Невыносимо жаркую весну сменило нестерпимо жаркое лето, и работы поубавилось. Растения боршита выросли человеку по пояс и способны были самостоятельно защититься от сорняков и вредителей. За полями по-прежнему требовался присмотр, но небольшой.
Но, компенсируя меньший объем работы, стояла влажная жара, и с побережья постоянно накатывался теплый туман. Небо из оранжевого стало тускло-серым. Дважды на поля и плантации обрушивались ураганы. Растения боршита ложились плашмя, но вскоре поднимались; после каждого урагана на несколько кратких часов небо расчищалось, и Марк мог видеть звезды.
Летом с сексом стало легче. По вечерам мужчины могли навещать женщин и, достаточно заплатив старосте барака, оставаться на всю ночь. Напряжение в бараках спало. Марк считал, что легкая работа лучше общения с женщинами. Когда уже не мог больше терпеть, платил за несколько минут лихорадочной разрядки, а потом старался, сколько мог, вообще не думать о сексе.
Обязанности его были просты. Кроунирсы, животные размером с мускусную крысу, напоминающие землеройку, пожирают незащищенные растения боршита. Их нужно отгонять. Это глупые и прожорливые животные, но не очень опасные, если только их стая не обнаружит застрявшего в болоте человека. Человек, вооруженный копьем, вполне в силах не допустить их на плантацию.
Приходилось опасаться других животных. Зверь Вима, названный так по имени человека, который первым выжил при встрече с ним, хуже всех. Кроунирсы — его естественная пища, но он нападает почти на все движущееся. Зверь Вима похож на крота, но свыше метра в длину. Вместо тупого рыла у него вполне развитый хватательный орган с когтями и псевдоглазами. На Таните люди очень осторожно подходят к норам: зверь имеет привычку поджидать под поверхностью и выскакивать с поразительной скоростью.
Обычно он не покидает джунгли и на людей на холмах не нападает.
Марк охранял поля, а Курт Морган объезжал их верхом. В полдень Курт подсаживался к Марку и делился едой, а холодное пиво и отсутствие слов делали жизнь почти сносной.
Иногда погода менялась, и над полями проносился прохладный ветер. Марк сидел спиной к дереву, наслаждаясь относительно прохладным днем. Он допивал дневную порцию пива. Рядом сидел Морган.
— Курт, что ты будешь делать, когда закончится твой срок? — спросил Марк.
— Закончился два года назад. Два танитских года, три земных.
— Тогда почему ты все еще здесь? Морган пожал плечами.
— А что еще я умею делать? Экономлю деньги; когда-нибудь у меня будет своя плантация. — Он переменил позу и выстрелил из карабина в джунгли. — Клянусь, с каждым летом эти твари становятся все смелее. Это все, что я знаю. Мне все равно не накопить столько, чтобы вступить в налоговый фермерский синдикат.
— Ты тоже будешь так эксплуатировать людей?
— Если придется. Они или я. Сборщики налогов быстро богатеют.
— Еще бы. Неужели здесь ни у кого нет надежды? Вся проклятая палуба забита. — Марк прикончил пиво.
— А где не так? — спросил Морган. — Думаешь, здесь тяжело. Побывал бы ты здесь до появления нового губернатора. Меня загнали в такое место — клянусь Господом, ну и заставляли нас работать! Мы платили за все, что ели или носили, а разинул рот — плюсуй еще месяц к своему приговору. Достаточно, чтобы гнать людей в зеленку.
— Хм… Курт… а здесь есть…
— Не бери в голову. Не хотелось бы искать тебя с собаками. Скорее всего, нашли бы твое тело. Да, в зеленке живут люди. Живут, как крысы. Уж лучше новый срок, чем жизнь в Свободном государстве.
Эта мысль привела Марка в сильное волнение: «Свободное государство! Должно быть, о таких местах говорили Ширли и ее друзья — всеобщее равенство, свободное общество, где не может быть фермеров, платящих налог наркотиками». Он думал о потребностях свободных людей. Им приходится жить трудно и бедно, потому что они беглецы, но они свободны! В воображении он воздвигал Свободное государство, пока оно не стало более реальным, чем плантация Эфигвера.
На следующий день кроунирсы были очень активны, и Курт Морган привел на поле Марка еще одного работника. Они приехали верхом на першеронах, которых замороженными эмбрионами привезли с Земли и здесь вывели новую разновидность — с плоскими ступнями, чтобы удерживаться на вечной грязи. Новенький оказался новенькой. Марк видел ее и раньше, но никогда с ней не разговаривал.
— Привез подкрепление, — сказал Курт. — Это Хуанита. Хуанни, если этот клоун будет приставать к тебе, я разломаю его пополам. Вернусь через час. Труба есть?
Марк указал на свой инструмент.
— Держи под рукой. Эти твари здесь слишком бойкие. Думаю, поблизости крок. И поркеры. Глядите в оба. — И Курт отбыл на соседнее поле.
Марк неловко молчал. Девушка моложе Марка и потная. Волосы свисают свободными светлыми прядями. Под глазами темные круги, лицо грязное. Скорее похожа на жилистого мальчишку. И все равно прекраснее девушки, он не видел.
— Привет, — сказал Марк. Он проклинал себя. Застенчивость уместна в условиях цивилизации, а не в тюрьме.
— И тебе привет. Ты из барака Льюиса.
— Да. Никогда не видел тебя раньше. Только на мессе.
Раз в месяц на плантацию приезжает священник экуменической церкви. Марк никогда не ходил на службы, но поглядывал на них издали.
— Обычно работаю в большом доме. Жарко, верно? Он согласился, что жарко, и снова растерялся. «Что сказать? «Ты красива», — слишком очевидно, даже если, по-моему, это правда. «Давай потолкуем со старостой твоего барака» — тоже плохая мысль, даже если бы я это хотел сказать. К тому же если она живет в большом доме, у нее нет старосты».
— Сколько тебе еще?
— Два года. Пока не исполнится девятнадцать. Приговоры по-прежнему считают по земному времени. А по местному мне одиннадцать. — Снова тишина. — Ты не разговорчивый, верно?
— Не знаю, что сказать. Прости…
— Да ладно. Большинство мужчин болтливы, как проповедники. Пытаются меня уговорить, понимаешь?
— О.
— Да. Но я никогда не соглашаюсь. Я принадлежу церкви. Прошла конфирмацию и все прочее. — Она посмотрела на него и озорно улыбнулась. — Поэтому я тупица, распевающая церковные гимны, о чем же со мной говорить?
— Помню, мне один раз захотелось быть тобой, — сказал Марк. И рассмеялся. — Ну, не буквально. Просто я наблюдал за тобой на мессах. Ты выглядела такой счастливой. Словно у тебя есть ради чего жить.
— Конечно. У нас у всех есть ради чего жить. Должно быть, потому что люди очень стараются уцелеть. Когда выберусь отсюда, попрошу у падре разрешения помогать ему. Может, стану монахиней.
— Ты не хочешь замуж?
— За кого? За осужденного? Так поступила моя мать, и смотри что из этого вышло. У меня «ученичество» до девятнадцати лет, потому что я родилась от осужденных. Никакой ребенок не хотел бы, чтобы с ним случилось такое!
— Ты можешь выйти за свободного человека.
— Они все уже старые, когда кончается их срок. И мало на что способны. Для себя и для других. Ты мне делаешь предложение?
Он рассмеялся, и она смеялась вместе с ним, и он не мог вспомнить более приятного дня, с тех пор как покинул Землю.
— Мне повезло, — рассказывала она. — Старик Эфигвер перекупил меня. Там, где я родилась, фермер сейчас продавал бы меня мужчинам. — Она смотрела на грязь. — Я видела девушек, с которыми так поступили. Немного погодя они и себе перестают нравиться.
Они услышали резкий звук труб с других полей. Марк посмотрел на джунгли впереди. Ничего не двигалось. Хуанита не умолкала. Расспрашивала о Земле.
— Трудно представить себе такое место, — сказала она. — Я слышала, люди там живут в тесноте.
Он рассказал ей о городах.
— В том городе, откуда я, двадцать миллионов человек. Рассказывал о бетонных Благотворительных островах на окраинах городов. Она содрогнулась.
— Предпочитаю жить на Таните, чем так. Удивительно, что люди Земли не сожгут все и не переселятся в болота.
Вечер наступил неожиданно быстро. После ужина он задумался. Он совсем не хотел, чтобы день тянулся так долго. «Это глупо», — говорил он себе.
Но ему двадцать лет, ей почти семнадцать, и ему больше не о ком думать. Ночью он видел ее во сне.
Тем летом он видел ее часто. Она была необразованна, и Марк начал учить ее читать. Чертил на земле буквы и часть денег потратил на приключенческие книги с картинками. Доступа к экранам видиска у него не было, а единственные печатные страницы, которые можно было отыскать в бараках, это секс-журналы и приключенческие романы, напечатанные на такой дешевой бумаге, что она быстро растрепывалась во влажной жаре Танита.
Хуанита училась быстро. Ей, как будто, нравилось общество Марка, и она старалась попасть на то же поле, что и он. Они говорили обо всем: о Земле и о том, что она не вся покрыта болотами. Он рассказывал о личных флаерах в небе, о хождении под парусами по Тихому океану, об островных пещерах, которые исследовал. Она считала, что он все это выдумывает.
Поссорились они только раз — когда он пожаловался на то, как несправедлива жизнь. Она высмеяла его.
— Ты жил в прекрасном доме, у тебя был свой вертолет и своя яхта, и ты учился в школе. Если я не ною, почему должен ныть ты, мистер налогоплательщик?
Он хотел ответить, что она тоже несправедлива, но спохватился. И стал рассказывать о смоге, и об отравленных водах, и о гигантских городах.
— Но с загрязнением среды удалось покончить, — сказал он. — И население сокращается. С лицензированием и деятельностью Бюро Переселения…
Она молчала, и Марк не закончил фразу. Хуанита смотрела на пустые джунгли.
— Хотела бы я однажды увидеть голубое небо. Не могу даже представить себе такого, так что ты, наверно, говоришь правду.
По вечерам он видел ее не часто. Она держалась в стороне или работала в большом доме. Но иногда гуляла с Куртом Морганом или сидела с ним на скамейке, и тогда Марк покупал бутылку джина и отыскивал Теппингера. В такое время нельзя быть одному.