— Я бы с удовольствием посмотрел, как ты помучаешься, — продолжал Филипп, — Я мог бы смотреть на это часами. Но не стану. Твоя кровь пахнет слишком сладко…
Он повернул меч в ране, потом вырвал его. Затем, пренебрежительно отбросив в сторону кольца, сунул руку в рану, разорвал грудную клетку Иного, и вырвал его сердце…
Кассандра пришла в себя. И улыбнулась.
— Что ты увидела? — спросила Ара.
— Иной будет убит, и мир будет спасен. Его спасет принц Парижа.
— Этот развратник? Он же злодей! — удивилась начитанная Лигия, сидевшая на полу и ожидавшая окончания видения.
— Наверное, это не имеет значения, — все еще улыбаясь, ответила Кассандра. — Главное — ему суждено спасти все это… Всех нас. Мы не знаем, почему иной раз боги выбирают героем злодея… Или почему вдруг герои совершают отвратительные злодеяния.
— Потому что мы все — люди. А люди непостоянны. Мы же тоже люди. Только бессмертные, — прошептала Ара.
— И с клыками! — рассмеялась Лигия.
Ее смех оборвался, потому что Кассандра вдруг придушенно вскрикнула, и тело ее в судороге выгнулось на постели.
Новое видение!
Пещера.
Иной в рунной мантии и с кольцами на пальцах.
Против него — трое.
Принц Филипп, в руках у которого не меч, а какое-то современное оружие, стреляющее пулями.
Рядом с ним — другой вампир: высокий, статный, с прекрасным и жестоким лицом, с золотистыми волосами, — таким изображали Ареса, бога войны… И его Кассандра тоже знала. Шевалье Филипп де Лоррен. Друг, спутник и возлюбленный принца Парижа. Кассандре казалось, что мрачный красавец Лоррен исполняет так же функции телохранителя и даже соправителя. Во всяком случае, он везде и всегда сопровождал принца Парижа, и у Филиппа не было от него тайн.
Третьим был Иной, очень похожий на того, который в рунной мантии, но одетый, как одеваются люди в нынешнее время.
Иной в рунной мантии обернулся, принц Филипп хотел привести в действие свое оружие, но не успел. С пальцев Иного, скованных золотыми цепочками, сорвался узкий поток ослепительно-белого света, нацеленный в грудь принцу Парижа… Смертельный поток дневного света. Могущественная магия сидхэ. И этот поток убил бы, сжег бы Филиппа, если бы похожий на Ареса красавец не метнулся — быстрее магии! — и не заслонил Филиппа собой, чтобы принять на себя этот свет. Словно огненная стрела пронзила его грудь. Он качнулся, развернулся на каблуках — лицом к Филиппу, глядя с недоумением и болью, а в груди его полыхала огненная дыра.
Иной с кольцами на пальцах метнулся в темноту. Иной в современной одежде бросился к принцу Филиппу, и обхватил его руками, оттаскивая от Лоррена прежде, чем огонь распространился из его груди по всему телу, заполнил сосуды под кожей, и вспыхнул в глазных впадинах… И за какие-то мгновенья белокурый красавец рухнул у ног принца грудой обугленных костей.
Кажется, все это время Филипп кричал.
И Кассандра кричала вместе с ним.
Филипп рванулся из рук удерживающего его Иного, сделал шаг и замер, устремив остекленевший взгляд на то, что осталось от его любовника.
— Нет-нет-нет… Твою мать, Лоррен… — простонал он, — Что ты наделал, черт тебя возьми?!
Иной кинулся в темноту в поисках бежавшего врага, а принц упал на колени перед грудой костей, и замер в неподвижности.
— Я нашел врата, — сказал Иной, возвращаясь. — Они здесь, всего в нескольких шагах… Защита очень сильная. Даже удивительно, что Леавану удалось найти способ ее разрушить. Одной силы и знаний для этого мало, нужно непревзойденное искусство. Наверняка он очень давно задумал это…
Филипп ничего не отвечал и Иной добавил с сочувствием:
— Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Но нельзя отчаиваться. Порой судьба подвергает нас суровым испытанием на пути к великой цели и требует жертв, которые мы никак не готовы принести… Это как на войне. Мы идем на битву, зная, что можем потерять друзей и близких, и все равно идем.
— Этого не может быть, — пробормотал принц, — Этого не должно было случиться…
Он потянулся к лежащим на камнях костям, хотел коснуться — и отдернул обожженные пальцы. Потом поднял оружие, которое все еще сжимал в руке, и прислонил дуло к своей голове.
— Нет! — Иной метнулся и схватил его за руку. — Не смей! Тебе предстоит убить Леавана! Тебе и только тебе суждено убить его и спасти мир!
— На хер мир! — заорал Филипп, в ярости отталкивая его, — И на хер вас всех! Я не должен был вас слушать! Должен был придумать что-то сам! А еще лучше — послать все к черту!
И он ударил кулаком по сталактиту, разбивая его на куски.
Иной прикрыл лицо ладонью, закрываясь от разлетевшихся во все стороны осколков.
— В тебе говорит скорбь, но пусть она уступит место решимости.
— Ты не понимаешь, глупый фэйри, — сказал принц тихо. Из него как будто вдруг выкачали всю силу и злость, — Мне плевать теперь на все, что будет с этим миром. На что он мне сдался? Пусть катится к дьяволу в ад…
— Ты должен.
— Я никому ничего не должен!
Во взгляде Иного, устремленного на Филиппа, Кассандра видела безнадежность и скорбь.
Кассандра хрипела, из широко открытых ее глаз катились кровавые слезы.
Ара в ужасе застыла над ней.
— Детка моя, что? Что ты увидела?
— Он не станет спасать мир. Потому что его любимый убит… Будет убит, — прошептала Кассандра.
И впала в сон. Глубокий, как смерть. Как дневной сон молодых и слабых вампиров.
Легенды гласят, будто у царя Приама было пятьдесят сыновей и пятьдесят дочерей. Кассандра утверждала, что это явное преувеличение. Что сыновей у него было двадцать восемь, а дочерей — семнадцать. Законными же были сын Эсак, рожденный от первой жены Арисбы, умершей в родах, и — семнадцать сыновей и три дочери, рожденные многочадной второй его женой, Гекубой.
Особенной дружбы между детьми Приама не было, да и не могло быть, слишком уж они были разновозрастны и в сути своей разны.
Кассандра любила своих сестер, но духовной близости с ними не чувствовала: все сестры были рождены для брака и материнства, а она — Кассандра знала это с детства — для жреческого служения богам. Из всех родственников она по-настоящему была привязана только к троим своим братьям: родным Гелену и Гектору, и сводному Эсаку.
Гелен был близнецом Кассандры, он родился на час позже, чем она и не был отягощен провидческим даром. Но, будучи еще малышом, Гелен иногда впадал в странное беспамятство, а приходя в себя рассказывал, будто ему являлись боги и беседовали с ним. Правдой это было или нет — Кассандра не знала. Жрецы Аполлона относились к Гелену с интересом. Они взяли его в храм даже раньше, чем Кассандру, и вскоре оказалось, что Гелен видит только Аполлона, говорит с ним и передает его приказания, удивительным образом всегда совпадавшие с пожеланиями верховного жреца… Кассандра прощала Гелену этот обман. Он был слабым и легко внушаемым. Он был таким нежным и уязвимым, словно и не мальчишка вовсе. В храме ему было лучше, чем в большом мире, жестоком даже к царевичам. Но главное — Кассандра ощущала Гелена, как вторую половину своего существа. Они с детства были неразлучны.
Эсак, ее сводный брат, годился Кассандре в отцы. Он был толкователем снов. Очень искусным. Настолько искусным, что Кассандра подозревала: быть может, он ясновидец, и только притворяется, что узнает о грядущем из рассказанного ему сна? Служить храму Эсак не захотел. Он был счастливо женат на красавице Астеропе. Детей у них не было, но их счастью это не мешало. Зато они всегда с радостью привечали у себя в доме Кассандру и Гелена. Но главное — Эсак понимал Кассандру, как никто другой в этом мире… Ведь у него тоже был дар. И он знал, какая это ответственность и какая тягота — быть не таким, как все.
Гектор, старший из ее родных братьев, был бесконечно благороден, отважен и добр. Он жалел Кассандру и, пожалуй, он единственный понимал, что, несмотря на провидческий дар и великое предназначение, она всего лишь девочка, нуждающаяся в ласке и внимании не меньше других детей. И он баловал Кассандру, всегда привозил ей подарки: сначала — игрушки и лакомства, а потом, заметив, что юная жрица особенное пристрастие питает к благовониям, привозил ей маленькие запечатанные кувшинчики с драгоценными маслами.
До сих пор, открывая очередной флакон с ароматной жидкостью, Кассандра вспоминала Гектора.
Лучший человек в ее семье. Лучший человек в Трое. Лучший — во всей ее бесконечно долгой жизни. Во всяком случае, Кассандра была убеждена, что никого лучше Гектора она не встречала. Даже спустя четыре с половиной тысячелетия, она не могла без слез вспоминать о его гибели от рук свирепого Ахиллеса… И о падении Трои.
Четыре с половиной тысячелетия царевна Кассандра оплакивала свой разрушенный город и своих погибших близких.
Если бы они могли узнать об этом, возможно, даже их суровые души тронула бы столь долгая скорбь. И ее слезы. Кровавые слезы…
В буквальном смысле кровавые. Ведь вампиры плачут кровью. Иначе они не умеют. И эти слезы иссушают их немертвую плоть, существующую только за счет чужой живой крови.
Кассандра плакала по убитым отцу и братьям, и по тем, кому — как Гелену и как их царственной матери — пришлось вкусить горечь рабства.
Давно распались в прах их тела, давно сравняли с землей не только ту Трою, где жила Кассандра, но и город, построенный на том же месте.
И память о той войне сохранилась только благодаря поэтам.
И братья ее, и отец давно стали частью легенды, и люди спорили — а была ли и вправду Троя, и были ли и вправду Гектор и Ахиллес?
А Кассандра все плакала по родным — так, словно они погибли только вчера…
Ее провидческий талант проявился, когда Кассандре было только шесть лет. Впрочем, возможно, она была прорицательницей с самого рождения, только еще не знала об этом и не умела рассказать.
Но по-настоящему ее дар проявился только тогда, когда ее обратили в вампира. Когда этот дар несколько столетий пестовали, лелеяли, учили Кассандру вслушиваться в себя, складывать мозаику верного предвидения из разрозненных кусочков видений, посылаемых ей… Кем? Богами, в которых уже никто не верил?