
Мы ни разу еще не говорили о том, кто он такой. Не упоминали его поистине безграничных возможностей. Здесь, в Зипунах, Сотников явно выступал в какой-то другой роли, не позволяя местным жителям выведать подробности своей биографии. Но я-то уже все знала, и не имело смысла ходить вокруг да около.
Мужчина невесело хмыкнул в ответ. Тема ему явно не нравилась, но не я ее подняла.
– Глупо было рассчитывать, что никто ни о чем не узнает. Хотя за все месяцы, что мы провели здесь, удавалось сохранить все в тайне, – бросил он куда-то в сторону, будто даже не мне. А потом поднял глаза и кивнул.
– Не в деньгах. Должно пройти время, чтобы организм адаптировался. Я не смогу повторить это медицинскими терминами, – мужчина развел руками. – Проще говоря, одну за другой делать операции нельзя. Нужно выждать. А еще нужно, чтобы в этот период с ним ничего не случилось. Никаких стрессов, переживаний, волнений. Это все смертельно опасно.
Он обошел меня и встал у окна, устремляя взгляд куда-то вдаль.
– Тогда почему вы здесь? Не в клинике, где всегда рядом первоклассные специалисты. И не дома, в родных и привычных для него условиях.
Я остановилась рядом. Несмотря на свою собственную боль, хотелось как-то помочь ему. Ободрить, поддержать. Если бы еще только знала, как.
– Я должен был увезти его подальше от матери, – Сотников бросил на меня тяжелый взгляд.
– Не понимаю, – это на самом деле звучало до такой степени ненормально, что просто не укладывалось голове. – Ты говоришь про мать Вани? Про твою…
Проглотила последнее слово, так не к месту вспоминая то, что было между нами. Тесные объятья и терзающие меня губы. Пьяное, неповторимое счастье, о котором сейчас я и вспоминать не имела права.
– Да, про мою жену, – его лицо исказила гримаса отвращения. – Я женат, Оксана. Это долгая и некрасивая история, и сейчас я не очень готов делиться подробностями.
– Конечно, – я отвела глаза, пряча непрошенные слезы, снова подступившие слишком близко. – Ты не обязан что-то объяснять.
Он тронул мое плечо простым, едва ощутимым касанием. В нем не было ни нежности, ни даже намека на тепло, и я вряд ли могла бы объяснить, что оно вообще означало. Но сердце все равно отреагировало, забившись с удвоенной силой.
– Посмотри на меня, пожалуйста, – тихо попросил мужчина. И когда я, ругая себя за податливость, повернулась к нему, проговорил: – Должен, потому что позволил себе слишком много. И сделал тебе больно. Продолжаю делать, потому что прекрасно понимаю, о чем ты думаешь сейчас. Каким подонком считаешь меня. Но это была не игра… то, что произошло между нами.
– Влад, я не понимаю, – впервые с момента нашей ссоры я осмелилась назвать его по имени. И хотя не забыла об ужасной выходке у реки, и обида не исчезла никуда, все равно было в этом что-то особенное сейчас, как будто делающее ближе. – Почему Зипуны? Ты же мог увезти сына в самый дальний конец света. На какой-нибудь частный экзотический остров. Там и в помине нет журналистов, да и никто другой не смог бы вам помешать.
– Ване нельзя летать, – отозвался он. – Даже в машине врачи не советуют проводить слишком много времени. Я выбирал самое ближайшее место, где мы могли бы быть в безопасности.
Конечно, как я сама не подумала об этом? Но не успела кивнуть, как мужчина продолжил:
– А еще… связи есть не только у меня, Оксан. Журналисты – не самое большое зло.